Город греха - Эллрой Джеймс - Страница 45

— С Марти совсем плохо? Это правда?

Дэнни видел неоновые огни на бульваре Голливуда в миле от дома.

— Хуже некуда. Давай выкладывай.

Бордони заговорил, а Дэнни смотрел на неоновые рекламы и исчезающие во тьме огни проезжающих машин.

— Я вышел из Квентина две недели назад, семь лет от звонка до звонка за грабежи со взломом.

С Марти познакомился, когда он сел за марихуану; мы были корешами. Марти знал, когда я выхожу, и знал телефон моей сестры в Фриско. Когда он был уже на свободе, иногда слал мне письма — только под другими именами и без обратного адреса, потому что скрывался от следствия и не хотел, чтоб цензоры его засекли.

Дней пять назад, тридцатого или тридцать первого, Марти позвонил моей сестре. Сказал, что играет на трубе, получает гроши, хочет это бросить, и что лечился, не хочет возвращаться к наркотикам и думает заняться делом — грабежами. Говорил, что у него уже есть один партнер, но в шайку нужен третий. Я пообещал, что через неделю приеду, он дал мне этот адрес и сказал, что я могу прийти в любое время. Вот и вся история со мной и Марти.

Темнота наполнила комнату движущимися тенями.

— Как зовут партнера? Как Марти с ним познакомился?

— Он мне не рассказывал.

— Марти описывал его? Это был тот же партнер, с которым он работал в 43-м и 44-м?

— Мистер, разговор был две минуты, и я не знал, что он раньше тоже работал.

— Он ничего не говорил о старом приятеле — у него лицо обожжено или в шрамах? Сейчас ему лет двадцать пять — тридцать.

— Нет. Вообще Марти был молчун. Он только со мной общался в Квентине. Я вообще удивился, что у него раньше был партнер. Марти вообще ни с кем дела не имел.

Дэнни перевел разговор:

— Когда Гойнз присылал письма, откуда они отправлялись и что он писал?

Бордони устало вздохнул, словно все на свете вызывало у него скуку. Дэнни подумал, не показать ли ему глаза Гойнза:

— Давай, Лео, давай.

— Шли они отовсюду, из разных мест по всей стране, а писал о всякой всячине — о джазе, жаль, что тебя тут нет, о лошадях, о бейсболе.

— Других музыкантов, с кем Марти играл, он не поминал?

Бордони рассмеялся:

— Нет. Стыдно ему было. Он выступал во всяких захудалых клубах и только говорил: «Я лучший тромбон из всех, кого они видели». Марти знал, что музыкант он не бог весть какой, а те, с кем он играл, были и того хуже.

— Упоминал он еще кого-нибудь кроме того своего старого партнера, с которым вы должны были делать дела?

— Нет. Я же сказал, разговор был две минуты. На небоскребе Тафта мигнула неоновая реклама пива «Миллер». Дэнни спросил:

— Лео, Мартин Гойнз был гомосексуалистом?

— Марти? Да вы что, спятили! В Квентине он к голубым близко не подходил!

— И никто к нему там не подъезжал с этим?

— Да он бы скорее умер, чем позволил бы какому-нибудь глиномесу до себя дотронуться!

Дэнни повернул выключатель, поднял Бордони за наручники и повернул его голову так, что глаза толстяка оказались на уровне длинного мазка крови на стене:

— Это все, что осталось от твоего друга. А потому помни: ты здесь никогда не был и меня никогда не видел. Не хочешь такого конца, молчи и вспоминай это как ночной кошмар.

Бордони кивнул. Дэнни отпустил его, снял наручники. Бордони собрал с пола свои вещи, тщательно уложил свои инструменты. В дверях он сказал:

— Это для вас — личное дело?

Бадди Джастроу давно исчез. Четырех рюмок на ночь теперь мало. Учебники и лекции казались из какого-то другого мира.

— Это все, что у меня есть, — ответил Дэнни.

Снова один. Дэнни смотрит из окна, как гаснут огни кинотеатров, превращая Голливудский бульвар в обычную темную длинную улицу. К «высокому и седому», «среднего возраста», «гомосексуалисту», «знакомому с действием героина» добавился еще «возможный сообщник-грабитель». Протест Бордони против факта гомосексуализма Гойнза Дэнни счел искренним, но ошибочным. Стал думать, сколько ему тут еще придется торчать, пока он не свихнется или пока сюда не заявится кто-нибудь из соседей.

Смотреть на огни дома напротив и думать, может быть, ОН смотрит откуда-то оттуда на него, — ребячество. Искать взглядом зловещие тени — детская игра, в какую он сам играл школьником. Дэнни зевнул, сел в кресло и попытался заснуть.

Он стал погружаться в сон. Обрывки сознания и чувств уже не были мыслями. Перед глазами поплыли отрывочные видения — дорожные знаки, грузовики, музыкант, перебирающий клавиши на саксофоне, цветочный рисунок обоев, собака на конце палки. Собака заставила его вздрогнуть. Он попытался открыть глаза, но они снова слиплись; он окунулся в новые бессвязные видения. Горячие после автоклава хирургические инструменты для вскрытия. Дженис Модайн. «Олдсмобиль» 39 года выпуска качается на рессорах. Вид изнутри: Тим дрючит Рокси , у нее на носу тряпка с эфиром; она хихикает и делает вид, что ей приятно.

Дэнни вздрогнул и проснулся. Из щелки между шторами в глаза ударил свет. Во рту было сухо; он сглотнул, задержал в памяти последнее видение, поднялся и пошел на кухню попить. Набрал пригоршню воды и стал жадно пить. Зазвонил телефон.

Второй, пауза — третий. Дэнни поднял трубку:

— Карен?

Девушка, задыхаясь, проговорила:

— Радио городской полиции. Поговори со сторожем парка Гриффит, тропинка возле стоянки у смотровой площадки. Два трупа мужчин, полиция выезжает. Милый, ты что, знал, что это произойдет?

— Делай вид, что ничего не произошло, — сказал Дэнни, бросил трубку, схватил свой чемоданчик и вышел. Он едва сдерживался, чтобы не побежать к машине, и все время незаметно посматривал по сторонам. Но вокруг никого не было. До парка Гриффит была одна миля. Он содрал с рук резиновые перчатки, почувствовал жжение в ладонях.

По дороге его обогнали две патрульные машины.

Дэнни припарковал машину рядом с ними у начала пешеходной тропы, ведущей в гору, служащей северной границей парка. Других машин не было. Немного впереди, где дорожка углублялась в лес, — желанное местечко для алкашей и влюбленных парочек без денег на комнату — он увидел четырех полицейских.

Дэнни засек время — 6:14, вытащил свой жетон и пошел к полицейским. Копы обернулись, руки на кобурах, кисло оглядели. Дэнни показал свой жетон: