Принц вечности - Ахманов Михаил Сергеевич - Страница 43

43

И все эти искусства были прекрасными, достойными людей и украшавшими их жизнь или отнимавшими ее, так как у каждого предмета есть свое предназначение: на ковре сидят, из чаши пьют, серпом сносят маис, а клинком – голову. Но такова жизнь, неотделимая от гибели, и в ней есть место для чаши и ковра, для серпа и меча. Можно ли сожалеть о том? И можно ли порицать богов, открывших людям тайны стекла и стали, секреты паруса и молота, красоту мелодий и песнопений? Они учили ковать серпы, а не клинки, строить города, а не крепости, но они понимали, что одно неотделимо от другого. И говорили лишь о равновесии, о том равновесии света и тьмы, добра и зла, на коем зиждется мир.

Да, все искусства – божественный дар, но два из них были особо сложными, особо влияющими на судьбы смертных, поскольку в этих дарах, как в зеркале, отражались все остальные. Одним из этих умений являлось искусство торговли, другим – искусство власти.

Торговые люди были не просто купцами, но странниками, торившими пути по всей Эйпонне; и полагалось им знать ее земли и воды, и способы, какими получают тот или иной товар, и как везут его, и какова ему цена, и как сохраняют груз, и где выгодно купить, а где – продать, и какие подати берут в каждой державе, и как защититься от разбойников, и какой дар поднести сахему. Воистину, торговля была высоким искусством! И занимались ею люди отважные, владевшие клинком и пером, способные разбираться не только в товарах, но в и намерениях человеческих. Иначе как добьешься уважения и выгоды? От тасситов, к примеру, скорей получишь стрелу в бок, чем лишний чейни!

Но искусники-купцы умели обходиться с каждым племенем и торговать без убытка. Из далекого Сеннама везли они живых быков, из тасситских степей – мясо и кожи, из Тайонела – меха, железные изделия, мед и воск, целебный медвежий жир, из городов Западного Побережья – янтарь, сушеные ягоды и кедровые орехи, из Одиссара – ткани, бумагу, вино, дубовые доски и маисовую муку, из Юкаты – бирюзу, яшму, целебные травы и всевозможные редкости, из Арсоланы – золото, книги, коку и бальсу, из Р'Рарды – драгоценную древесину, редких животных, попугаев, бабочек и семена растений, из Сиркула – медь и олово, с Перешейка – шкуры ягуаров и змеиную кожу, из Рениги – какао, сладкий тростник, жемчуг и драгоценные камни, из Кейтаба – раковины и черепашьи панцири, из Коатля – нефрит, серебро, резные статуэтки да бронзовые жаровни, из Мглистых Лесов – охотничьих собак, способных задрать медведя, а с Великих Западных Гор – орлиные перья и белых соколов-хассов. И первая заповедь купцов была такой: все на свете имеет свою цену; вторая – выгода правит миром; и третья – лучше торговать, чем воевать.

Но у людей власти имелось на сей счет иное мнение.

ГЛАВА 5

Месяц Зноя, от Дня Ягуара до Дня Ветра.

Воды южного Ринкаса и Лимучати;

Западный Океан и Инкала

Сруби дерево и построй хоган; выжги лес и распаши поле; выкопай пруд и отведи в него воды ручья; натяни лук, брось копье и порази добычу; сними с птицы и зверя их наряд, перья и мех, сделай себе одеяние; копай глину, руби камень, добывай руду и твори нужные вещи; сражайся, если свист боевого топора тебе приятней напевов флейты. Но все должно иметь смысл, меру и предел. Чтобы согреться, не разжигают костер от берегов Океана Заката до Бескрайних Вод.

Книга Повседневного, Притчи Тайонела

Плавание от дельты Матери Вод к Перешейку и арсоланскому порту Лимучати, что стоял близ пролива Теель-Кусам, заняло двенадцать дней. Было оно благополучным; попутный ветер с юго-востока подгонял драммар, и Пакити велел поднять все паруса. «Хасс» разом превратился из сокола в алого лизирского лебедя – и полетел, полетел вперед в аметистовый морской простор, дремавший под бирюзовым небом. Он мчался так, словно два бога, Сеннам и Одисс, владыки синего и красного, парили незримо над его палубами, охраняя от бурь и бесплодных блужданий.

Впрочем, блужданий опасаться не приходилось – по левому борту тянулся Дикий Берег, и Дженнаку, даже без зрительной трубы, удавалось разглядеть золотой песок, возносившиеся над ним пальмы с растрепанными кронами и темно-зеленый вал джунглей, маячивший в отдалении. Кое-где он сменялся полями, и тогда золотистую ленту прибрежных песков прерывал темный штрих пристани и едва заметные точечки лодок; а над ними вставали стены форта, плетеные крыши хижин и шест с шелковым стягом. Но такие поселения, подобные тому, которое покинул Дженнак, были редкими и встречались один раз на два дня пути; Дикий Берег все еще оставался диким, хоть переселенцы из Рениги осваивали его не первый десяток лет.

Затем берег рассекли бесчисленные серебристые ниточки речных протоков, на горизонте поднялись горы, а по правому борту возникли острова, подобные корзинам с пышной зеленью, – кейтабский архипелаг Йантол. Теперь корабль плыл вдоль ренигского побережья, простиравшегося с востока на запад на восемь соколиных полетов, до территорий, где властвовал сагамор Че Чантар. Тут непроходимые дебри откатывались в глубь континента, к подножиям горных хребтов, уступая место бескрайним плантациям какао и табака, плодовым и пальмовым рощам, частым селениям и городам, выстроенным из глины и желтоватого ракушечника. Городов было много, почти три десятка, но ни один из них не считался столичным, как Инкала в Арсолане или одиссарский Хайан. Столица – место, где пребывает сагамор, а ренигский властитель постоянной обители не имел. Как говорили, было у него с полсотни дворцов, разбросанных там и тут, но одинаково богатых и великолепных, и в каждом он жил немногие месяцы, а затем перебирался в следующий, дабы ни один край его обширной страны не чувствовал себя обделенным милостью и присутствием повелителя.

Взирая на проплывавший мимо берег, на столпотворение судов в просторных гаванях, на встречавшиеся в море кейтабские и атлийские корабли, большие тростниковые лодки с Перешейка и арсоланские плоты под парусом и веслами, Дженнак думал о том, что ахау Рениги мог бы выстроить себе не пятьдесят, а целую сотню дворцов из резного мрамора, и каждый сделался бы чашей, полной драгоценностей и сокровищ. Страна его была сказочно богата – и теплым климатом, и плодородными землями, и чистыми водами, и лесами, в которых, правда, дорогие породы деревьев являлись уже редкостью. Зато жемчужные отмели и копи в горах были неисчерпаемы; добывали там железо и медь,'Нефрит, серебро и золото, и наиболее ценное – самоцветные камни, рубины, изумруды и топазы, аметисты и сапфиры, и прозрачные кристаллы, игравшие в солнечном цвете всеми цветами радуги.

Столь богата была Ренига, что даже не чеканила своих монет, ибо скапливались в ней чейни из Одиссара и Коатля, и арсоланские диски с изображением солнца, и кейтабское серебро. Знатным семействам и купцам их хватало, чтобы торговать с кем угодно и чем угодно; простые же люди рассчитывались за товар и платили налоги бобами какао или мерами бобов, заменявших звонкую монету. Самым же дорогим в Эйпонне, самым уникальным средством платежа были ренигские медные коробочки для хранения особо редкостных камней, цена которых исчислялась сотнями чейни. Цену эту вырезали на крышке, а сами коробочки хранили в ларцах, украшенных перламутром и жемчугом. И за один такой ларец можно было выстроить крепость, проложить дорогу или снарядить четыре больших корабля с тысячей воинов. Впрочем, рениги воинственностью не отличались и, в силу давней традиции, враждовали лишь с горным Сиркулом, так что владыка их мог тратить деньги не на солдат, а на прокладку дорог и возведение дворцов.

Дженнак, хоть и повидал многое, в странствиях своих до Рениги не добрался – видимо, оттого, что эта часть мира казалась его отцу, чаку Джеданне, столь же благополучной, сколь и далекой, и представлявшей интерес для Дома Одисса лишь как рынок для сбыта бумаги, шелковых тканей и всевозможных снадобий вроде желчи витаты. К тому же напрямую с Ренигой одиссарцы не торговали, а изделия их вывозились кейтабцами с Кайбы и Гайяды, наживавшими на том немалый доход.