Вождь окасов - Эмар Густав - Страница 69

– Я хочу как можно скорее увидеть мою дочь.

– Отправимся же, – вскричал Курумилла и, обратившись к дону Грегорио, прибавил: – Помните, вождь, что вы не должны входить в ущелье прежде чем на вершине горбатой горы засверкает огонь.

– Понимаю; теперь, прощайте и счастливого успеха.

– Счастливого успеха! – отвечал граф.

Четверо мужчин расстались, горячо пожимая руки друг другу. Дон Грегорио догнал солдат, между тем как дон Тадео и граф под предводительством Курумиллы начали взбираться на гору.

Они поднимались около часа по довольно крутой возвышенности, обрамленной глубокими пропастями; доехав до небольшой платформы, Курумилла остановился.

– Сойдите с лошадей, – сказал он, подавая пример. Спутники его повиновались.

– Теперь разнуздаем лошадей, – продолжал ульмен, – бедные животные не могут долго быть нам полезны. Я знаю неподалеку отсюда место, где они будут укрыты превосходно; мы возьмем их по возвращении, если только вернемся, – прибавил он с двусмысленной улыбкой.

– Разве вы имеете такое дурное мнение о нашем предприятии? – спросил Луи.

– Брат мой молод, – возразил ульмен, – кровь его очень горяча; Курумилла же стар и благоразумен.

– Благодарю, вождь, – заметил молодой человек веселым тоном, – невозможно более вежливым образом назвать своего друга сумасшедшим.

Разговаривая таким образом между собой, трое друзей продолжали подвигаться вперед, ведя своих лошадей; дорога представляла немало затруднений, потому что путники принуждены были идти по узкой тропинке; лошади их спотыкались на каждом шагу, фыркали и стригли ушами.

Наконец с величайшим трудом достигли они входа в устроенный самой природой грот, в который успели ввести благородных животных. Оставив им достаточное количество корма, друзья заложили вход в грот каменьями, между которыми оставили только небольшое отверстие для воздуха и света. Исполнив это, Курумилла обратился к своим товарищам и сказал:

– Пойдем!

Путники набросили ружья на плечи и мужественно отправились в путь. У грота проложенная тропинка оканчивалась, и потому они принуждены были карабкаться по скользкой покатости, цепляясь за корни и ветви деревьев или за траву.

Ходьба подобного рода была не только чрезвычайно утомительна, но еще и очень опасна. Малейшего неверного положения, дурно рассчитанного движения было достаточно, чтобы повергнуть путников в пропасть неизмеримой глубины, потому что они карабкались почти отвесно по утесистым склонам горы.

Курумилла однако ж всходил с легкостью, которая приводила его товарищей в восторг и которой они не могли не завидовать в глубине сердца. Тогда он оборачивался, чтобы ободрить их или помочь им. После часа с четвертью этого трудного восхождения, ульмен остановился.

– Здесь, – сказал он.

Трое товарищей достигли вершины высокого пика, откуда глазам их открылась великолепная панорама.

ГЛАВА LIV

Перед битвой

Ступив на площадку, которой оканчивалась гора, дон Тадео и граф упали от усталости. Курумилла дал им перевести дух, потом, рассудив, что они несколько оправились от утомления, пригласил их осмотреться кругом. Они обернулись.

Зрелище, представившееся их взорам, вызвало у них изумление и восторг. У ног их расстилалось целое ущелье со своими величественными гранитными массами и густой чащей зелени.

Ничто не показывало в ущелье присутствия человека: повсюду, казалось, царствовало спокойное и величественное уединение пустыни. Несколько налево два вихря пыли, из которой иногда показывались черные и оживленные массы, обозначали два отряда, которые на значительном расстоянии один от другого продолжали путь; а в синеватой дали горизонта блистала широкая желтоватая полоса, смешивающаяся с окраинами неба: это было море.

– О! Как это прекрасно! – вскричал Луи.

Дон Тадео, пресытившийся с детства видами подобных чудес природы, бросал рассеянные и равнодушные взоры на великолепную перспективу; лицо его оставалось задумчиво, в глазах светилась печаль. Король Мрака думал о своей дочери, о своей возлюбленной дочери, которую надеялся скоро освободить. Он считал с тоской минуты, которые должны были пройти прежде, чем ему удастся сжать в своих объятьях ту, которая для него составляла все.

О! Что бы ни говорили хулители семейной жизни, родительская любовь истинно божественное чувство, которого зародыш Высшее Существо вложило в сердце человека затем, чтобы составить цель его жизни. Господь даровал ему необходимое мужество к беспрерывной и ежедневной борьбе, борьбе, предпринятой единственно для счастья детей, без которых, впрочем, жизнь была бы только жалкой погоней за физическими наслаждениями, без интереса и без важности. Родительская любовь облагораживает борьбу, а поцелуй невинного существа, для которого ее ведут упорно, вознаграждает за нее с лихвой, заставляет забывать все неудачи.

– Разве мы остаемся здесь? – спросил дон Тадео.

– Да, на несколько минут, – отвечал Курумилла.

– Как вы называете это место? – спросил граф с любопытством.

– Этот пик бледнолицые называют Корковадо, – отвечал ульмен.

– Это, конечно, тот самый пик, на котором вы условились подать сигнал?

– Да, но поспешим все приготовить...

Трое товарищей тотчас набрали сухих ветвей и на самом высоком месте горы приготовили огромный костер.

– Теперь отдохните немножко, – сказал Курумилла, – и не трогайтесь с места до моего возвращения.

– Куда вы идете, вождь? – спросил граф.

– Окончить план атаки.

И не входя в дальнейшие подробности, Курумилла бросился вниз с крутого склона и тотчас исчез между деревьями. Дон Тадео и Луи сели около костра и, мечтая, ждали возвращения ульмена.

Между тем отряд чилийцев под командой Жоана приближался к ущелью, старательно подражая во всем индейским всадникам. Скоро этот отряд подошел к ущелью на расстояние ружейного выстрела. Антинагюэль приметил его. Давно уже он наблюдал за его движениями; но несмотря на свою проницательность, не подозревал засады. Он был уверен, что испанцы не знали о его намерении. Кто мог уведомить их?

Присутствие в отряде Жоана, которого токи тотчас узнал, окончательно успокоило его и внушил ему полное доверие. Он предположил, что эти индейцы запоздали по причине отдаленности их лагеря; что посланные вице-токи не предупредили их вовремя, и потому они теперь спешили присоединиться к своим товарищам.

Со своей стороны, Черный Олень полагал, что Антинагюэль, отправившись к ущелью после их свидания, велел предупредить этих индейцев. Итак, все соединилось, чтобы ввести в обман обоих вождей.

Жоан подвигался вперед с удивительной самоуверенностью, по мере приближения к ущелью вдруг начал так сильно погонять свою лошадь, что при въезде в него опередил свой отряд шагов на шестьдесят.

Он въехал в ущелье без малейшего колебания. Едва сделал он десять шагов, как из густой чащи вышел индеец и стал прямо перед ним. Этот индеец был сам Антинагюэль. Жоан внутренне задрожал при виде грозного вождя, но лицо его однако ж осталось бесстрастно.

– Сын мой приехал очень поздно, – сказал токи, бросая на Жоана косой взгляд.

– Отец мой простит меня, – почтительно отвечал Жоан, – я узнал о его приказании только ночью, а моя деревня далеко.

– Хорошо, – возразил вождь, – я знаю, что сын мой благоразумен; сколько копий привел он с собой?

– Тысячу!

Жоан смело увеличил число своих воинов, но он следовал в этом случае приказаниям Курумиллы.

– О! О! – сказал токи с радостью. – Простительно прийти поздно, когда приводишь такой многочисленный отряд.

– Отец мой знает, что я ему предан, – лицемерно отвечал индеец.

– Знаю... сын мой храбрый воин; видел он инков?..

– Видел...

– Далеко они?

– Нет, едут; через час они будут здесь.

– Стало быть, нам нельзя терять ни минуты; пусть сын мой расположит своих воинов по обеим сторонам ущелья возле сожженного кактуса.