Жена бургомистра - Эберс Георг Мориц - Страница 71

Действие первого романа начинается спустя несколько лет после воцарения Филиппа. С юности постоянно и упорно главный герой Ульрих ищет свое заветное «слово», сокровенный смысл, сущность и глубину которого он на первых порах попросту не в состоянии постичь. Естественно, что изначально пятнадцатилетнему подростку предмет его поисков представляется чудодейственным талисманом, обладающим свойством приносить удачу или нечаянную радость. Впрочем, юный Ульрих даже не знает толком, чего может достичь, заполучив этот вожделенный талисман; собственная фантазия и мечты его маленькой подружки Руфи не простираются далее возможности превращения в графского охотника или вельможу, разодетого в пестрый бархат. Ульрих наивно верит во всемогущество «слова», верит искренне и убежденно, как только дети способны верить в непременное осуществление самой радужной мечты.

Начав с книг — самого действенного и надежного источника опыта и мудрости, — Ульрих продолжает поиски на тернистых дорогах жизни, теперь уже обретая опыт и мудрость ценой зачастую невосполнимых утрат и горестных разочарований. И со временем неопределенный смысл «слова» постепенно начинает обретать сначала абрис некоего символа, а затем в его сознании окончательно сливается с конкретным понятием «смысл жизни».

В Германии и Испании, в Италии и Нидерландах, в кузнице и на конюшне, за мольбертом и за игорным столом, в пылу любовных увлечений и в дыму кровавых схваток ищет Ульрих единственно верное понятие, способное наиболее полно и адекватно выразить многоликость и многогранность сущности человеческого бытия.

В итоге Ульрих вынужден отдать предпочтение не какому-то одному, а четырем «словам», на протяжении долгих лет служившим ему путеводными звездами. «Слава», «власть», «счастье», «искусство» — вот итог его непрестанных поисков, основные вехи нелегкого жизненного пути. Однако, вступив во вторую половину жизни, обогащенный житейским опытом Ульрих ставит «славу» и «власть» не слишком высоко, а «счастье», хотя оно в отличие от двух первых «слов» почти не изменяло ему, никогда не было для него самоцелью. «Искусство»? Бесспорно, оно дало ему несравненно больше, возвысило и обогатило духовно, превратив «неукротимого воина» в миролюбивого художника-гуманиста. А сама жизнь в конце концов наглядно доказала, что ее истинным светочем, уникальным даром Природы все-таки является «ЛЮБОВЬ».

Из реальных исторических персонажей в первую очередь привлекает читательское внимание незаурядная личность живописца Моора — Антониса Мора ван Дасхорста. Уроженец нидерландского города Утрехта он учился у своего соотечественника художника-гуманиста Яна ван Скорела, чьи религиозные композиции, отличавшиеся звучностью колорита и поэтичностью пейзажных фонов, получили заслуженное признание у современников. В 1555-1560 годах Мор посетил Италию, Испанию, Португалию, Англию. К этому времени он завоевал общеевропейскую известность как придворный портретист. Для его исполнения — преимущественно в натуральную величину — портретов характерны плотная манера письма и тщательная выписанность аксессуаров, причем торжественная и беспристрастная репрезентативность образов ни в коей мере не заслоняет индивидуальности и проницательности их психологических характеристик. Как своеобразный мастер Мор оказал заметное влияние на развитие портретного жанра прежде всего в Испании: его даровитый ученик Санчес Коэлло стал основателем испанской школы портрета. Несколько сдержанные и холодноватые по манере исполнения работы Коэлло подкупают правдивостью и цельностью характеристик изображаемых персонажей.

В художественной трактовке Эберса Мор предстает перед читателем скорее не как маститый живописец, а как просвещенный гуманист, искренний и доброжелательный человек. Талантливый педагог, Мор умело сочетает твердость в отстаивании собственных принципов и взглядов на искусство с редкостной деликатностью и тактом, умением щадить чувства своих учеников. Вспомним хотя бы ночную сцену у портрета Софронизбы. Маэстро сознательно прибегает к явно неуклюжей, однако необходимой в тот момент попытке сбить с толку изумленного Ульриха, для того чтобы ненароком не обидеть юношу, не дать ему повод разувериться в своих силах на нелегком пути к вершинам мастерства. Человек чести и долга, Мор решительно вырывает из сердца светлую любовь к Софронизбе ради сохранения своей семьи и будущего блага детей.

К сожалению, Софронизба Ангвишола (1527-1623) обрисована до обидного скупо. А между тем эта самая талантливая из шести кремонтских сестер-художниц бесспорно была личностью незаурядной, щедро одаренной. По отзывам современников была она на редкость умна, всесторонне образована и к тому же музыкальна; ее творческое наследие насчитывает множество произведений, главным образом портретов, которым она иногда придавала жанровый оттенок. Исполненные а традиционной манере XVI столетия портреты Софронизбы теперь на первый взгляд могут показаться чопорными, однако при вдумчивом рассмотрении они изумляют своей жизненностью и своеобразием исполнения. Большая их часть к концу XIX века осела в частных, преимущественно английских коллекциях.

Наконец, невозможно обойти вниманием еще одну историческую личность — колоритную фигуру Филиппа II. Думается, неправомерным было бы предположение, что автор намеренно смягчил зловещий образ испанского деспота: вернее будет допустить, что в соответствии с общей концепцией «Слова» он не счел целесообразным всесторонне раскрыть подлинную сущность этого во многих отношениях по-своему удивительного человека, а особо подчеркнул всего одну, пожалуй, единственную положительную его черту — благоговейное преклонение перед искусством, и намеренно оставил в тени иные его пристрастия и «увлечения». К примеру, пристрастие этого на редкость жестокого человека мучить животных или наслаждаться заключительной церемонией проходящих в столице аутодафе[64], зрителем большинства которых король являлся.

Известен был Филипп также своей страстью к составлению разного рода бумаг. «Угрюмый и молчаливый, этот канцелярист на троне, — пишет академик Сказкин[65], — всю свою жизнь провел взаперти в своих покоях, в рабочем кабинете за «великим» бумажным делом, которым он хотел заменить живую деятельность политика. Ему казалось, что бумаги и распоряжения достаточно, чтобы знать все, распоряжаться всем. Как паук в темном углу, он ткал незримые нити своей тонкой политики во имя католического Бога и славы Испании, и эти нити рвались от первого прикосновения свежего ветра того буйного и беспокойного времени».

Отношения Филиппа с наследным принцем Карлосом, сыном от непродолжительного (1543-1545) брака с Марией Португальской, оставляли желать много лучшего. С конца 1567 года, когда дон Карлос высказал намерение лично заменить герцога Альбу на посту нидерландского наместника, по твердому убеждению подозрительного Филиппа только для того чтобы самому воцариться в мятежной стране, взаимная неприязнь отца и сына переросла в открытую ненависть; в январе следующего года Карлос был арестован и вскоре умер. Обстоятельства его смерти достоверно не известны. Мало что можно сказать и о причинах ареста. Сам Филипп объясняет его тем, что «потерял всякую надежду увидеть сына в здравом рассудке». Известно только, что болезненно неуравновешенный Карлос позволял себе публично высмеивать отца и что религиозные воззрения сына казались Филиппу весьма подозрительными. Не исключено, что, вероятно, причиной ареста стал распространившийся при дворе слух о том, будто Дон Карлос замыслил бежать из Испании.

Вскоре после смерти Карлоса скончалась двадцатитрехлетняя королева Изабелла, которой злые языки приписывали (вероятнее всего, безосновательно) любовную связь с пасынком. Вокруг этих двух неожиданных смертей в Европе ходило много самых неблагоприятных для Филиппа домыслов.

Филипп был бесспорно умен, наделен поразительной работоспособностью и прямо-таки феноменальной памятью, что позволило ему получить обширное и разнообразное образование. Однако он был лишен столь необходимого государственному мужу дара непредвзятого и четкого мышления, зачастую оказывался не способен быстро и объективно оценивать события и предпринимать адекватные решительные действия. Он то и дело менял свои намерения, колебался и сомневался, нанося тем самым несомненный вред своей собственной политике и престижу государства. Усиление могущества Испании и неустанная борьба с еретиками — вот две кардинальные задачи, решению которых Филипп II посвятил все свое царствование. Реализация этих задач потребовала от него стольких моральных и материальных жертв, что его правление может быть названо «началом конца» испанского могущества.

64

Аутодафе (исп. и португ. auto de fe — буквально — акт веры) состояло из двух торжественных церемоний, первой — оглашения приговора инквизиции и второй — публичного исполнения этого приговора, как правило, сожжения заживо. Первое аутодафе относится в XIII веку, последнее состоялось в 1826 году в испанском городе Валенсия.

65

Сказкин Сергей Данилович (1890-1972) — историк, известный своими работами по проблемам европейского средневековья: Возрождения, абсолютизма, еретических движений и др.