Другая половина мира - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 91

Он поднялся и вышел из хогана.

Чоч-Сидри и Та-Кем уже возились на своей площадке, сотворяя план известных нефатцу земель. Помогали им человек пять: Хомда с двумя длиннорукими островитянами подтаскивал камни, раковины, ветки и свежий дерн, изображавший степные пространства; Синтачи, обладавший, как всякий лекарь, острым глазом и ловкими пальцами, переносил чертеж на бумагу; Цина Очи, не столь искусный в рисовании, напевал под нос что-то священное, призывая к работавшим милость богов. Рядом со столиком Синтачи толпились кейтабцы – сам О’Каймор, старый Челери, а также Ар’Чога, Эп’Соро, Ита’Тох, водители «Сирима», «Арсолана» и «Одиссара». Си’Хаду, тидама с «Кейтаба», Дженнак среди них не заметил; видно, тот был занят установкой новых балансиров на своем корабле.

Он подошел ближе, ответил на почтительные жесты мореходов, заглянул Синтачи через плечо, а потом присмотрелся к площадке, на которой – впервые в истории! – рождался чертеж риканнских земель. Разумеется, не всех, а лишь известных Та-Кему, но тем не менее можно было уже ощутить всю огромность и необъятность нового материка или нескольких материков с причудливо изогнутой береговой линией, разделенных морями и проливами. От того места, где стоял сейчас флот, берег ровной дугой скатывался к югу и северу; на юге линия его загибалась на восток и обрывалась, ибо Та-Кем не знал, что находится в тех краях. На севере суша тоже убегала к востоку, но то был уже не океанский берег, а морской; это внутреннее море, не округлое, как Ринкас, а длинное, вытянутое с запада на восток, глубоко вдавалось в твердь материка – или, возможно, разделяло два больших континента. Южный, где высадились эйпоннцы, был жарким и равнинным, а северный – более прохладным и гористым; он впивался в морские воды тремя полуостровами, столь же крупными, как Серанна или Юката. Ближайший из них, Ибера, лежал в нескольких днях пути, отделенный от южных земель узким проливом – столь узким, что, по словам Та-Кема, с его середины можно было разглядеть оба берега; здесь воды Длинного моря сливались с океаном, протаранив себе путь меж скалами Ибера и сравнительно низким берегом Лизира.

Лизир – так называлась страна чернокожих, чью землю попирали сейчас ноги Дженнака. Ограниченная с севера Длинным морем, она тянулась на юг и восток, но если о южных ее рубежах Та-Кем не мог поведать ничего определенного, то восточный край он знал весьма неплохо. Он был бродячим торговцем, пересекавшим пустыни, степи и леса в поисках выгоды, и девиз его был тем же самым, что у всякого одиссарского купца: дешево купить, дорого продать. Он и сейчас продавал – не грубые крашеные ткани и медные браслеты из своих вьюков, а знания; все, что было ему известно о землях и морях, в которых он побывал, странствуя на повозках, на горбатых спинах верблюдов или на ненадежных утлых кораблях– ведь надежных и крепких в Риканне строить не умели. Однако Та-Кему и другим нефатским купцам случалось перебираться через море и торговать в северных странах; в Ибере, правда, бывать ему не приходилось, но наслушался он про те края всякого. Были они гористыми, но с плодородными долинами, были богаты тремя металлами, известными Та-Кему, – медью, золотом и серебром, и были населены воинственными племенами жуткого обличья, непохожими ни на черных людей из Лизира, ни на красных из Нефата. Опасная страна, пояснял Та-Кем, играя своим ножом у горла; опасная из-за того, что люди в ней, когда хотят, торгуют, а когда хотят, грабят. Кейтабцы, слушая перевод Чоч-Сидри, ухмылялись: это было им понятно.

Что касается Лизира, южной земли, то она была покрыта лесами и небольшими горами у океанского и морского побережья, за коими лежала степь – но не засушливая, как тасситская прерия, а обильная ручьями, реками и озерами.

А потому ее и степью нельзя было считать, так как высокие и низкие травы чередовались здесь с древесными рощами, рощи – с зарослями гигантского тростника высотою в двадцать локтей, а тростник – с влажными болотами либо холмами. Обитали в этих богатых угодьях три вида зверей – хищные, травоядные и гигантские, которые хоть мясом не питались, но могли превратить любого хищника в кровавую кашу; а еще жили здесь бесчисленные племена, разные по обличью и повадкам, но все с черной, серой или пепельной кожей. Одни из них были охотниками, другие – воинами, третьи – скотоводами, но большинство занималось тем, и другим, и третьим, не делая различия между плотью диких зверей, домашних быков и человека. Правда, нефатских торговцев они не трогали – ради ярких тканей, блестящих браслетов и колец, которые те привозили в своих тюках, меняя на шкуры и редкостную кость – клыки гигантских животных. Каждый соблюдал свою выгоду, и даже чернокожим дикарям было понятно: ограбишь одного купца, десять других не придут.

Далеко на востоке Лизир граничил с безводной пустыней, одолеть которую можно было лишь на верблюдах; за пустыней вновь начинались плодородные земли – Нефати, родина Та-Кема. В тех краях струилась огромная река, впадавшая в Длинное море, а за ней и нефатскими землями вновь была засушливая пустошь; потом – пролив и еще одна пустыня, жители которой разводили горбатых верблюдов: а дальше – горы, леса, моря и степи без конца и края. Край, разумеется, существовал, только Та-Кему об этом ничего не было известно; мир представлялся ему огромным, и, подобно кейтабцам, он думал, что живет на плоской земле, напоминающей маисовую лепешку. Он не был невеждой, но, конечно, не смог бы начертить риканнские моря и земли, в которых побывал и о которых слышал; он лишь рассказывал о них, перечисляя дни пешего пути или дни плавания на судне, говорил, лежит ли этот берег на восход солнца или на закат, на полночь или на полудень, куда примерно текут реки и сколь они широки, где стоят горы и какие они, высокие или низкие. Он даже не понимал, что все это можно изобразить линиями на коже или бумаге, и Чоч-Сидри был, вероятно, прав, когда собрался выложить Риканну на песке, из веток, камней и пучков травы. Такой наглядный способ применялся в Одиссаре в глубокой древности, а иногда и в нынешнее время, в особых случаях, если важно было представить местность со всеми деталями рельефа. Та-Кему он был куда ясней, чем разноцветные закорючки и знаки, что возникали под быстрым пером Син-тачи.

Похоже, нефатец, поощряемый подарками, не скрывал ничего, и лишь о родине своей рассказывал с неохотой. Ему довелось увидеть заваленное трупами ущелье, и он наверняка подметил, что пришельцы из легендарной Страны Заката не потеряли в схватке ни единого воина; это говорило об их умении, об их мощи, о несокрушимой силе их оружия из сказочного серебристого металла. На берегу Та-Кем разглядел кейтабские суда и догадался, что расстояние, штормы и бури, шквалы и ветры для них не помеха; а значит, могут добраться они и в Нефати. Поэтому говорил он больше о сокровищах Лизира да Иберы, а о своей стране упоминал вскользь, напирая на то, что лежит она в далеком далеке и путь туда труден и долог. Чоч-Сидри, однако, выяснил, что нефатцы знакомы с земледелием, со многими ремеслами и даже с письменностью; правда, писали они не на бумажных листах и пергаментах, а высекали знаки в камне, ведя по ним счет своим властителям и предзнаменованиям богов. Еще жрец узнал, что в Нефати есть множество прирученных животных, не только верблюды и быки, но и другие четвероногие более изящного сложения, но сильные и быстрые; правда, Та-Кем утверждал, что они водятся повсеместно, в том числе и в Ибере.

Но сейчас, прислушиваясь одним ухом к спору кейтабцев (те, глядя в чертеж, толковали, сколь быстро можно доплыть в эту самую Иберу), а другим – к беседе Чоч-Сидри с Та-Кемом, Дженнак понял, что они, раскладывая камни и траву, говорят не о морях и землях, но о чем-то совсем другом. Он отвернулся от О’Каймора и его тидамов, шагнул поближе к площадке, склонил голову к плечу. Жрец и нефатский купец разговаривали то знаками, то на двух языках разом; все, однако, было понятным.

– Много ли властителей в твоей стране? – спрашивал Чоч-Сидри.