Морские титаны - Эмар Густав - Страница 33

В этой лодке стояли хладнокровные, с улыбкой на лицах, Монбар и Медвежонок Железная Голова.

— Неужели вы бросите вашего адмирала, ребята? — крикнул звучным голосом Монбар. — Вперед, Береговые братья!

— За Монбаром! За Монбаром! — вскричали флибустьеры, усиленно гребя, чтобы не отстать от легкого суденышка командующего экспедицией.

И противники с неистовой яростью схватились в рукопашном бою.

Четверть часа длилась страшная резня; наконец испанцы должны были отступить, но только шаг за шагом, не переставая обороняться.

Пока Монбар с отчаянной отвагой пытался высадиться в центре боевого фронта, Морган, Пьер Легран, Польтэ, Александр Железная Рука и Пьер Прямой храбро становились во главе своих самых неустрашимых матросов и после неимоверных усилий также сумели наконец высадиться на берег справа и слева от города.

Тут уж флибустьеры ринулись вперед с неудержимой силой, оттеснили и стали гнать перед собой защитников несчастного Чагреса.

Из общего сражение распалось на множество отдельных стычек; каждая улица, каждый дом были взяты приступом. Ожесточенные битвой испанцы пощады не просили.

Побоище приняло под конец такие колоссальные размеры, что душа содрогалась.

Только к пяти часам вечера, изнемогая от усталости, истощив весь до последней крошки запас пороха и лишь после того, как все солдаты или пали на их глазах, или убили друг друга, предпочитая умереть, нежели сдаться, немногие оставшиеся в живых жители города волей-неволей вынуждены были просить победителей о помиловании. Не мужество изменило этим честным людям, но без пороха и пуль дальнейшая оборона становилась физически невозможна: несчастный город давно уже превратился в груду развалин.

ГЛАВА XIII. Здесь доказывается, что страх — плохой советчик

На асиенде дель-Райо сильно беспокоились. Несмотря на меры, принятые флибустьерами, старавшимися, чтобы экспедиция сохранялась в тайне, истина мало-помалу выходила наружу и становилась известна, так как ничто не может долго оставаться скрытым; разумеется к истине примешивалось много лжи, но тем страшнее она представлялась.

По взятии форта Сан-Лоренсо-де-Чагрес валла-ваоэ понемногу оставляли окрестности асиенды, находя лишним караулить их дольше.

Беженцы из Чагреса и ферм, разбросанных по берегам Сан-Хуана, в страхе бросились на асиенду искать убежища и распространили там своим появлением невыразимый ужас.

Рассказы о неслыханных жестокостях, совершенных флибустьерами, леденили душу. Завладев всеми приморскими городами на протяжении тридцати миль, они сожгли их до основания, пытками добивались от жителей сведений о том, где находятся их богатства, и без милосердия вешали всех испанских солдат, захваченных с оружием в руках.

Несчастные же торговцы и обыватели, которые чудом спаслись от общего избиения, женщины, дети, старики — все были согнаны, словно стадо животных, и разделены между победителями; женщины и девушки подверглись насилиям в тысячу раз ужаснее самой страшной смерти.

Ничто не спаслось от ожесточенного исступления торжествующих врагов.

Когда же все это рассказывалось при отдаленном гудении пушек, громивших Чагрес, и при багровом зареве на горизонте от широко раскинувшегося пожара, каждый крестился, бледнея, и дрожал от страха.

Дон Хесус совсем растерялся. От трусости он совсем потерял голову и бегал взад и вперед без цели, без определенного намерения, складывая в кучи свои богатства, завязывая в тюки брильянты, золото и драгоценности, словом, имея в виду одно: при первой тревоге навьючить все это на мулов и бежать. Но куда бежать? Вопрос этот был затруднительный. С одной стороны, если справедлив был распространившийся слух, что флибустьеры намерены идти в Панаму, асиенда, которая находилась на полдороге к этому городу, неминуемо подвергнется разграблению. Не дожидаться же было их там!

Да и Панама представляла собой не самое надежное убежище для укрытия; флибустьеры наверняка завладеют ею, как остальными городами, которые взяли приступом.

Достойный асиендадо, по натуре своей далеко не герой, жестоко трусил и совсем терялся при неожиданной катастрофе, к которой так внезапно и совершенно против собственной воли оказывался причастным.

Внезапно его осенила счастливая мысль, и он поспешно направился в комнаты дочери.

Донья Флора и ее подруга донья Линда, сильно напуганные страшными вестями, которые то и дело доходили до них, заперлись в молельной, где беседовали с преподобным отцом Санчесом. Почтенный пастырь напрасно силился внушить им бодрость, говоря в утешение, хотя сам и сомневался в весомости своих доводов, что пока еще нет основания отчаиваться, что в числе флибустьеров должны быть и люди честные и справедливые, не похожие на описываемых извергов, что эти-то люди наверняка окажутся сострадательными к ним, что дорога, наконец, свободна, ничто не мешает искать спасения в бегстве и укрыться в Панаме. Много еще подобных же утешительных доводов приводил он девушкам, но те слушали его с грустью на лице, недоверчиво покачивая головой.

Вдруг дверь отворилась и вошел асиендадо.

Он был бледен, расстроен, взволнован; беспорядок в его одежде свидетельствовал о душевном смятении.

При виде дона Хесуса девушки вскрикнули от испуга.

Он в изнеможении тяжело опустился на кресло.

— Я пугаю вас, — с горечью сказал он, — увы! Что станется со мной теперь, когда приближаются флибустьеры.

— Флибустьеры? — в ужасе вскричали девушки.

— Так говорят, и к несчастью, это довольно правдоподобно. Я разослал шпионов на разведку, и те недавно вернулись, уверяя, что видели вдали громадное облако пыли, среди которого сверкало оружие. Увы! Я погиб! Надо ехать.

— Ехать! — вскричала донья Флора, не заметив эгоистичности восклицаний, исторгаемых ее отцом под влиянием страха. — Да как же это можно?

— Так можно, что я уже велел навьючивать мулов и седлать лошадей; надеюсь, через полчаса я буду уже далеко.

— Бежать, малодушно бежать, — продолжала донья Флора, не скрывая своего негодования, — бежать таким образом, не дождавшись друга, которому назначил здесь свидание и который должен приехать, быть может, с минуты на минуту?

— Это только еще более затруднит наше положение; нет, нет, Флора, своя рубашка ближе к телу.

— И вы говорите это о человеке, которому стольким обязаны? Не он ли спас нам жизнь?

— Если он спас ее, тем лучше. Разумеется, я очень благодарен ему; но так как в данную минуту его здесь нет и он не в состоянии вторично спасти ее, я постараюсь устроить свои дела один и выпутаться из западни, в которой увяз по колени.

— Так вы не станете ждать возвращения графа?

— Ни одного часа, даже за целое состояние; жизнь мне дороже всего.

— Вы твердо это решили?

— Мое решение неизменно.

— Хорошо же, сеньор, — произнесла девушка с ледяным презрением, — уезжайте, спасайте вашу драгоценную жизнь, измените всем правилам чести позорным бегством; отправляйтесь же, чего вы ждете? Кто вас держит?

— Да разве вы не последуете за мной? Ваша безопасность, кажется, требует, чтоб вы также уехали отсюда, и чем скорее, тем лучше.

— Нет, сеньор, я не еду, и моя подруга — тоже.

— Я не расстанусь с тобой! — с живостью вскричала донья Линда. — Мы останемся здесь с отцом Санчесом, который, надеюсь, не бросит нас.

— О, никогда! — сказал капеллан. — Мое место возле вас, дочь моя, и я не покину его, что бы ни случилось.

— Благодарю, святой отец, я заранее была уверена в вашем великодушии; мы втроем дождемся здесь возвращения графа, который скоро должен прибыть, так как обещал вернуться сегодня.

— Да ведь это просто безумие!

— Быть может, сеньор, но это честно; спросите у моей подруги или у отца Санчеса, разделяют ли они мое мнение.

— Граф не давал нам о себе никаких известий со времени отъезда; быть может, его и в живых-то давно уже нет!