Страсти по Марии - Бенцони Жюльетта - Страница 49

– Надеюсь, – сказал он, – что, поправившись, вы не станете больше злословить по поводу того, что я пополнил ряды ваших поклонников. Но мне бы очень хотелось, чтобы мы вернулись к нашим деловым встречам. Это станет возможным после того, как мы вернемся с юга.

Шло время, но дело Мальвиля так и не получило широкой огласки. Мария спрашивала себя, не сослужила ли она, устроив побег Габриэля Мальвиля, добрую службу кардиналу. Казнь Мальвиля, последовавшая сразу же за расправой с Марьяком, могла окончательно восстановить знать против первого министра. Последовавшие за этим события показали, что на этот счет Мария ошибалась.

Королева-мать продолжала метать громы и молнии из Брюсселя. Гастон во всем поддерживал мать. Он все еще находился в Лорене, где был занят формированием армии иностранных наемников, поддерживая постоянные контакты с герцогом Монморанси, правителем Лангедока, другом Гастона Орлеанского, ненавидевшим кардинала, хотя прежде ему служил. Противник де Шевреза едва прислушивался к своей юной супруге Марии-Фелиции Орсини, римской принцессе, всем своим сердцем обожавшей королеву-мать и даже Анну Австрийскую, хотя и знала, что ее супруг все еще влюблен в нее.

Безопасный, как казалось поначалу, обмен посланиями обернулся угрозой – даже двойной – ниспровержения государственных устоев: брат короля, герцог Орлеанский, со своими наемниками вторгся через границу, и в то же время Монморанси, присвоив земли Лангедока, объявил королю войну от имени его брата. Он-то и представлял собой опасность.

Король сделал по-настоящему сильный ход, двинувшись именно против него, давая тем самым знак брату, в порыве храбрости добравшемуся до Дижона и по пути проповедовавшему бунт против Людовика, правда, безрезультатно. Столица Бургундии и вовсе захлопнула перед его носом входные ворота. Герцог Орлеанский вынужден был убраться, так и не получив никакой поддержки. Но на юге, где он был всеобщим любимцем, продолжал свое шествие Монморанси. И в очередной раз король оседлал коня и покинул Париж, за ним последовала королева и ее окружение, а значит, и Мария.

Как только та узнала, что предстоит отъезд, она тут же вернулась в Париж из Лезиньи. Именно туда через Эрмину она и направила Мальвиля, полагая, что там ему будет безопаснее, чем в любом из замков де Шеврезов, поскольку этот замок отныне принадлежал ее сыну Люинессу. К тому же он был ближе, и наконец там был мэтр Базилио, на которого всегда можно было рассчитывать. Как никто другой, маг умел поднять дух Габриэля, беспокоившего Эрмину.

– Он говорит, госпожа герцогиня, лучше бы ему было умереть, чем быть изгнанным из мушкетеров! – утверждала она.

– Неплохое признание, по правде сказать, а мы столько сил приложили, чтобы спасти его, но меня это не удивляет. Он такой же эгоист, как и все мужчины!

– О, кузина, не будьте такой черствой! Из-за вас он и попал в эти неприятности, вспомните! Такой мужчина, как он, не может всю жизнь довольствоваться лишь тем, что прогуливаться в саду.

– Какой «такой мужчина»? Что ты этим хочешь сказать?

Эрмина смутилась, покраснела, буркнула что-то – Мария смогла разобрать только лестные эпитеты «храбрый» да «отважное сердце». Из чего заключила, что Эрмина влюбилась в мужчину едва ли не вдвое старше ее возрастом. Марии к тому же было известно, что Мальвиль отдавал предпочтение пышным зрелым женщинам вроде Эглантины, хозяйки заведения под названием «Цветущая Лоза» с улицы Нонэн-д’Эрес, где и проживал. И она решила посмотреть сама, что происходит со столь непредсказуемым мужчиной, как Габриэль Мальвиль.

Оставив Эрмину дома, Мария в сопровождении одного лишь Перана отправилась в зеленой карете без гербов в «Цветущую Лозу», чтобы прихватить с собою верного слугу Мальвиля Понса по прозвищу Тумак. Он уже отчаялся увидеть своего хозяина, так же как и любезная Эглантина, знавшая, но так и не раскрывшая ему тайну убежища своего любовника. Она пока довольствовалась смутным обещанием пусть и на отдаленное, но все же воссоединение с Габриэлем. В Лезиньи она увидела Мальвиля таким, как Эрмина его и обрисовывала. Развалившись в кресле у камина и закинув ноги на подставку для дров, Габриэль занимался тем, что опустошал бутылки бургундского. Неожиданное появление Марии заставило его подняться на ноги и привести в порядок расстегнутую куртку, но она не дала ему открыть рот:

– Черт вас побери, Мальвиль! Это все, чем вы можете себя занять? Постарайтесь протрезветь!

– Здесь та же неволя, как и везде, госпожа герцогиня, и поскольку я не знаю, что мне делать с самим собой... Но позвольте сначала мне поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали!

– Вот то, что я называю пустой вежливостью! Мне сообщили, что вы сожалеете о мече палача? А ведь я знавала вас и более отважным!

– С чем я не могу больше сражаться, так это со скукой. Король отправился на войну, а с ним и его мушкетеры... А я торчу здесь!

– Откуда вам известны все эти новости?

– Вчера меня заезжал проведать Арамис, ему всегда все известно.

– Хороший друг, но лучше было бы ему этого не делать. Что же касается вас, я ничего не буду иметь против, если вы опустошите весь мой винный погреб, лишь бы вы не теряли при этом достоинства. Хотя вы могли бы развлечься и чем-нибудь иным: поохотились бы, к примеру, или же попросили бы Базилио составить ваш гороскоп, принести вам книги. Если я правильно помню, когда-то вам нравилось читать?

– Мой гороскоп почти готов. Похоже, это было не так уж и сложно, а теперь Базилио отправился в соседнюю деревушку лечить лесоруба, который поранил себе ногу.

– Послушайте! Я понимаю, что жизнь, которую вы вынуждены теперь вести, вам неинтересна, но нужно потерпеть. Маркиз де Шатонеф – хранитель печати – мой друг, и я надеюсь поставить его на место ненавистного Ришелье. И вы, я вам обещаю, вновь станете мушкетером...

– И какому королю я буду служить? Его высочеству герцогу Орлеанскому?

– Нет, Людовик останется на престоле. Речь идет лишь о кардинале, а не о его брюзгливом величестве, по крайней мере до тех пор, пока у королевы не родится ребенок. Так что я вам приказываю – начинайте немедленно радоваться жизни! Кстати, как вы находите младшую мою кузину Ленонкур?

– Забавная девчушка! Я жалел, что она уехала. Мне было бы не так скучно, если бы она осталась. Она храбра, как отменно каленая шпага!

Мария сочла комплимент довольно странным.

– Она находит вас интересным. К несчастью, молоденькие барышни не годятся для развлечений мрачных мужчин. Наберитесь терпения, говорю я вам, и доверьтесь мне.

– Не смею вам отказать. В любом случае, мадам, благодарю вас за то, что привезли мне Понса!

На следующий день королева и Мария покидали Париж, чтобы по южной дороге следовать за королем.

Однако события оказались проворнее монарха. Уже первого сентября под Кастельнодарим маршал де Шомберг разбил армию мятежников, кстати, более многочисленную, чем его собственные войска, и взял в плен герцога де Монморанси, сражавшегося с отчаянием обреченного и готового, проигрывая сражение, пойти на смерть. Раненный в горло, он продолжал биться, но под ним убили лошадь, и он оказался поверженным на землю. Сражение длилось недолго, но наемники герцога Орлеанского, не утруждая себя, покидали поле боя, бросив его... Когда Монморанси подняли с земли, на его теле было множество ран и, казалось, не было сомнений в его скорой кончине. Но в те времена врачам порой удавалось вершить чудеса: его вылечили, но не его благополучия ради.

Поправившийся, а вернее, едва пришедший в себя Монморанси был доставлен в Тулузу, где парламент, рассматривавший дело, осудил его на смертную казнь.

Король же в который уже раз урегулировал, или подумал, что урегулировал, свои разногласия с братом, бежавшим в Лангедок. Герцог, как и всегда, за свое «послушание» выдвинул неслыханные условия: вернуть королеву-мать, предоставить ему надежное место, миллион в качестве благодарности королю Испании и герцогу Лоренскому и, наконец, некоторую сумму и, главное, свободу для Монморанси. Людовик приказал герцогу остановиться в Безье, отправил ему денег, и монсеньор тут же выразил согласие больше не печься о бывших союзниках.