Атласная змея - Эмар Густав - Страница 46

— Уходи, говорю я тебе!.. Я, наконец, приказываю!.. Кто отомстит за меня, если я умру? Кто освободит меня, если меня возьмут в плен? Ступай!

— Это верно! До свидания, господин капитан! Я бегу, но только повинуясь вашему приказанию.

— Схватите этого человека! — крикнул начальник нападающих, указывая на гренадера.

— Да что вы! — возразил последний, все так же посмеиваясь, — схватить Золотую Ветвь! Парижанина! Ну, господа, дикари, этого вам не удастся ни в коем случае! До скорого свидания, господин капитан!

С этими словами храбрый солдат ринулся на ближайших к нему индейцев; выстрелил почти в упор, затем, схватив ружье за дуло, он стал вертеть им вокруг головы, пробился сквозь неприятельские ряды и исчез с криком торжества. Крик этот известил капитана о том, что солдат спасен.

Некоторые из индейцев хотели было броситься за ним в погоню, но начальник отозвал их.

— Вы не сумели захватить этого человека, когда он был почти что в ваших руках, — сказал он, — пусть же он теперь идет спокойно. Нам нечего его бояться, а поймаем мы его или нет, это не имеет особого значения!

Капитан присутствовал при этой сцене, не делая ни малейшего движения, и стоял, положив палец на курок своего ружья.

— Капитан, — продолжал начальник, — в последний раз говорю вам, сдавайтесь! Жизнь ваша в безопасности, сдавайтесь!

— Нет! — возразил граф и прицелился начальнику прямо в сердце.

— Берегитесь! — настойчиво проговорил начальник.

— Сами вы берегитесь! Я держу вас на мушке этого ружья. Кто осмелится напасть на меня?

— Это ваше последнее слово?

— Да.

— Ну, хорошо, пусть будет по-вашему, раз вы этого хотите, — и сделав знак рукою, проговорил: — начинайте!

Едва эти слова были произнесены, как капитан получил такой сильный удар, что ружье выскользнуло у него из рук и сам он повалился на землю.

Из самой средины листвы того дерева, к которому он стоял, прислонившись спиной, на него прыгнули два человека и повалили его. Прежде чем он мог отдать себе отчет в том, что случилось, он уже был закатан в одеяло и связан так крепко, что не мог даже пошевельнуться.

— Подлые трусы! — крикнул граф с презрением, — подлые трусы и предатели!

— Вы сами, капитан, заставили нас действовать таким образом; впрочем, эта хитрость хорошего тона, вам нечего жаловаться. Мы избегаем кровопролития и исполняем возложенное на нас поручение… теперь вы наш пленник.

Граф не удостоил ответом этих слов, произнесенных с насмешкой, удваивавшей его гнев.

Начальник продолжал:

— Дайте мне честное слово, что вы не станете пытаться бежать, не станете делать попыток к какому-либо насилию, что вы позволите завязать вам глаза, когда этого потребуют обстоятельства, и я сейчас же прикажу развязать вам руки.

— Кто же вы такой? Индейцы не разговаривают так со своими пленниками!

— Не все ли вам равно, кто я, капитан! Принимаете вы мои условия?

— Напротив, я отказываюсь! Несмотря на ваше переодевание, я вас узнал. Вы-француз, изменник своей стране и своему королю! Я не хочу иметь ничего общего с таким негодяем! Делайте со мной все, что хотите! Я никаких обещаний вам не дам!

Начальник вздрогнул, брови его сдвинулись так, что сошлись совсем близко; но это возбуждение продолжалось всего одну минуту, а затем он спокойно сказал:

— Ваши оскорбления ничуть не задевают меня, капитан. Вместо того, чтобы так укорять меня, чтобы посылать мне необоснованные оскорбления, потому что я оказывал вам самое большое уважение, поверьте мне, вам лучше было бы согласиться на мои условия. Нам далеко ехать; переезд будет утомителен, дороги плохие. Мы будем вынуждены класть вас, как тюк, поперек лошади. Вы осуждаете сами себя на ужасные мучения!

— Я предпочитаю их всему, что может походить на сделку с вами. Пытайте меня, если хотите; даже убейте, но вы ничего не добьетесь от меня.

Начальник сделал жест нетерпения и разочарования.

— Вы отказываетесь? Помните, что этим вы вынуждаете меня на бесполезную жестокость.

— Да, и это последнее слово, которое сорвется с моих уст. Итак, действуйте по вашему усмотрению; я больше не стану отвечать на ваши вопросы, каковы бы они ни были.

Начальник сказал несколько слов шепотом одному из стоявших ближе к нему людей; последний взял коленкоровую блузу и закрыл ею голову капитана таким образом, что тот мог только свободно дышать, но ничего не мог уже видеть.

Затем его схватили два человека: один за голову, другой за ноги, подняли с земли, положили на нечто похожее на носилки, и он почувствовал, что его уносят. В каком направлении-этого он положительно не мог угадать.

Переход был длителен и быстр: он продолжался несколько часов. Наконец, послышался пронзительный свист; люди, несшие капитана, остановились.

Прошло несколько минут; затем с него сняли окутывавшую его блузу и в то же время развязали ему руки.

Первой заботой капитана было бросить вокруг себя испытующий взгляд для того, чтобы, если возможно, узнать где он находится. Напрасная забота.

Местность была ему совершенно незнакома; они находились как бы в узком ущелье, между двумя горами, сплошь покрытыми лесом. Он не помнил, чтобы когда-либо бывал в этом месте.

Граф заметил только, что солнце садилось. Похитители его, одетые индейцами, разбившись на группы, зажгли несколько огней и принялись готовить ужин.

Часовые, расставленные в разных направлениях, охраняли общую безопасность.

Капитан одним взглядом окинул открывшуюся перед ним картину.

Сдавленный вздох вырвался из его груди, когда он убедился в своем бессилии.

Начальник подошел к нему и, поклонившись с той почтительно-иронической вежливостью, с какой он разговаривал со своим пленником, сказал ему:

— Силы ваши, должно быть, истощились, сударь, не хотите ли вы поесть?

Граф отвернул голову и пожал плечами, не отвечая ни слова.

Но это, по-видимому, вовсе не произвело желаемого действия на начальника отряда. Он сделал знак, и капитану подали заднюю ногу лани и положили ее на носилки, равно как и фляжку с пивом.

Граф де Виллье ушел из форта на рассвете и поэтому ничего не ел утром: он буквально умирал с голоду. Между тем, верный слову, данному им самому себе, он не проявил никакого желания утолить голод. Взяв миску в правую руку, а фляжку в левую, он отшвырнул все это далеко от себя; затем, улыбаясь, снова улегся на свои носилки.