Невеста Нила - Эберс Георг Мориц - Страница 128

На крыльце Анубис робко спросил, нельзя ли ему еще раз взглянуть на покойную госпожу. Катерина не хотела позволить своему молочному брату приблизиться к зараженному трупу, но он гордо возразил:

– Если ты не боишься умереть, то и я не трусливее тебя.

Тело Сусанны лежало обмытое и красиво убранное для погребения. Катерина с жаром поцеловала руку матери. Анубис приложился губами к тому же месту, которого коснулись губы любимой им девушки. Потом он сел у катафалка и оставался тут, пока молодая госпожа не отослала его прочь. Перед полуднем опять явился епископ – благословить усопшую. Он нашел ее в убранстве из великолепных венков. Катерина снова побывала в саду, где собственноручно срезала для них самые красивые и редкие цветы.

Ее утешала возможность сделать хотя бы что-нибудь для матери. Днем все окружающее казалось девушке еще невыносимее, чем ночью. Она находила свой дом каким-то громадным, грубым, неуклюжим; каждый угол в нем как будто грозил ей неведомыми опасностями, напоминал о каком-нибудь поступке, которого приходилось стыдиться. Ей казалось, что все, кто смотрел на нее, точно подозревали ее в злодействе; колонны большой парадной залы, куда вынесли покойницу, будто колебались на своих подножиях, а потолок угрожал рухнуть и задавить преступную дочь. Она совершенно невпопад отвечала епископу. Он подумал, что бедняжка никак не может опомниться от своего удара. Желая дать другое направление ее мыслям, Иоанн стал рассказывать о Пауле; он думал, что девушек связывает дружба, и сообщил о вчерашнем обручении в стенах тюрьмы.

Черты Катерины до того исказились в эту минуту, что прелат испугался. В ее душе происходила жестокая борьба, глаза вспыхнули недобрым огнем, грудь судорожно вздымалась и опускалась от прерывистого дыхания.

– Но ведь дамаскинку все-таки принесут в жертву Нилу? – с трудом спросила, наконец, дочь Сусанны.

Епископ приписал ее волнение ужасу перед страшной казнью подруги и сочувственным тоном сказал:

– Я не в силах буду удержать этих богоотступников от их бесчеловечной затеи, но все-таки прибегну к последнему средству. Патриарх в своем письме строго осуждает этот языческий соблазн, и сегодня копии с пастырского послания будут разосланы по всему городу. Я сам прочту его в Курии, растолкую булевтам и постараюсь образумить непокорных. Не хочешь ли прочитать письмо Вениамина?

Катерина с живостью согласилась. Епископ кивнул аколиту, принесшему за ним церковные принадлежности; тот немедленно вынул из пакета лист папируса и подал девушке. Оставшись одна, она пробежала его глазами сначала довольно рассеянно, потом внимательно и наконец целиком погрузилась в чтение. Ее глаза блестели, дыхание участилось, как будто в этой рукописи было что-то, близко касавшееся собственной участи одинокой сироты.

В зал вошли погребальщики, а Катерина все еще не отрывала глаз от папируса. Шум незнакомых шагов заставил ее опомниться; она вскочила с места, осмотрелась и стала прощаться с покойницей; но и тут девушка не смогла обронить ни одной слезы, хотя сердце ее разрывалось от горя при виде бездыханной матери, заботливо лелеявшей ее золотое детство и счастливую юность.

Теперь она не чувствовала больше упреков совести; ей казалось, что смерть не прервала общения между ней и покойницей, что после короткой разлуки им предстоит свидание, может быть, скоро, может быть, даже завтра, и тогда Катерина выскажется, покается перед матерью с такой откровенностью, какая невозможна и для самых близких людей по эту сторону гроба. Душа матери, освободившись от земных оков, конечно же, поймет все то, что было выстрадано дочерью, что довело ее до преступления. Там Сусанна, пожалуй, осудит Катерину строже, чем на земле, но зато сильнее прижмет ее к сердцу и утешит. Наклонившись к трупу, она прошептала матери на ухо, как живой:

– Погоди, я скоро приду к тебе и тогда расскажу обо всем!

Потом дочь целовала умершую до того бесстрашно и нежно, что монахи в ужасе оттащили ее от покойницы и приказали носильщикам поскорее заколотить гроб.

Когда гробовая крышка опустилась над Сусанной, осиротевшая дочь в первый раз горько зарыдала. Только тут впервые осознала она весь ужас невозвратимой потери и собственное горькое одиночество. После того Катерина не видела и не слышала больше, что делали чужие люди с дорогим трупом; когда она отняла руки от заплаканного лица, дом покойной Сусанны опустел; тело его хозяйки отнесли в ближайший приют для зачумленных. Закон запрещал оставлять покойников в их жилищах на долгое время, и похороны умерших от эпидемии происходили ночью; родная дочь не имела права проводить свою мать на кладбище.

Катерина пошла к себе в комнату, понурив голову, и выглянула оттуда в сад. Все это теперь принадлежало ей; она могла свободно распоряжаться всем, как прежде распоряжалась своими птицами, собачками и золотыми украшениями, лежавшими на туалетном столике. Одно слово, одно движение руки богатой наследницы могло осчастливить людей, но для нее самой было немыслимо никакое счастье. Стоило ли ей расти, достигать полной самостоятельности, полной зрелости ума и такого громадного могущества только для того, чтобы чувствовать себя бесконечно жалкой и бессильной? К чему ей вся эта царственная роскошь? Разве она может утолить ее тоску, уменьшить ее необъятное горе!

Прощаясь с матерью, она дала ей торжественное обещание. Душа Катерины неудержимо стремилась исполнить данный обет; послание патриарха послужило ей неожиданным откровением. Молодая девушка опять принялась перечитывать его.

В начале Вениамин строго осуждал нечестивое намерение мемфитов, отступивших от истиной веры. По его словам, смерть Иисуса Христа сделала ненужными всякие человеческие жертвы. Подобные жестокие обряды не должны совершаться в христианских стенах, потому что они представляют собой кощунственный, богопротивный проступок. Языческие боги были созданы по образу слабых и грешных людей, порабощенных собственной плотью, и такие кумиры требовали себе жертв.

«Но наш Господь, – писал Вениамин, - настолько выше человечества, насколько дух выше плоти, и ему нужны не плотские, а духовные жертвы. Как же Создателю не отвернуться с печалью и гневом от ослепленных Мемфисских христиан, разделяющих взгляды неразумных, кровожадных язычников? Они думают оправдаться тем, что принесут в жертву девушку иной религии и не из своего народа. Но это нисколько не оправдает их перед взором Господа. Бог отвернется от них, потому что ни одна капля человеческой крови не должна осквернять священных, чистых алтарей Христа, который пришел на землю в ореоле кротости, чтобы принести нам жизнь, а не смерть. Спроси свое ослепленное, заблуждающееся словесное стадо, брат мой: приятно ли милосердному Небесному Отцу видеть одного из чад своих хотя бы даже преданного мелхитской ереси, в руках палачей, которые насильно топят его в волнах во славу Божию, не внимая ни мольбам о пощаде, ни проклятиям своей жертвы? Вот если бы нашлась непорочная девственница, которая из любви к Богу и ближним добровольно рассталась бы с жизнью, по примеру божественного Искупителя, и, бросаясь в волны, воззвала бы к небу: «Прими меня и мою невинность как жертву себе, Господи, и избавь мой народ от бедствия!» тогда Господь сказал бы, может быть: «Я принимаю жертву, но мне довольно одного доброго желания. Ни одно из моих чад не должно лишать себя жизни, потому что она – самый священный и дорогой из моих даров»».

Послание заключалось пастырскими увещаниями к Мемфисским христианам. Патриарх Вениамин, глава египетской церкви, говорит, конечно, по внушению Божию. Итак, девственница, готовая добровольно броситься в волны для спасения своего народа от бедствия, будет жертвой, приятной небесам! Это указание святого сердца дало обильную пищу уму Катерины. Одна мысль за другой возникала у нее в голове, пока из них выработалось стройное целое. Дочь Сусанны вознамерилась стать той девственницей, на которую намекал патриарх, – настоящей, истинной невестой Нила, готовой добровольно расстаться с молодой жизнью для спасения своих ближних.