Далекий Сайкат - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 23

– Они пришли, Ивар, – раздался из связного браслета голос третьего генетика. – Что мы должны делать?

– Вести себя, как терре, – сказал Тревельян и уточнил: – До поры, до времени. Когда тазинто ворвутся в пещеру, не забудь переключить свой проектор. И не тревожься. Я тебя найду.

– Надеюсь, вовремя, – произнес Иутин. Потом, через секунду, спросил: – Дикари не двигаются. Чего они ждут?

– Сигнала к атаке. Это племя более организованно, чем терре, и обладает опытом междуусобных схваток. В их становище я видел плетеные щиты. Они наверняка…

Жуткий протяжный вой заглушил его слова. На опушке взметнулось пламя – один, два, три костра, высветивших темные силуэты, придавшие им объемность и угрожающую реальность. Тазинто двигались вокруг костров, поджигая факелы, подпрыгивая и яростно размахивая ими, и в воздух, будто праздничный фейерверк, летели снопы искр. Воины ревели, подражая рыку хищников, но ни пламя, ни эти угрожающие звуки и телодвижения не вызвали реакции троглодитов. Терре, чуткие к запахам, не обманывались: не стая огромных зубастых маа была перед ними, а двуногие враги – возможно, еще более страшные. Огонь их тоже не пугал, и это стало для Тревельяна открытием. Похоже, они все-таки были знакомы с огнем, но то ли не умели его добывать и поддерживать, то ли не испытывали нужды в благодетельном тепле костров.

Шеренга тазинто с факелами двинулась от опушки. Командор, видевший их глазами Тревельяна и через объектив голокамеры, доложил, что воинов сто тринадцать и что предводитель Сломанный Меч идет в середине отряда. Тазинто прикрывались большими плетеными щитами и шли без мечей, только с копьями и дубинами, как на облавную охоту. Они не торопились; вероятно, имели опыт столкновений с троглодитами и знали, что те не покинут свою пещеру. Но и без боя не отдадут – и потому не стоило лезть без защиты под их меткие дротики.

Кожа мягко сжимала мышцы Тревельяна, даруя им почти божественную мощь. Сейчас он без труда добросил бы копье до края опушки и протаранил сильным ударом щит, но терре, при всем их искусстве метателей, равняться с ним не могли. Они затаились, выжидая, когда враги приблизятся, и их спокойствие, способность не поддаться панике и рассчитать дистанцию были неоспоримым и явным признаком разума. Не только разума, но мужества, подумал Ивар; лишь человек способен отвергнуть мысль о безнадежности борьбы и ждать врага с таким стоическим терпением.

Когда тазинто приблизились к середине поляны, он различил под деревьями еще два силуэта. Эти, пара отставших, выглядели такими же, как остальные дикари, но облик их, как и дубины, которые они тащили, являлся бутафорией. Ночное зрение Ивара было достаточно острым, и он различил характерные движения кни’лина – обычно они озирались и крутили головами, чтобы не приблизиться к кому-нибудь из соплеменников и не нарушить чужое пространство. Подняв к лицу связной браслет, он сказал:

– Здесь Тревельян. Вижу вас, ньюри Джеб Ро и ньюри Второй Курс. Я у входа в пещеру. Относительно вас – в правом углу.

– Велик Йездан! – пробормотал координатор и поднял руку, чтобы его можно было опознать. – Как ты ориентируешься в ночном цвете? Я вижу только тени.

– А твоя камера?

– Камера работает и видит все. Обе камеры, моя и Второго Курса.

– Ну и ладно. Стойте, где стоите, и не приближайтесь к дикарям. Сейчас начнется свалка.

– Понял.

Джеб Ро замер под деревом. Он находился примерно напротив Ивара, а Второй Курс – метрах в ста пятидесяти, в другом конце поляны. Они тоже вели съемку с двух позиций. Тревельян призадумался было, зачем координатору подробная запись грядущих зверств, но тут тазинто испустили новый вопль и ускорили шаги. Первый дротик свистнул в воздухе, пробил щит и, очевидно, руку щитоносца – тот с криком боли выронил щит и факел, и второй дротик тут же впился ему в горло. Теперь снаряды полетели с обеих сторон: одни тазинто с ревом бросали копья и метательные топоры, другие прикрывали их щитами, подымая повыше пылающие факелы. Продолжая двигаться цепочкой и швырять копья, нападающие перешли на бег; в их действиях ощущалась дисциплина и слаженность македонской фаланги. Эта искусная тактика не удивляла Тревельяна; он знал, что именно так в каменном веке велась облавная охота или схватка с опасным зверем вроде быка или хищной кошки. И в том, и в другом местные охотники наверняка имели приличный опыт.

Терре оборонялись молча. Ни один их метательный снаряд не пролетел мимо цели: одни впивались в щиты, другие – в руки и ноги тазинто, третьи – при самом удачном раскладе – поражали шею или голову. Пока бросали их только мужчины, и Тревельян, заметив, что Старец смотрит на него, метнул три из четырех своих копий. Его удары были страшными и завершались огромной дырой в щите, треском сломанных ребер и хриплым предсмертным воплем. Считая с этими тремя, в траве уже валялось не меньше десятка нападавших, но он понимал, что потери невелики; через несколько минут тазинто ворвутся в пещеру и начнется бойня. Не первая, которую ему довелось наблюдать в скитаниях по чужим мирам, где жизнь ценили дешевле песка в пустыне или пригоршни болотной грязи. В пещере терре были женщины и дети; мысль об их участи кольнула Тревельяна, заставив повторить то заклинание, которое помнил всякий работник Фонда: я здесь чужой, я наблюдатель, и я не поддамся эмоциям, ибо в этой борьбе нет ни правых, ни виноватых. В любом из примитивных миров резня и бойня являлись исторической неизбежностью, и попытка вмешаться в локальный конфликт, дабы рассудить по справедливости, была по меньшей мере наивной.

Не взирая на это, он бросил свое последнее копье, прикончив еще одного дикаря. Поток дротиков стал гуще – теперь, кроме мужчин, их швыряли подростки и женщины, так как до тазинто было шагов тридцать или сорок. Раненые со стонами корчились в траве, но терре умирали молча – с черепом, разбитым топором, с грудью, разможженной дубиной, с кремневым наконечником меж ребер, доставшим до сердца. Они сражались, не покоряясь судьбе, да и вряд ли знали что-либо о ней – слишком сложным было это понятие для их первобытных мозгов. Они просто защищали место, где жили их предки – возможно, пятьдесят или сто поколений мирных собирателей кореньев и плодов. Но на Сайкате, как и на древней Земле, было справедливо изречение: нет мира под оливами.

Поток дикарей ринулся в пещеру, топча ее защитников. Тревельян разглядел, как рухнул Старец, сраженный дубиной, и, тоскливо вздохнув, повернулся и вжался подальше в угол, чтобы зафиксировать последние минуты трагедии. Какой-то ретивый тазинто наскочил на него и свалился, получив удар ребром ладони по шее. Бил Ивар в четверть силы, дабы остановить, но не убить – покойников и так уже хватало. Пора менять обличье, подумал он, но все еще медлил, не посылая ментальный сигнал создававшему мираж проектору. В дальнем конце пещеры вдруг раздались испуганные крики, и что-то темное, большое – похоже, сухопутный ящер – метнулось к выходу. Одновременно браслет сообщил голосом третьего генетика:

– Я снаружи, Ивар. Был животным, стал деревом. Продолжаю съемку.

Тревельян не отозвался – глядел, как лютуют тазинто, разбивая дубинами и топорами головы терре. Те пытались защищаться, но в ближнем бою их дротики были бесполезны против рослых врагов – те подавляли и силой, и числом. В этом побоище имелся единственный плюс – смерть приходила быстро и без особых мучений. Вероятно, пыток тазинто еще не изобрели.

Снова рев. Очень странный, подумалось Ивару – голос не терре, не тазинто и не животного, а… В следующий миг он сообразил, что звуки исходят из связного браслета и что нет в них ничего человеческого – скорее напоминали они скрежет сирены на боевом крейсере, когда объявлена «красная тревога». Следующим номером шла команда: «По местам стоять! Аннигиляторы к бою!» – но Тревельян не стал ее дожидаться, а, послав вызов трем своим спутникам, спросил:

– Что случилось? Отзовитесь, ньюри! Здесь Ивар Тре…

Закончить он не успел. Что-то ворвалось в пещеру, какое-то гибкое стремительное существо, у которого, как мнилось, были десятки конечностей. Этот эффект создавала быстрота его движений и точность ударов, что наносились руками, ногами, головой, безжалостных пинков и тычков, от которых терре разлетались, точно набитые соломой куклы, а более массивные и рослые тазинто бороздили ступнями песчаный пол, падали и застывали в неподвижности. Смертельный вихрь бушевал среди каменных стен, ломались кости, трещали черепа, струями брызгала кровь и под располосованными шкурами багровели лохмотья изодранных мышц. Эта тварь, явившаяся так внезапно, не защищала терре от тазинто и не помогала тазинто уничтожить терре – в припадке непонятной ярости она убивала всех. Прошло, должно быть, несколько секунд – изрядное время для подготовленного человека! – когда Тревельян сообразил, что видит не взбесившегося осьминога и не чудище с планеты Селла, а биолога Второго Курса. Ньюри биолог был явно не в себе, и сейчас его внешность никто не назвал бы заурядной: глаза пылают, рот кривится, к щекам прилила кровь, а из глотки рвется вопль, с каким, вероятно, тиранозавр вонзал клыки в шею трицератопса. Кроме этих очевидных признаков безумия, Второй Курс демонстрировал невероятное боевое искусство – можно сказать, совсем фантастическое для гуманоида любой галактической расы.