Тайны архива графини А. - Арсаньев Александр - Страница 24

Но тем не менее я узнала много интересного. Например то, что старики умерли около года назад, то есть опять же незадолго до того, как погиб Александр. Черпая сведения из случайных фраз и обрывков, я все-таки сумела составить довольно целостную картину событий прошлой весны.

Павел Семенович не очень любил свое собственное поместье, поэтому не замедлил переехать в Лисицыно при первой же возможности и, судя по всему, собирался обосноваться здесь навсегда. Но, не прожив и месяца, по неизвестным причинам изменил свои планы и вернулся в Синицыно.

– И когда он приезжал последний раз? – поинтересовалась я.

– Да перед самой смертью, разве вы не знаете?

Видимо, я должна была это знать, поэтому в очередной раз изобразила на лице страшные страдания и произнесла капризным голосом:

– От этой боли я сама не своя – ничего не соображаю.

Видимо, такой ответ убедил Анфису, и она продолжила рассказ.

На мое счастье, как ни цинично это прозвучит, тех людей, у которых провела детство дочь Синицына, уже не было в живых. Этот известие успокоило меня. Вряд ли мне удалось бы обмануть людей, знавших дочь Павла Семеновича так близко.

Хотя опять же из случайно брошенной Анфисой фразы я узнала, что могла не особенно волноваться. Она спросила меня:

– Вы, наверное, ничего и не помните здесь?

Я ответила ей нечто неопределенное о капризах детской памяти.

– Вас же увезли совсем малышкой.

Я внутренне перекрестилась и почувствовала себя значительно свободнее. Теперь я точно знала, что с детских лет, то есть почти двадцать лет, Наталья Павловна – наконец-то я узнала, как меня зовут – ни разу сюда не приезжала.

– Но ты меня сразу узнала, – произнесла я рискованную фразу, чтобы окончательно расставить все точки над «i».

– Да кому еще здесь появиться, – пожала плечами Анфиса, – А потом таких глаз я больше не встречала – не перепутаешь.

Глаза у меня не такие уж и необыкновенные. Обычные глаза, черные, как у мамы. Поэтому первая причина, скорее всего, сыграла главную роль в ошибке Анфисы.

А с ее легкой руки и никто в деревне уже не сомневался в моем праве поселиться в господском доме. Я же говорю – медвежий угол, гостей здесь отроду не бывало.

Я отпустила Анфису домой с условием, что она придет проведать меня вечером, и могла больше не изображать из себя тяжелобольную.

Не знаю, благодаря ли ее травам или потому, что вывих был не очень сильный, но нога уже почти не беспокоила меня. Я даже могла на нее осторожно наступать и таким образом передвигаться по комнате без посторонней помощи.

Единственное, что беспокоило меня по-настоящему, так это неожиданное появление в Лисицыне настоящей Натальи Павловны. Оно могло произойти в любую минуту, поэтому нужно было постараться закончить расследование как можно быстрее, дабы не оскандалиться на всю губернию и не прослыть эксцентричной авантюристкой.

Не теряя времени даром, я решила осмотреть весь дом, хотя не очень хорошо представляла, что именно надеялась в нем отыскать. Документы или дневники? Вряд ли. На такую удачу я не рассчитывала.

Но прежде я должна была увидеть Степана и предупредить его, что с сегодняшнего дня меня зовут Натальей Павловной, чтобы он по незнанию не испортил мне всего дела.

Но дойти до конюшни при моем вывихе было не так-то просто. И все-таки я решилась на этот подвиг, но в этот самый момент прибежал крестьянский мальчик и радостно сообщил, что его прислала ко мне Анфиса и что зовут его Трофимом.

Его-то я и послала за Степаном, и через несколько минут уже пыталась объяснить тому, почему отныне он должен называть меня чужим именем. Но надо отдать ему должное – он лишь пожал плечами:

– Как прикажете, барыня, – и, не задавая лишних вопросов, отправился по своим делам.

Мальчика я отправила во двор, чтобы не мешался под ногами, и он сразу выполнил мое распоряжение. Выглянув в окно через пару минут, я обнаружила его сидящим на крыльце и с безмятежным видом выстругивающим какую-то палочку.

Теперь ничто не мешало мне заняться делом, и я методично, комнату за комнатой, обошла весь дом.

Большая часть комнат не использовалась вовсе. Заглянув туда и обнаружив зачехленную мебель и толстый слой пыли на полу, я даже не стала в них заходить.

Да и жилые комнаты в большинстве своем не сохранили никаких следов присутствия Павла Семеновича. За исключением единственной комнаты, той самой, в которой я поселилась. Именно в ней нашла я несколько принадлежавших Синицынцу вещей, не представлявших для меня никакого интереса.

Покончив с этим бесполезным делом, я прилегла отдохнуть. Как я ни храбрилась, нога все же болела, а после моих прогулок по комнатам еще и опухла.

Лежа в кровати, я размышляла о том, что пока мое пребывание в Лисицыне не принесло никаких плодов. Я была так же далека от разгадки двух преступлений, как и два дня назад. И если до приезда сюда мне казалось, что главное – это добраться до Лисицына, то теперь я уже так не считала. А через некоторое время начала сомневаться в целесообразности самого этого приезда.

«Оказывается, Синицын здесь практически не жил, – уныло говорила я себе. – Зачем, в таком случае, я сюда приехала? С другой стороны, он почему-то хотел, чтобы Александр посетил именно эту деревню. Для чего? Что хотел показать ему тут Павел?»

И я снова достала заветную записку в надежде докопаться до ее тайного смысла.

Непонятными для меня в ней оставалось всего несколько слов, но именно в них-то и заключался ее смысл. Не расшифровав этих слов, я не могла понять намерений своего мужа.

Я достала свое увеличительное стекло и до боли в глазах разглядывала грязную шероховатую бумажку.

В результате убедилась, что все мои прежние догадки были верны. И теперь знала все содержание записки, за исключением одного слова.

Я взяла новый лист бумаги и вновь переписала записку с начала до конца красивым четким почерком, словно надеясь на то, что от этого она станет понятнее. Вот как она теперь выглядела:

1. Проверить сведения С.

2. Переговорить с Д.О.

3. Съездить в Лисицино.

4. Встретиться там с ерт…

5. Посмотреть котенка для Катеньки.

Наверное я прочитала эти строки раз сто, прежде чем это принесло желанный результат. И, скорее всего, именно потому, что я не поленилась переписать записку еще раз.

Я давно заметила, что написанная каллиграфическим почерком или напечатанная в типографии бумага становится более понятной. У меня есть книжка стихов Пушкина с дагерротипами нескольких черновиков наиболее известных его стихотворений. Однажды я попыталась прочесть один из них. И хотя разобрала в нем каждое слово, но поймала себя на том, что смысла стихотворения в целом не поняла.

Я перечитала его еще несколько раз примерно с тем же результатом. И только когда прочитала его отпечатанным, это ощущение пропало.

Как волшебная картинка, смоченная водой, с каждым мгновеньем приобретает все более четкие очертания и краски, так же и смысл стихотворения возник из напечатанных строк и уже не вызывал никаких сомнений.

И с запиской произошло то же самое. Только теперь я поняла, что в ней существует определенная логика, и, обнаружив ее, смогла сделать несколько важных выводов.

Во-первых, С. Теперь мне казалось странным, что я не поняла этого сразу. Чьи сведения хотел проверить Александр? Понять это совсем не трудно, вспомнив, что записку он написал, скорее всего, сразу же после встречи с Синицыным. С. – это и есть Синицын. Именно его сведения хотел проверить Александр на следующий день. То есть черным по белому Александр написал, что Синицын снабдил его какими-то сведениями. А я так долго не могла этого понять.

«Переговорить с Д.О.» Эта строчка оставалась по-прежнему непонятной, но она стоит в записке перед третьей строчкой, в которой зафиксировано намерение съездить в Лисицыно. Значит, Д.О. не имеет отношения к Лисицыну. А я, честно говоря, собиралась его искать именно здесь. Кем бы он ни был, но живет он не в Лисицыно. Теперь я совершенно была в этом уверена.