Содержательное единство 2001-2006 - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 109

Нет, по Арендт, якобы этих двух фаз! Есть чертик из табакерки! Гитлер взял и вынырнул ниоткуда. Не было перед этим веймаризации Германии, общеевропейского шока Первой мировой войны (ее ведь не тоталитаризм породил). Не было немца – не просто униженного и дезориентированного, а выбитого тогдашними гайдарами из всех возможных мыслимых матриц. Не было этого эксперимента в духе фон Хайека, называемого Веймарская Германия. Не было этой почвы фашизма, сознательно взрыхленной и удобренной его, я уверен, весьма неискренними хулителями.

Никто в такой степени не отказывается от причинно-следственных связей, как Ханна Арендт. Поппер, фон Хайек пытаются тянуть откуда-то нити идейных наследований. Ханне Арендт это не нужно. Для нее жил-был мир, в котором ничего ужасного не было. А потом появился ужас тоталитаризма. Откуда появился?

Да ниоткуда! Арендт так и пишет: "Все, что мы знаем о тоталитаризме, демонстрирует такую ужасающую оригинальность, которую не могут преуменьшить никакие притянутые за уши исторические параллели".

Но нужно же какое-то объяснение! Жил, жил мир без тоталитаризма и вдруг… накопление количества перешло в качество. Какое количество-то накапливалось? Какая деградация человека и человечности привела к ужасу? Потому что если это ужас и если к нему привело какое-то накопление, то это не может не быть накоплением чего-то не- и античеловеческого. Чего?

Кто-то скажет, что накапливается гной внутри капитализма. Кто-то – что идет некомпенсируемый цивилизационный надлом. Но Арендт не говорит ничего!

Больше того – повторяя за фон Хайеком все общие места, касающиеся абсолютной вредоносности идей, овладевающих массами, как почвы тоталитаризма, Арендт при анализе советского тоталитаризма сползает в этом вопросе в полный бред.

Потому что для нее Ленин – это не тоталитаризм. Советский тоталитаризм начался в 1930 году и кончился в 1953 году со смертью Сталина. Но почему тогда коммунизм – исток, субстанция и форма осуществления тоталитаризма?

Коммунистическая идеология стала фактически безальтернативной основой советского режима (или советской власти) к 1918 году. До 1930 года оставалось 12 лет. Ровно столько, сколько просуществовал весь фашистский рейх. Это были годы максимального накала коммунистической идеологии. Сталин не накалял идеологию, он ее охлаждал, как только мог. А по сути – истреблял. И суть сталинского террора вовсе не в какой-то иррациональной конвульсивной потребности, а в этой борьбе с идеологией. Как, сохраняя совесть исследователя и сопричастность хотя бы формальной логике, можно объявлять коммунизм ответственным за тоталитаризм?

Повторяю – для меня все эти построения провокативны и бессовестны. Но если даже встать на логику их авторов – что получается?

Отдельный вопрос – эта самая частная собственность. Мол, отчуждение от частной собственности есть беспрецедентная тоталитарность. И тут-то Советы намного хуже любого Гитлера. А почему это тоталитарность? Какое отношение эта собственность имеет к моей свободе? Почему такое отчуждение беспрецедентно? Какую собственность имел крепостной крестьянин в России? Или английский пролетарий периода первоначального капитализма? Или мексиканский пеон?

Значит, речь идет не об отчуждении как таковом. А о том, что отчуждение распространяется на элиту. Но это никак не либеральный подход! Это нечто прямо обратное! И мое утверждение вытекает из всех либеральных прописей. А вот откуда (кроме гнилого советского диссидентства, подпитываемого всей этой "тоталитаристской" хренью) вытекает абсолютное значение частной собственности для человеческой свободы – никто не сумел мне вразумительно объяснить. Кумранская община была несвободна, потому что в ней имел место отказ от частной собственности? Катакомбный христианин был несвободен? Бенедиктинский монах был несвободен? Кибуцы – средоточие несвободы?

А почему? Что такое свобода в позитивном смысле слова? Почему для этой свободы мне нужны либо акции какого-нибудь завода, либо необходимость наниматься к тому, у кого есть эти акции? А если акции для меня – головная боль, а к новорусскому хамлу я не хочу наниматься? То это значит, что я встал на дорогу к рабству? Вместе с кем я на нее встал? Вместе с Сергием Радонежским и моими интересными собеседниками по израильскому кибуцу?

Замечу, что никогда обобществление в реальном советском обществе не достигало масштаба антиутопии. Крестьянская колхозная нищета если с чем-то и должна сравниваться, то с раннемодернизационными коллизиями "а-ля огораживание". И, с этой точки зрения, данная нищета – гораздо более мягкая. И объясните мне, пожалуйста, почему несчастье бедняка, если уж он вообще необходим обществу (сомнительная либеральная аксиома… ну, ладно, примем для прояснения существа дела!), почему, повторяю, это несчастье бедняка должно измеряться мерой обобществления производительных сил? Оно очевидным образом измеряется чем-то другим. Например, возможностью не умереть от голода. А если он умирает от голода, то какая ему разница – в общине или сугубо индивидуально. В общине, кстати, он скорее выживет.

Страшная судорога индустриализации обрекла советское крестьянство на очень специфическое социальное бытие. Но даже это бытие не было ни античеловеческим (антигуманным), ни неповторимо бедняцким. Русское крестьянство, прессуемое властью в деревне и выдавливаемое в города, знавало периоды и похуже. А сталинская социальная мобильность никогда не превращала крестьянина в шудру, в жертву кастовой изоляции. Вы эти "социальные ужастики" Ханне Арендт рассказывайте, а не тем, кто реально жил в реальном (очень неблагополучном и непростом) обществе, которое якобы знаменовало собой антиутопию Оруэлла.

Но оставим в стороне крестьянство. И вернемся к городу, в том числе позднесоветскому, достаточно просвещенному. Что там происходило? Я не мог продать свою квартиру (неважно, я или жившие при Сталине счастливые обладатели этих самых квартир)? Но мог ее обменять… Меня никто не мог из нее выгнать… Если принять тоталитарный горизонт, определяемый всеми, кроме Ханны Арендт, то в позднее время я мог купить кооперативную квартиру. И мог ее продать, и мог купить другую.

Но главное – почему моя свобода состоит в том, чтобы непрерывно покупать и продавать квартиры? Я хочу в этой квартире обустроиться и реализовывать себя. Я что, не мог это делать? Мог! Кто-нибудь (в зрелую постсталинскую эпоху, да и не только) особо в этом меня тревожил?

Да, когда арестовывали всю семью, она теряла квартиру. Да, имел место ужасный политический террор, напрямую уничтоживший чуть ли не миллион советских людей (все остальное – явная и уже слишком неопровержимо разоблаченная ложь). Но основная масса населения размещалась в этих квартирах вполне надежно – попробуй, высели! Это сейчас их выселяют, как хотят и за что хотят! Статистика просто воет об этом бесправии. Это сейчас их лишают крыши над головой ради какого-то фон Хайека или еще неизвестно кого. Это сейчас им приходится зимовать под открытым небом или в неотапливаемых домах и бараках.

И, с этой точки зрения, именно сейчас посягают на их свободу (попробуй, реализуй ее, будучи низведенным до животно-унизительной нищеты) и жизнь. Это происходит по Хайеку? И что, вы считаете – это вечно будет происходить? Это не вызовет социальных реакций? Но мы же видим, что уже вызывает!

Что, вы не дадите состояться идеологии? А про бунт, "бессмысленный и беспощадный", помните, кто писал? Вы это слово "бессмысленный" как-то со своими доморощенными фон Хайеками увязываете? Что? Вы против этого примените Левиафана и абсолютный, внеидеологический страх? А абсолютный страх бывает внеидеологическим? И даже если он будет таковым – как скоро он станет антиидеологическим? То есть вполне фашизоидным, со всей гаммой последствий. А даже если он окажется идеологически стерильным – вы представляете, куда надо планку страха загнать, чтобы он стал что-то структурировать? Это нужна стократная сталинщина!