Золотая лихорадка - Эмар Густав - Страница 32

ГЛАВА VII. Взгляд на прошедшее

Прежде чем продолжать наш рассказ, необходимо сообщить читателю некоторые подробности о семье и прежней жизни дона Себастьяна Гверреро, которому суждено играть важную роль в этой истории.

Семья дона Себастьяна была богата, он происходил по прямой линии от одного из первых мексиканских королей, кровь ацтеков текла незапятнанной в его жилах. Подобно многим знаменитым мексиканским семьям, предки его не были лишены завоевателями своих владений. Однако они вынуждены были прибавить испанское имя к своему мексиканскому, и оно неприятно щекотало кастильские уши.

Между тем семейство Гверреро всегда с гордостью говорило о своем происхождении от ацтеков и, если официально и играло роль преданной Испании фамилии, в тайне питало надежду, что рано или поздно настанет-таки день, когда Мексика вернет себе свободу.

Вот почему, когда герой Идальго, скромный кюре маленькой деревушки Долорес, неожиданно поднял знамя восстания против притеснителей его родины62 , дон Эустакио Гверреро, женатый на женщине, которую он обожал, и бывший отцом ребенка лет пяти или шести, одним из первых отозвался на призыв повстанцев и присоединился к Идальго. Он отправился во главе четырехсот решительных людей, набранных в его огромных владениях.

Странная это была революция, почти все деятели и герои которой были священниками. Мексика — единственная в мире страна, где католическое духовенство всегда шло во главе прогресса и проявляло свои симпатии к свободе народа.

Дон Эустакио Гверреро был поочередно товарищем этих скромных героев, имена которых история почти забыла. Они звались Идальго, Морелос, Эрменегильдо, братья Галеано, Альенде, Абасола, Алдама, Валерио Труяно, Торрес, Район, Сотомайер, Мануэль Мьер-и-Теран и многие другие, которые с честью прослужив делу освобождения своей страны, покоятся теперь в своих могилах.

Более счастливый, чем большинство его храбрых товарищей по оружию либо ставших жертвами испанского варварства, либо побежденных изменой, — дон Эустакио чудом избежал бесчисленных опасностей войны, продолжавшейся десять лет, и дожил до полного изгнания испанцев и провозглашения независимости.

Храбрый солдат, состарившийся раньше времени и покрытый ранами, он был возмущен неблагодарностью своих соотечественников, которые, едва став свободными, тут же принялись преследовать друг друга, положив этим начало роковой эры бесконечных пронунсиаментос63 . Он удалился, печальный и озабоченный, в свою асиенду дель-Пальмар, расположенную в провинции Вальядолид, и здесь отдался радостям семейной жизни с женой и сыном.

Но тут судьба отнеслась к нему немилостиво: жена умерла у него на руках через два года, сраженная неизвестной болезнью, которая в несколько недель свела ее в могилу.

После смерти жены, которую он любил всеми силами своей души, дон Эустакио, разбитый горем, только прозябал и тянул несчастное существование, прекратившееся ровно через год, день в день и час в час, после смерти его любимой жены. И имя ее слетело с его уст при последнем вздохе.

Дон Себастьян, едва достигший двадцатилетнего возраста, остался, таким образом, сиротой. Один, без родственников и без друзей, молодой человек заперся на своей асиенде, где он безмолвно оплакивал две души, которые он потерял и на которых он сосредоточил все свои привязанности.

Дон Себастьян, может быть, провел бы так многие годы в своих владениях, не видя людей и не помышляя даже о том, как они живут, ведя беспечную и ленивую жизнь богатых землевладельцев, которых никакая мысль об улучшении или прогрессе не побуждает заниматься своими землями. Застенчивый и боязливый, как и все люди, живущие одиноко, он все свободное время, (а его было много), проводил на охоте; как вдруг случай или, лучше сказать, счастливая звезда позаботилась привести в Пальмар бывшего командира повстанцев, который долго воевал вместе с доном Эустакио. Однажды, проезжая в нескольких милях от асиенды, он почувствовал, как в нем пробудились старые воспоминания, и свернул с дороги, чтобы пожать руку своему старому товарищу, — о смерти его он ничего не знал.

Человека этого звали доном Исидро Варгас. Он был высокого роста, широкоплечий, с сильно развитыми мускулами, черти его лица дышали редкой энергией, словом, тип той сильной и храброй породы людей, которая ежедневно гибнет в Мексике и от которой не останется скоро ни одного отпрыска.

Неожиданный приезд гостя, тяжелые шпоры и длинная, в стальных ножнах сабля которого гремели по устланным плитами полам комнат, внес жизнь в это жилище, где уже так давно царило безмолвие и угрюмое спокойствие монастыря.

Как и все старые солдаты, капитан дон Исидро говорил грубым голосом, отрывисто и громко, но под грубой оболочкой скрывался веселый и откровенный характер.

Когда он приехал, дон Себастьян был на охоте и асиенда казалась необитаемой.

Наконец, после долгих розысков, капитану удалось найти под верандой полусонного пеона, который как умел ответил на интересовавшие его вопросы.

Но так или иначе, дон Исидро узнал от своего довольно-таки бестолкового собеседника все, что ему было нужно.

Известие о смерти дона Эустакио, надо заметить, совсем не удивило старого солдата, он был готов это услышать, как только ему сообщили о смерти сеньоры Гверреро. Ему было известно, как его старый товарищ любил свою жену. Но узнав о той праздной и бесполезной жизни, которую вел дон Себастьян со времени смерти своего отца, капитан пришел в ярость и поклялся всеми святыми испанского календаря, что это не долго будет продолжаться.

Капитан видел молодого человека еще ребенком и не раз качал его на коленях, поэтому он считал себя обязанным заставить сына своего старинного друга изменить то бесцельное существование, которое дон Себастьян вел до сих пор.

В результате, старый солдат своей властью водворился на асиенде и стал дожидаться возвращения молодого хозяина, на которого он давно привык смотреть, как на своего сына.

День прошел спокойно. Пеоны-индейцы, издавна привыкшие относиться с величайшим почтением к обшитым галуном шляпам и большим саблям, предоставили капитану полную свободу делать, что ему угодно. Но старый солдат этой свободой не злоупотреблял и ограничился тем, что приказал подать себе громадную бутыль тамариндовой настойки. Поставил ее на стол, а сам с комфортом расположился на бутаке, откинувшись назад и вытянув ноги, и, потягивая тамариндовую настойку, принялся курить сигаретки из маисовой соломы, которые он тут же вертел с ловкостью, присущей одним только испанцам.

62

Мексиканский священник Мигель Идальго (1753 — 1811) возглавил в 1810 г. восстание против испанского владычества.

63

Пронунсиаменто — переворот с целью захвата власти.