Ассирийские танки у врат Мемфиса - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 53

53

Есть и посложнее, отменным образчиком чего является роман Андрея Лазарчука «Всех способных держать оружие», где вслед за горестным поражением в войне с фашистской Германией ужавшаяся до Сибири Россия собралась с силами – и вернула, вернула-таки все, да еще воплотив в жизнь вековую свою геополитическую грезу в виде обретения Константинополя (кому же он должен принадлежать, если не Третьему Риму!) и, следовательно, контроля над Босфором и Дарданеллами (как же сладостно это исполнение мечты о Проливах!). Но оставлю иронию – роман-то впрямь замечательный…

Но можно обратиться к той же теме иначе. Что и сделал в своих «Ассирийских танках у врат Мемфиса» впервые включившийся в игры патриотов Михаил Ахманов.

К альтернативной истории он уже обращался – десять лет назад, в романах «Другая половина мира» и «Пятая скрижаль Кинара».[68] Однако там автором двигал интерес бескорыстно-умозрительный: представить себе мир, в котором не европейцы открыли Америку, а, наоборот, продвинутые аборигены Нового Света явились открывать Старый. Очень интересный мысленный эксперимент, но… смотри четырьмя абзацами выше.

К египетской теме Михаил Ахманов обращался тоже – скажем, в романе «Страж Фараона», действие которого разворачивается во времена правления царицы Хатшепсут (1525–1503 гг. до Р.Х.). И, надо сказать, в истории, литературе и реалиях Древнего Египта изрядно понаторел – благодаря как неуемному книгочейству, так и дружбе с петербургским египтологом Андреем Георгиевичем Сущевским.

И вот теперь родился Египет не Древний, альтернативно-исторический. И, собственно, не только сам Египет, но с ним и весь мир – по крайней мере, средиземноморский, ближневосточный, европейский. К тому же совершенно, как мы уже говорили, нереальный.

Впрочем, говорили мы и еще об одном – о свойственной Ахманову приверженности традиции.

Если в «Страже фараона» он шел по стопам Ефремова в том смысле, что стремился воссоздать подлинную обстановку на уровне современных египтологических представлений, то на этот раз он пошел за ефремовской метафорой. Древний Египет – вообще страна, можно сказать, специально созданная для метафорического осмысления реальности, особенно реальности имперской и тоталитарной, порукой чему столь показательные каждый для своего времени романы, как «Фараон» (1896) Болеслава Пруса или, например, «Фараон Эхнатон» (1968) Георгия Гулиа… Что же тут удивительного, если Ахманову захотелось, пользуясь брюсовской строчкой, «корабль свой кинуть вслед за египетской кормой»?

На первый взгляд затея довольно бесхитростная и вполне в духе нашего постмодернистского времени – разыграть под видом ассиро-египетской войны этакий пастиш на темы Великой Отечественной. Так и слышу гневные голоса, спешащие обвинить автора во всех смертных грехах. Да вот только зря.

Потому что в сердцевине романа – проблема более чем серьезная. Что есть подлинный патриотизм? Это вам не мечта о Проливах…

Раз уж мы ведем разговор об альтернативной истории, давайте рассмотрим ситуацию, чрезвычайно занимавшую меня во время работы над главой о Спартаке для книги «Когда врут учебники истории». Представьте, что генерал Власов, тот самый, командующий Второй ударной армией, основал свою Русскую освободительную армию (РОА) не в немецком плену, а при совершенно иных (причем теоретически – вполне допустимых) обстоятельствах. Предположим, оказавшись одним из узников ГУЛАГА, он сумел (например, при формировании из зэков штрафных частей для фронта) поднять мятеж. Ну, скажем, не мятеж, а восстание – ведь, как известно,

Мятеж не может кончиться удачей,В противном случае его зовут иначе.

Затем сколотить вокруг первоначального ядра ощутимую военную силу. Силу, направленную одновременно (может, в какой-то последовательности, не суть важно) на отпор противнику и смену режима. Можно было бы счесть его действия патриотическими? Естественно, постигни его неудача – и он стал бы государственным преступником. А вот добейся он успеха? Что тогда? Подчеркиваю, чтобы отношение к личности не определило отношения к ситуации: я не имею в виду реального генерал-лейтенанта Андрея Андреевича Власова, о нем разговор особый, не здесь ему место; имя – лишь подходящее клише для рассматриваемого сценария.

Известно – сколько людей, столько мнений. Но чтобы все-таки разобраться с поставленным вопросом, нужно сперва понять, что же такое патриотизм вообще. «Российский энциклопедический словарь» лаконичен: «Патриотизм (от греч. patriotes – соотечественник, patris – родина) – любовь к родине; привязанность к месту своего рождения, месту жительства». «Патриот, патриотка – любитель отечества, ревнитель о благе его, отчизнолюб», – добавляет «Словарь живого великорусского языка» В.И. Даля. «Патриотизм, -а, м. – Преданность и любовь к своему отечеству, к своему народу», – говорит «Толковый словарь русского языка» Ожегова и Шведовой. Вроде бы все ясно, все поют в унисон. Вот только – что же есть отечество? Согласно последнему из упомянутых выше источников, «Отечество, – а, ср. (высок.). Страна, где человек родился и к гражданам которой он принадлежит». РЭС и словарь Даля вообще не дают дефиниций таким понятиям, как отечество и родина. Мы-то, при советской власти воспитанные, привыкли отождествлять страну и государство, строй, правящий режим. Но так ли это? Самое радикальное из числа общеизвестных патриотическое высказывание принадлежит американскому военному моряку Стивену Декейтору (1779–1820): «Это моя страна, и права она или не права, она все равно права». Впрочем, и на его родине с ним солидаризируются далеко не все. К тому же страна в принципе не может быть права или не права – это понятие географическое, на худой конец, политико-географическое. Правой или не правой может быть лишь принимающая решения власть. А распространяется ли на власть понятие отечества? Является ли она неотъемлемой составной частью понятия родины?

И получается, что суждение о нашем альтернативно-виртуальном генерале Власове целиком и полностью зависит от ответа на этот вопрос. Чтобы его деяния (в случае, напомню, успеха) были сочтены патриотическим подвигом, он должен непременно свою страну любить. С этим все ясно. Но вот обязан ли он столь же пылко любить власть, в стране на данный момент существующую? Проблем здесь немало. Например, как быть с присягой? Но присягают ведь на верность родине, а не правительству… Продолжать не стану.

Вот со всем этим гордиевым узлом проблем сталкивается опальный, в каменоломни сосланный египетский полковник-чезу. Сам ломает голову, благо волею судеб, автора и литературной традиции (точь-в-точь как у Хэнка Моргана) голова у него для решения подобных вопросов весьма подходящая, недаром же он «Повесть о Синухете», за тысячи лет до его рождения написанную, наизусть чешет. Признайтесь, многие ли могут сейчас в оригинале «Повесть временных лет» прочесть, а?

Заодно же бравый спецназовец и нас с вами задуматься заставляет. Причем как бы между прочим, ведь по сути своей он все-таки человек действия, и роман в полном соответствии с веяниями нашего времени действием до отказа насыщен, так что никаких особенных размышлений-рассуждений. Просто принятие очередных решений, очередные поступки, за которыми многое стоит, многое прочитывается, но все равно большую часть изволь, читатель, вычитывать и додумывать сам. Как в хорошей книге и положено.

Вот такие игры патриотов мне весьма по душе. Вероятно, потому что никто в романе – за исключением отдельно взятых Ушей Фараоновых да жрецов из спецслужб – не пытается учить любить родину (помните, классическое: «Я вас, гадов, научу, как родину любить!»).

Ее просто любят.

Но это уже разговор о любви, а его я когда-то вел в послесловии к другой ахмановской книге.[69] Впрочем, о любви можно говорить бесконечно… Но именно потому лучше вовремя остановиться.

вернуться

68

В 2007 г. эта дилогия была выпущена Лениздатом под заглавием «Принц Вечности».

вернуться

69

Ахманов М.С. Я – инопланетянин. Фантастический роман. / М.: Эксмо, 2002.