Искатель следов - Эмар Густав - Страница 54

— И я! — прохрипел брат Амбросио, вытирая струившуюся по лицу кровь.

«Гм! Что не говори, — подумал про себя Андреc Гарот, — а эти Сарате бедовый народ… Но, карай, надо признаться, дон Пабло жестокий человек!»

Достойный ранчеро был единственным человеком, который по счастливой случайности вышел целым и невредимым из этой роковой встречи.

ГЛАВА III. Охотники

В двух лье от Санта-Фе, на поляне, на берегу маленькой речки, огибавшей город, в тот же вечер сидел человек перед большим костром, который он поддерживал с величайшей заботливостью, весь погрузившись в приготовление ужина.

Но какой скромный был этот ужин! Он состоял из бизоньего горба, нескольких штук картофелин и маисовых лепешек, испеченных в золе, и все это запивалось пульке.

Ночь была темная, небо покрылось густыми, тяжелыми облаками, сквозь которые по временам пробивался бледный луч луны, смутно освещая равнину, окутанную густыми парами тумана, которые в экваториальных странах поднимаются от земли после жаркого дня.

Ветер яростно ревел в верхушках деревьев, ветви жалобно стонали; в лесной чаще мяуканье дикой кошки сливалось с воем канадских барсуков и ревом пумы и ягуара.

Вдруг в лесу послышался конский топот, и два всадника выехали на поляну.

При виде их охотник вскрикнул от радости и поспешил к ним навстречу.

Всадники были — дон Пабло Сарате и Курумилла.

— Слава Богу! — проговорил охотник. — Наконец-то вы явились, а то меня начало уже беспокоить ваше долгое отсутствие.

— Как видите, со мною ничего не случилось, — отвечал молодой человек, дружески пожимая руку охотника.

Дон Пабло спрыгнул на землю и, разговаривая с Валентином, расседлал сначала свою лошадь, а потом и лошадь Курумиллы.

Индейский вождь в это время занимался приготовлением ужина.

— Идемте скорее ужинать! — весело проговорил охотник. — У вас должен быть прекрасный аппетит… Я просто умираю с голода… За ужином вы мне расскажете обо всем, что с вами случилось.

Дон Пабло, Валентин и Курумилла сели за стол, т. е. уселись на траву перед огнем и с жадностью принялись за свою скудную трапезу.

Жизнь в пустыне имеет ту особенность, что там приходится вести скорее физическую, чем нравственную борьбу, и потому в каком бы положении ни находился человек, он никогда почти не изменяет, так сказать, обычного режима своей жизни… Он знает и всегда помнит, что ему необходимо поддерживать свои силы, чтобы быть готовым ко всему и поэтому там никакое душевное волнение не мешает пить, есть и спать.

— Теперь, — сказал Валентин через несколько минут, — расскажите мне, что вы сделали? Мне кажется, что вы пробыли дольше, чем нужно, в этом проклятом городишке.

— Вы правы, друг мой: по некоторым причинам я принужден был там остаться дольше, чем рассчитывал.

— Говорите все по порядку, потому что иначе я не узнаю всего, что мне хочется знать.

— Хорошо, друг мой.

— Мы с вождем закурим индейские трубки, а вы сделаете себе сигаретку. Затем мы сядем спиной с огню, чтобы видеть, что делается вокруг нас, и таким образом нам нечего будет бояться… Что скажете вы на это, дон Пабло?

— Вы всегда правы, друг… Ваша неистощимая веселость, ваша добродушная беззаботность возвращают мне мужество, и я опять делаюсь совершенно другим человеком.

— Гм! — сказал Валентин. — Я очень рад это слышать от вас… Положение наше серьезно, это правда, но все-таки далеко не безнадежно… Нам с вождем не раз приходилось попадать в такие переделки, когда жизнь наша висела на волоске, и, несмотря на это, нам всегда удавалось с честью выходить из этого положения… Правда, вождь?

— Да, — лаконично отвечал индеец, сильно затягиваясь и выпуская клубы синего дыма.

— Но теперь совсем другое дело… Я поклялся спасти вашего отца и сестру, дон Пабло, — и я спасу их, или мое тело сделается добычей диких зверей и хищных птиц прерии. Но только предоставьте мне полную свободу действовать по-своему… Видели вы отца Серафима?

— Да, я виделся с ним. Наш бедный друг все еще очень слаб и бледен, хотя рана его почти совсем зарубцевалась… Несмотря на свою слабость, он, не обращая внимания на свои страдания и черпая силы в безграничной любви к ближнему, сделал все, о чем мы его просили. Он уже целую неделю живет вместе с моим отцом и покидает его только тогда, когда уходит к судьям… Он видел генерал-губернатора, епископа, одним словом, обегал всех влиятельных лиц, сделал все, что только от него зависело, но, к несчастью, до сих пор все его усилия не принесли никакой пользы.

— Терпение! — заметил охотник с загадочной улыбкой.

— Отец Серафим думает, что отца не позже чем через два дня переведут в ратушу. Губернатор хочет как можно скорее покончить с этим делом, это его собственное выражение, и «мы не должны терять ни минуты» — сказал мне отец Серафим.

— Два дня — много времени, мой милый, в это время может произойти немало перемен.

— Это правда, но тут дело идет о моем отце, и мне делается страшно при одной мысли об этом.

— Хорошо сказано, дон Пабло, мне нравятся ваши слова… Но еще раз повторяю вам, успокойтесь, все идет хорошо.

— Но мне кажется, что это все-таки не мешает нам принять некоторые предосторожности. Подумайте только, что для нас это вопрос жизни и смерти, и поэтому мы должны торопиться. Сколько раз расстраивались самые остроумно составленные планы и разрушались самые хитрые комбинации!.. Неужели вы не боитесь, что в самую решающую минуту какой-нибудь несчастный случай не разрушит наши замыслы?

— Мы ведем адскую игру, дружище, — отвечал холодно Валентин, — мы пользуемся случаем, то есть самой величайшей силой, какая только существует на свете…

Молодой человек задумчиво опустил голову, видимо, побежденный этими словами.

С минуту охотник с выражением любопытства и сострадания смотрел на молодого мексиканца, а затем продолжал ласковым голосом:

— Выслушайте меня, дон Пабло Сарате, я обещал вам спасти вашего отца и спасу его… Я только хочу, чтобы он вышел из тюрьмы, где он находится в настоящее время, так, как должен выйти из нее такой человек, — среди белого дня, привествуемый громкими криками толпы, — а не бежал из нее ночью, пользуясь темнотой, как преступник. Pardieu! Неужели вы думаете, что мне трудно было бы пробраться в город и устроить побег вашего отца, подпилив решетку тюрьмы или подкупив тюремщика? Я не хочу поступать таким образом, да и сам дон Мигель не согласился бы на такое бегство, подлое и постыдное… Этого не допускает его общественное положение, друг мой. Ваш отец выйдет из тюрьмы, но об этом его будет просить сам губернатор и все власти Санта-Фе. Поэтому соберитесь с мужеством и не сомневайтесь в человеке, дружба и опытность которого должны были бы, наоборот, успокоить вас.