Самурай - Эндо Сюсаку - Страница 73

— И сейчас совершенно не верите?

— Мы никогда не верили.

— Нужно обязательно указать это в письменном отречении от христианства. — Господин Оцука, с жалостью посмотрев на них, еще раз подчеркнул: — Именно это.

Чиновник положил перед ними бумагу и кисти и сказал, чтобы они писали отречение.

Водя кистью, Самурай вспомнил худого, жалкого человека с распростертыми руками. Человека, которого во время своего долгого путешествия он видел каждый день, каждую ночь в городах, куда они прибывали, в монастырях, где останавливались. Разумеется, он никогда не верил в этого человека. Не было у него и желания поклоняться ему. И вот теперь этот человек доставляет ему столько неприятностей. Он всячески старается изменить его судьбу.

После того как они написали отречение, их повели в другое здание, где находился Совет старейшин. Но там не оказалось ни одного члена Совета, и вместо них рассказ Самурая и Ниси о путешествии деловито выслушали трое чиновников. Они не выразили ни сочувствия, ни благодарности за труды. Видимо, Совет старейшин распорядился именно так обращаться с ними.

— Господин Сираиси и господин Исида ничего нам не передавали? — не выдержал Самурай.

Один из чиновников холодно ответил:

— Нет, не передавали. — И добавил, что им не будет дана аудиенция. — Дальнейшее ваше общение признано нецелесообразным. Таков приказ Совета старейшин.

— Почему Совет старейшин считает, что господину Хасэкуре нельзя общаться со мной? — сжал кулаки Ниси.

— Принявшие христианство ни в коем случае не должны поддерживать между собой отношений — таково решение Его светлости, — заявил чиновник, криво улыбнувшись. Он сказал также, что они свободны и, переночевав в отведенной им комнате, могут отправиться по домам.

После этих слов Самурай и Ниси поняли, что их возвращение на родину доставило немало хлопот и поэтому каждый старается поскорее от них избавиться. Они почувствовали также, что и члены Совета старейшин избегают встречи с ними. Их никто не проводил до главных ворот. Самурай и Ниси покинули замок с чувством, будто их вышвырнули. Мощенную камнем дорогу освещало солнце, пробивавшееся сквозь густую листву деревьев, росших по обеим ее сторонам; казалось, что бойницы холодно смотрят им вслед. Они не знали, где в этом замке находится Его светлость. Может быть, ему вообще неведомо, что они вернулись в Японию?

Спускаясь от главных ворот вниз, Самурай вдруг сказал, будто разговаривая сам с собой:

— Да, земли в Курокаве… — Он вспомнил обещание господина Исиды, что если их миссия будет успешно выполнена, то вопрос о землях в Курокаве рассмотрят благожелательно. Господин Сираиси и господин Исида наверняка знают об их возвращении. Почему же они не встретились с ними?

Даже вернувшись в отведенное им помещение, Самурай и Ниси не смогли разговаривать. Они уже ничего не понимали. Завтра они уедут обратно в Цукиноуру, а оттуда вместе со слугами вернутся каждый к себе домой.

— Неужели мы уже никогда не сможем увидеться? — заморгал глазами Самурай. — Но если таково повеление Его светлости, придется подчиниться. Когда-нибудь они все поймут, я уверен в этом.

— У меня это просто в голове не укладывается. Такое обращение с нами Совета старейшин оскорбительно, — до самого вечера причитал Ниси.

Наступила ночь. Устроившись рядом с Ниси, который после ужина так и не поднялся со своего места и сидел, понуро опустив голову, Самурай при тусклом свете свечи писал дневник путешествия. За каждым иероглифом стояло множество воспоминаний, всплывали в памяти пейзажи, их цвета, запахи. В каждом иероглифе, в каждой строке заключались незабываемые ощущения, порой горестные. Пламя свечи колебалось и потрескивало.

Пришел посетитель. Его фигура, как тень огромной птицы, отразилась на стене, где оставили следы потеки от дождя. Это был Тюсаку Мацуки.

— Пришел попрощаться.

Мацуки стоял, прислонясь к стене, по привычке слегка отвернувшись в сторону. Он не смотрел им в глаза — возможно, чувствовал неловкость от того, что не разделил судьбу своих товарищей, а может быть, его удручало их жалкое положение.

Самурай и Ниси молчали, и Мацуки, словно оправдываясь, сказал:

— Теперь нужно делать вид, будто никакого путешествия вовсе и не было.

— Я не могу. — Ниси зло глянул на него. — Вы другое дело — вы служите в Совете старейшин. Сделали карьеру. А нам не удастся устроить свою жизнь так умело, как вы, господин Мацуки.

— Не будь ребенком, Ниси. Сколько раз я говорил тебе это. Еще на корабле. Без конца повторял, предупреждал, что мнения в Совете старейшин разделились, что господин Сираиси и господин Аюгаи по-разному смотрят на все это дело. Но ты никогда меня не слушал.

— А что случилось с господином Сираиси? — спросил Самурай, чтобы утихомирить спорящих. — Он еще возглавляет Совет старейшин?

— Нет, он больше не в Совете. Всеми делами княжества заправляет сейчас господин Аюгаи.

— Наверное, поэтому с нами и обошлись таким образом? Ни слова сочувствия, ни слова благодарности от Совета старейшин мы так и не дождались, — криво усмехнулся Ниси.

Мацуки с холодным презрением глянул на него:

— Разве не в этом и заключается государственная мудрость?

— Что значит «государственная мудрость»?

— Новый Совет старейшин обязан отказаться от всего, что замышлялось господином Сираиси и старыми членами Совета. Обязан забыть все его начинания. И, как это ни печально, осудить, отвергнуть тех, кто претворял в жизнь эти начинания, даже если этим людям ничего не было известно об их сути. Такова государственная мудрость.

— Я, мелкий самурай, всего лишь мэсидаси… далек от всякой государственной мудрости. Я честно выполнил приказ, отправился посланником… — Ниси потупился, плечи его дрожали.

Мацуки отвернулся, чтобы не видеть этого.

— Послушай, Ниси. Неужели ты до сих пор думаешь, что был посланником? Неужели не понял, что служил лишь ширмой, — прошептал он сочувственно.

— Что значит «ширмой»? — воскликнул потрясенный Самурай.

Мацуки вздрогнул.

— Оказывается, в то время ни сёгун, ни Его светлость даже не собирались завязывать торговые отношения с Новой Испанией. Я узнал об этом, как только вернулся в Японию…