Компромат на кардинала - Арсеньева Елена - Страница 27

– Постараемся, – Майя признательно улыбнулась. – А чего это он поет: ни-на, ни-на? Микрофон проверяет?

– Да нет, помрежа нашего зовут Нина Евгеньевна, это он ее призывает. Репетиция назначена на десять, он пришел точно, а видите, актеры еще не все, и Нины нет.

– Господи, я вообще не понимаю, как можно опаздывать на репетицию к такому человеку! – прошептала Майя, которая была жутко пунктуальна.

– А где он живет, в какой гостинице? – спросил Сергей, исподтишка разглядывая массивную золотую цепь, которая лежала на полной груди знаменитого режиссера, обтянутой тесноватой водолазкой, и еще больше делала его похожим на женщину.

– Ему театр квартиру снял на Верхне-Волжской набережной, машина его обслуживает, туда-сюда возит. Нет, у него расписание железное, себя на работе не жалеет, вкалывает как зверь, не то что наши лоботрясы, тут и не захочешь, а начнешь материться, – пробормотал Леший, придирчиво оглядывая сцену. – Черти, куда задевали подсвечники? Все, ребята, я с вами прощаюсь, пойду искать реквизит. А то еще и мне нагорит от великого человека!

Между тем сцена наполнялась актерами. Все были одеты абы как, но довольно тепло (в театре, такое было впечатление, еще не начинали топить), и Сергей чувствовал, как дрожит Майя в своем концертном, очень красивом, но очень легком платье. Да и его самого уже ощутимо познабливало.

Наконец появилась и «Ни-на», оказавшаяся пухленькой тетенькой с кипой разрозненных бумаг в руках. Она уселась за низенький столик в углу сцены, включила настольную лампу и принялась разбирать листочки. Мисюк смотрел на нее с видом терпеливого мученика. При виде его страдальческого лица можно было возненавидеть эту копушу! Наверное, Мисюк был не только хороший режиссер, но и прекрасный актер.

– Гоним ту сцену, что не доработали вчера, – сказал он, когда помреж наконец-то перестала шелестеть бумагой. – Где у меня Шариков?

Худенький «сперматозоид», сидевший на макушке пирамиды, помахал рукой.

– Отлично. Азазелка где? Гелла, Бегемот? Коровьев, Мастер и Борменталь?

Поочередно махали руками, обращая на себя внимание, затерявшиеся среди небрежно разбросанного реквизита актеры, изображавшие названных героев. Насколько знали Майя и Сергей, ставили какой-то гибрид по «Мастеру и Маргарите» в совокупности с «Собачьим сердцем». Малевич, пока вел их сюда, брызгал слюной от восторга (ему удалось тайком побывать на нескольких репетициях, пользуясь своими особенными отношениями с одним из молодых актеров) и уверял, что после этой постановки театральный Нижний наконец-то укажет театральной Москве: ее место в буфете!

Впрочем, пока ничего феерического на сцене не происходило. Мисюк довольно миролюбиво выкликал:

– Азазелка, пошел! Гелла, пошла! Зачем так быстро ходите? Выдерживайте темп, слушайте музыку! Вокруг себя крутись – сме-ело! Молчать-стоять!

Проходы, выходы, пробежки повторялись по многу раз, Мисюк не ляпнул еще ничего неприличного, все это начинало напоминать урок в студии бального танца, и Сергей постепенно заскучал. Режиссер почему-то не обращал на танцоров никакого внимания, но только Сергей подумал, а не перепутал ли что-нибудь Малевич или, хуже того, не подстроил ли этот мстительный тип какой-то гнусный розыгрыш, как небольшие темно-карие глаза, очень похожие на бусинки, воткнутые в непропеченное тесто, уставились на пару в ярких концертных одеяниях. Сам не зная почему, Сергей вдруг ощутил, что фрак его уже… того-с. Староват-с. Да и ботинки не мешало бы новые купить, эти совсем вид потеряли. Хоть и надраены до блеска, но все же… И тренировочные надо обновить, и для латины обе пары. Нет, ему сначала надо часы купить, а потом обновлять гардероб. Интересно, сколько им заплатят за выступление? Малевич говорил о какой-то серьезной сумме…

– А, пришли наконец-то, – сказал Мисюк, как если бы Майя с Сергеем не торчали тут битый час. – Отлично. Нина, что мы вчера решили, когда начинается танго?

Нина Евгеньевна пошарила в своих листочках, потом выразилась в том смысле, что вчера насчет танго ничего не решили. Во всяком случае, она такого не помнит.

– Ни-на, – терпеливо произнес Мисюк, – мы же договорились: все мои указания вы каждый день записываете новым фломастером, чтобы в вашем тексте ничего не путалось. Вспомните, каким фломастером вы писали вчера, и сразу найдете эти заметки про танго.

Несколько листочков упало с Нининого столика на пол, и было видно, что все они исписаны крупным, полудетским почерком одинаковой синей пастой.

– Какое танго? – спросила наконец помреж.

– Нина, вы что, больны психически? – очень вежливо осведомился Мисюк. – Я сказал – вчера это было! – что в пяти сценах: на балу, при встрече Иешуа с Понтием Пилатом, при ссоре Шарикова с Борменталем и где-то еще звучит мелодия танго и проносится пара! Напомните мне, в каких сценах еще это намечено. Или вы слишком плотно позавтракали и еще не отошли после еды?

Нина терзала листки и молчала, как Кочубей на пытке.

– Ладно, – с тяжким вздохом махнул рукой Мисюк. – Давайте пока посмотрим, как ребята танцуют. Встали в стоечку, милые. Вася! Музыку!

Сергей ощутил, как подобралась Майя. Автоматически смягчились колени, чуть запрокинулась голова. Послышалась музыка, и ноги сами собой ринулись выписывать прогрессивное звено – начало всякого танго.

Это было одно из лучших танго в мире – «Санта-Моника», однако Сергею оно всегда казалось хоть и волнующим, но немножко слишком медленным. Впрочем, его из двух десятков других придирчиво и долго выбирал сам режиссер, так что спорить не приходилось. И здесь было не до тонкостей «слоу, слоу, квик, квик, слоу»: не снести бы декорации в левом повороте или фор-степе!

– Обходим пирамиду! – крикнул Мисюк в микрофон. – Плавненько! Проходим под ней! Отлично!

Вместо размашистого кросс-шассе пришлось сделать коротенький каблучный поворот и, перейдя в променад, начать все сначала. Майя бросила на Сергея отчаянный взгляд и выдохнула сквозь зубы:

– Веди ты, иначе запутаемся! Делай что хочешь!

– Азазелло! – закричал тем временем Мисюк. – Бери каталку, вези Геллу в ритме танго!

Сергей едва успел уберечь Майю от столкновения с больничной каталкой, которую откуда ни возьмись вытолкнул на сцену худой маленький актер, игравший Азазелло. Девушка в чрезмерно короткой юбке лежала на каталке и делала бедрами «восьмерку» то вправо, то влево, тоже в ритме танго. Азазелло помирал со смеху, заглядываясь на ее широко раздвинутые, обтянутые черными колготками ножки.

– Гелла, перевернись на живот! – азартно заорал Мисюк. – Да прижмись писькой, прижмись покрепче и двигай, двигай задницей!

Сергей наступил Майе на ногу и увидел, как ее сильно открытые, изящные плечи побагровели.

– Ма… Матерь… – выдохнула Майя, напомаженными губами уткнувшись в сорочку Сергея при внезапном повороте: Азазелло словно не замечал танцующих и мотался со своей каталкой по сцене, как цветок в проруби.

– Азазелка, уйди, – рассердился Мисюк. – Оставь Геллу, пусть она сама дрочит.

Точеный носик и виски Майи покрылись бисеринками пота.

– Танцуем, танцуем! Это гениально! – выкрикнул Мисюк. – Вася, смотри, чтобы музыка ни на минуту не прекращалась. Какая музыка!.. Танцуем! Брависсимо! Теперь реплика Мастера.

Он махнул рукой плотному, очень кудлатому парню, который примостился на верхней приступочке колченогой стремянки.

– Было десять часов утра, – произнес тот скучным голосом и зачем-то принялся заплетать волосы в косичку.

Мисюк внезапно ринулся на сцену и остановился рядом с актером, который отпрянул от него с явным испугом и едва не свалился со стремянки.

– Не так! – проорал режиссер, потрясая над его головой кулаками. – Не так! Это все г…!

Ах какой аккордеон в «Санта-Монике», какой божественный звучит аккордеон!

– Танго продолжается! – прокричал Мисюк. – На разрыв аорты, поняли? А Мастер у нас сходит у ума! Было – десять – часов – утра! – взревел он, истерически чеканя каждое слово. – Ну! Повтори, мудак!