Компромат на кардинала - Арсеньева Елена - Страница 53

– Ты что, разве не знаешь, что банки у нас работают только до шести, а сейчас сколько времени, как по-твоему? – И побежал наверх по лестнице, влача за собой Тоню.

Она лихорадочно работала ногами, пытаясь не споткнуться, а сама с ужасом ждала снизу какого-нибудь жуткого вопля, направленного залпа матерщины, однако внизу царила полная, натурально мертвая тишина. Гена, очевидно, пытался уточнить, сколько же сейчас времени, но поскольку часы свои он давно пропил, а по солнцу не определишься, поскольку стемнело, то старания его были заранее обречены на провал.

Тоня даже дверь успела открыть, а потом закрыть, а Гена все еще молчал. Она торопливо защелкнула все замки и обернулась к Федору. Тот слабо улыбался:

– Извини. Ты, наверное, подумала, я дикий жмот, да? Пожалел на поправку бедному алику? Но у меня из-за такой сволочи мать погибла. Давно… Тоже совершенно так все было: занимал, занимал мужик деньги у всего подъезда, его жалели, жалели, а потом на почве выпитого у него случился делириум тременс, белая, стало быть, горячка. Запало ему в голову, что квартира его не потому пустая, что он пропил все до последней раскладушки, даже спал на полу, на газетах, а это злые соседи его обобрали. Взял он булатный ножичек и пошел с ними разбираться… Мама моя первая ему попалась. Еще одну женщину он только ранил, тут уж я сообразил, что делается, а к маме не успел. Она брала почту из ящика, а я уже поднялся на наш пятый этаж. Пока сбежал вниз, с ней уже все было кончено.

Федор страшно, криво улыбнулся.

– Наверное, мне было бы легче, если бы я точно знал, что это исходит от них , что это они ее убили. Такое быть могло, они большие мастаки подстраивать всякие несчастные случаи. Но у того убийцы и впрямь была белая горячка. И карты с папессой Иоанной рядом не было. Так что я ничего не могу утверждать наверняка.

Тоня нервно сглотнула. Опять он про то же! Опять они подступили к краю, за который так страшно заглянуть!

– Так что на мне судимость есть, – сказал Федор равнодушно. – Пытались пришить превышение необходимой обороны. Обошлось. Тебя это не смущает, кстати?

Тоня тихо ахнула, качнулась.

– Так, – сказал Федор, подхватывая ее. – Пошли-ка посидим. Пора нам наконец по делу поговорить. Что же с тобой все-таки случилось в Париже?

– Не в Париже, – с трудом выговорила она. – Это было в Нанте.

Глава 31

ВОЛЬТА

Россия, Нижний Новгород, ноябрь 2000 года

– Отец мой…

– Джироламо!

– Да, отец мой.

– Я звонил тебе несчетное число раз, но связи не было. Что происходит?

– В России вообще или со мной конкретно?

– В России! Я в курсе событий в этой стране гораздо больше, чем ты думаешь. Государственного переворота пока не намечается, значит, тебе удастся сделать дело спокойно.

– Хочется верить, но не верится. Но в одном вы, безусловно, правы: государственным переворотом здесь пока не пахнет.

– Ты уже на месте?

– Совершенно верно. Снял номер в очень странном и очень дорогом отеле. Он стоит над Волгой, а рядом памятник знаменитому русскому летчику. Это очень красивое место. Отель называется «Октябрьский». Все-таки менталитет русских поразительно не меняется!

– «Октябрьский»? Судя по названию, этот отель должен быть просто напичкан агентами КГБ.

– Теперь эта фирма называется иначе. Но вы правы, ощущение прежней слежки есть. Более того, мне порою кажется, что даже памятник этому пилоту – его фамилия Нестеров – неотрывно смотрит на меня своими каменными глазами.

– Джироламо, что происходит? Твой голос звучит так странно.

– Отец мой, сегодня открылась выставка. Я опоздал.

– О-о…

– Мне горько говорить вам, но пока дела наши плохи. Мальчика до сих пор не нашли. Женщину тоже. Вчера была совершена попытка ликвидации, однако вмешался какой-то случайный прохожий, и мой человек принужден был скрыться, так и не закончив дела. После этого и женщина, и ее дочь бесследно исчезли. Их ищут, но пока что…

– Та-ак… Хорошо. Джироламо, немедленно оставьте все. Все поиски. Все ликвидации. Собери своих людей и сообщи им, что план действий коренным образом изменен.

– Собрать?! Вы хотите сказать – встретиться с ними? Но ведь вы сами настаивали, чтобы я никогда не встречался с ними, чтобы общался только по телефону. А теперь…

– Да что с тобой происходит? Эта несчастная страна лишает тебя разума! Говоря «собери своих людей», я не имел в виду встречу. Созвонись с ними, вызови их по электронной почте на переговоры. Да хоть письма им напиши, хоть телеграммы пошли – мне все равно! Я знаю одно: не позднее чем завтра картина должна быть уничтожена. Ты смеешься?! Я слышу твой смех! Ты смеешься над тем, чему мы посвятили жизни? Чем жили и за что погибали твои предки?

– Отец мой, простите. Простите меня. Я просто представил себе, когда бы мы могли, как вы говорите, «собраться», если бы я только доверился российской почте. О мадонна, о святейшая мадонна! На этих людей ни в чем нельзя полагаться! Они жадны, они ненадежны, они скупы. Им вечно не хватает денег! Ради минутной прибыли, ради того, чтобы ухватить какой-то кусок пожирнее, они готовы поставить под удар дело всей нашей жизни! Если бы вы только знали, что мне стало известно! Эти отродья, с которыми я вынужден здесь иметь дело, на которых должен полагаться, как на соратников…

– Избавь меня от подробностей, Джироламо. Избавь меня от гнусных подробностей! Вот уже сколько времени мы с тобой разговариваем, а я никак не могу сказать тебе главное. Ты не даешь мне! Ты не слушаешь меня!

– Отец мой, ради бога, простите. Я весь внимание.

– Оставить все! Повторяю для stupidi: оставить все! Прекратить все слежки, все акции! Первым делом – картина! Она должна быть уничтожена любой ценой. Не позднее завтрашнего дня. После этого немедленно узнайте точно, кто открыл эту выставку. Вернее, кто стоит за ее официальными устроителями. Думаю, тут мы не ошибаемся: это именно тот человек, которого мы никак не могли вычислить раньше. Дальше все по плану. Он, та женщина, мальчишка… Господи всеблагий, да я готов своими руками уничтожать каждого, кто смотрит на эту проклятую картину, кто наслаждается нашим вековым позором!

– Отец мой, их не так много, успокойтесь. Выставка не стала событием в жизни этого города. Именитый художник из столицы так и не приехал на нее. Церковь, против ожидания, молчит: не восхваляет кощунство, но и не порицает его. Местная католическая община бездействует, их гораздо больше занимает тяжба с мэрией по поводу переезда в новое здание. Нет, никто не обивает пороги зала, где висит это проклятое полотно.

– Вот как?.. Джироламо, эта страна не устает наносить нам оскорбление за оскорблением! Дело нашей жизни, дело нашей смерти для них всего лишь второстепенная, докучливая безделица. Это…

– Отец, извините меня. Звонят по другому телефону. Одну минуту, прошу вас.

О господи!

– В чем дело, Джироламо?

– Они нашли ее. Они нашли ее!

– Джироламо. Я ведь только что сказал: больше никаких… Алло? Алло? Ты слышишь меня? Porca miseria! Che diavolo? Roba dell'altro mondo!48 Он бросил трубку!

48

Черт возьми! Что за дьявольщина? Черт знает что такое! (ит.).