Валентина - Энтони Эвелин - Страница 46

– Спасибо, – воскликнула Александра. – Благодарю вас от всего сердца. Я никогда не смогу отплатить вам.

– Я лишь надеюсь, что еще не слишком поздно, – заметил он, – спасать вашу сестру, княжна, так же, как и вас.

Часом позже она уже была на пути в столицу с письмом Чарторицкого.

В маленькой пустой комнате за длинным столом сидели десять человек. На стенах с двух сторон были зажжены свечи; они коптили, и в комнате сильно пахло свечным салом.

Валентина вошла в сопровождении двух польских офицеров, один из которых поставил для нее деревянный стул. На мгновение она остановилась, чтобы вглядеться в лица судей; трех из них она узнала как друзей своего мужа, четвертым был сам Потоцкий. Она села, расправив юбки, и устремила взгляд в точку поверх их голов.

Леджинский, отставной генерал с пушистыми белыми усами и яркими голубыми глазами, встал, и процедура началась. Он читал бумагу, которая была перед ним.

– Графиня Валентина Груновская, жена графа Теодора Груновского, пользуясь полномочиями, которыми меня наделил парламент Великого Герцогства Варшавы под властью нашего соверена, его величества короля Саксонии, я провозглашаю созыв суда для рассмотрения дела об измене. Я также провозглашаю то, что этот суд облечен властью вынести вам приговор, который обжалованию не подлежит. – Он взглянул на нее; графиня даже не смотрела на него. Было непонятно, слышала ли она хоть слово.

– Вас судят, мадам, – пролаял он, – думаю, что вам следует обратить внимание! Вы обвиняетесь в предательстве, вы ознакомили французские власти с внутренними польскими секретами, вы приняли их официальную защиту против собственного правительства и против власти вашего мужа. Вам есть что сказать?

Валентина встала. Она была бледна и сдержанна и начала говорить таким решительным ясным голосом, что удивила своих судей.

– Вы сказали, что я обвиняюсь в измене. Разве является изменой отказ заниматься проституцией с маршалом Мюратом? Я согласилась шпионить в интересах моей страны, но не стать проституткой. Меня об этом не предупреждали, иначе я сразу же отказалась бы. Вы, граф Потоцкий, знаете, что мой муж никогда не говорил мне, какова истинная природа услуг, которых от меня требовали. Вы не можете отрицать этого!

– Я не обязан ничего объяснять, – холодно ответил граф. – Здесь суд над вами. Вы, похоже, забыли об этом. Вы говорите, что не знали, что от вас требуется любовная связь с Мюратом. Вы утверждаете, что отказались стать проституткой, хотя дамы более высокого происхождения, чем вы, шли на компромисс со своими чувствами, думая не о себе, а о своей страдающей нации! Вы претендуете на добродетель, я правильно вас понял?

– Я претендую на порядочность, – терпеливо ответила Валентина. – Меня заставляли согласиться с тем, что я считаю постыдным. Я верила в наш альянс с Францией и не знала, что необходимо шпионить за нашими друзьями. Но я согласилась на это по причинам, о которых вы говорили выше. Потом я услышала правду. Когда я отказалась, мой муж избил меня и пригрозил, что убьет мою сестру. Я притворилась, что готова подчиниться. Когда свидание мне было назначено, я пошла туда, господа, со следами убеждения моего мужа на спине. Остальное вы знаете. Ваш план был давно известен; офицер Французской Разведки, полковник Де Шавель, ожидал меня вместо Мюрата. Я призналась ему во всем, и, опасаясь мести моего мужа, приняла его защиту и уехала к сестре в Чартац. Если это предательство, – она обвела всех взглядом, – тогда я виновна.

Потоцкий перекладывал перед собой какие-то бумаги; этим он нарушил тишину. Он заговорил тем же ничего не выражающим голосом, каким обвинял ее впервые.

– Вы отказались стать любовницей Мюрата, чтобы помочь Польше, – сказал он, – вы говорите, что вы слишком добродетельны. Каким же образом вы заменили маршала французским полицейским? Или в этом случае вы оправдываете измену, потому что на нее вы пошли ради себя, а не ради своей страны?

Валентина покраснела от злости.

– Я никогда не была любовницей полковника Де Шавеля, – произнесла она. – Между нами ничего не произошло.

– Почему вы уехали из Чартаца? – спросил Феликс Бодц, юрист, которого она встречала раз или два в Данциге.

Она поняла, куда может привести ее этот вопрос, и секунду колебалась. Потом четко ответила:

– Я уехала, чтобы узнать, что случилось с полковником Де Шавелем.

– Вы знали, что вас могут схватить, если вы вернетесь в Варшаву, вы знали, что ваш муж разыскивает вас? Но вы все равно решили рискнуть. Для человека, который не был вашим любовником?

– Да.

– Почему для вас было так важно узнать об этом французском полковнике?

– Потому что я люблю его, я боялась, что он ранен или убит.

– Вы любите его, – повторил Бодц, – но вы не были его любовницей?

– Нет, – ответила Валентина, – не была. Я сказала, что люблю его. Это правда. И буду любить его до конца моих дней. Я не говорила, что он любит меня. – Впервые ее голос дрогнул.

– Для человека, который вас не любит и не был вашим любовником, он приложил массу усилий, чтобы похитить вас, угрожал вашему мужу и обеспечил вам защиту государства, – заметил адвокат. Он кивнул, чтобы показать, что надо закончить беседу с заключенной. Потоцкий улыбнулся.

– Почему вы сочли необходимым признаться, что мы старались внедрить шпиона во французские круги? – спросил он. – Разве вы не могли убедить этого полковника освободить вас, не компрометируя правительство и не предавая интересов страны?

– Нет, – ответила она, – я уже говорила вам, что он все знал. Весь ваш план был известен; они знали, что именно меня выбрали для того, чтобы соблазнить Мюрата. Мне не пришлось выдавать ни ему, ни кому-либо другому никаких секретов.

– Почему вы позволили ему похитить вас? Разве вы не думали о том, что обязаны вернуться к своему мужу и предупредить его, что план провалился?

– Я боялась за жизнь моей сестры, – сказала Валентина. Она не собиралась бороться с ними, но ей пришлось сделать это, защищая себя от людей, которые ее уже приговорили до того, как она предстала перед судом.

– А не за свою собственную жизнь? – Бодц пронзительно взглянул на нее.