Повелитель разбитых сердец - Арсеньева Елена - Страница 40

Я слушаю и думаю: ну не смешно ли, что этот плебс, свергнув «старое», «бывшее», наивысшее удовольствие для себя находит именно в том, чтобы следовать именно привычкам «бывших»! Коньячок, картишки, флирт… Кстати, это типичная картина. Дуняша (вездесущая Дуняша!) рассказывала про какого-то артельщика, который теперь раздает пайки и разусился (на ее лексиконе это означает заважничал, заспесивился) – страсть. Прежнюю жену он бросил, в содкомы к нему пошла какая-то литературная дама, известная тем, что издала в свое время один или два душещипательных романца. После службы он ходит с ней по лавкам, скупает столовое серебро – и чтоб обязательно с вензелем, с короной. «Не имеете полного права на корону – это для князьев и графьев!» – сказал ему какой-то дерзкий приказчик. «Ну, – говорит артельщик, – эка штука – князем родиться! Это и самый последний дурак сможет! А ты вот сам в князья выйди…»

Похоже, блондинка и ее матросик убеждены, что они уже вышли в князья !

Мне надоедает слушать ту чушь, которую они несут, я поворачиваюсь, чтобы уйти, и вдруг слышу за спиной бестелесный шепоток:

– Извините, барышня, не вы ль Татьяна Сергеевна Лазарева будете?

Оборачиваюсь и вижу невысокого молодого человека с печальным испитым личиком. У него светло-голубые глаза, окруженные темными тенями, бледные губы, белокурые вьющиеся волосы. Он отдаленно напоминает модного поэта Сергея Есенина, однако это изможденное, блеклое, словно бы вылинявшее подобие.

– Да, я Татьяна Лазарева.

– А коли так, то привет вам от Константина Сергеевича, – бормочет незнакомец, кидая округ опасливые взгляды.

– Какого еще Константина Серге..? – изрекаю я недоуменно, однако обрываю себя на полуслове. Господи! Да для меня существует только один на всем белом свете Константин Сергеевич, и это мой младший брат Костя!

Видимо, на моем лице выражается такая радость, что незнакомец пугается: а вдруг я сейчас заору или кинусь к нему на шею? – и поспешно прикладывает палец к губам:

– Тише, ради бога! Давайте-ка лучше на крылечко выйдем!

Бегу вслед за ним.

– Ради бога! Что вы знаете о Косте? Вы видели его? Где?

– Вестимо где, – ворчливо отвечает незнакомец. – В тюрьме. Мы в одной камере содержались. Не то что нагляделись друг на друга до тошноты, а, можно сказать, родными сделались. Все, все про вас знаю. Меня выпустили, а вот Константина что-то держат. Еще ладно, что не свезли вместе с прочими в лес да не расстреляли на краю ямы при свете автомобильных фар…

Оказавшись наедине со мной, бледный юноша враз изменился. Какой уж там Есенин! Тот хоть и хулиган, но обворожительный хулиган. А этот… У него невнятный, торопливый голос, бегающие глаза и подрагивающие руки. Сейчас он напоминает мне посланца с того света. Такое ощущение, что он только что выбрался из той самой ямы в лесу, куда в любую минуту могут сбросить моего младшего брата, моего единственного брата… при свете автомобильных фар.

Меня начинает знобить, да так, что зуб на зуб не попадает. В глазах все смеркается, слуха едва достигает недовольный голос:

– Ну, барышня, когда вы чувствий собрались решиться, так надо было меня раньше упредить! Может, одумаетесь? Может, выслушаете, как братца своего от смерти избавить?

Я чувствую себя так, будто бреду по горло в воде, а она сплошь покрыта водорослями. Саргассово море, по которому не могут проплыть корабли, скованные водорослями, – вот что оно такое, мое подступающее беспамятство. Невероятным усилием воли, словно рывком, вырываюсь из вязкой пелены:

– Извините. Все прошло. Говорите, я вас внимательно слушаю.

– То-то же, – бормочет он, озирая меня с неудовольствием. – Там, понимаешь, брательник загибается, а она… ишь, чего надумала: в омморок падаться! Он-то на помощь надеется, страдалец, а она…

– Со мной все в порядке, – говорю как можно более внушительно. – Что просил передать Костя? Чем я могу помочь, что нужно сделать?

– А ты меня спроси, как Иван Фролов из камеры вышел? – вдруг предлагает мне Костин сокамерник.

– А кто такой Иван Фролов? – таращу я глаза, совершенно не удивляясь его мгновенному переходу на «ты». Удивляться следовало, что он сначала меня на «вы» звал, нынче это совсем не в моде! – Я не знаю никакого Ивана Фролова…

– Ну и дуры вы, бабы! – ахает мой собеседник. – Кто Иван Фролов, главное! Кто ж больше, как не я? Имя мое такое – Иван Фролов. Твоего брательника, стало, Константин Лазарев зовут, а меня – Иван Фролов.

Смотрю в его бледно-голубые глаза и, призвав на помощь остатки самообладания, произношу сквозь зубы:

– Ну и как же Иван Фролов вышел на волю?

И юноша вот что мне рассказывает, то и дело прерываясь и принимаясь испуганно озираться.

Оказывается, в Предварилку Иван Фролов попал случайно. Сам он извозчик, который был нанят каким-то человеком. Тот велел ему приехать в указанное время по указанному адресу, а приехав, зайти в дом и забрать багаж. Фролов прибыл, как уговорились, вовремя, в дом вошел… и обнаружил на полу труп того самого человека, который его нанял. Кинулся вон, однако ни лошади, ни возка своего не нашел. Угнали какие-то злые люди! А тут нагрянула милиция. И Фролова едва не приговорили скорым революционным судом к расстрелу прямо на месте, потому что убитый оказался каким-то если не комиссаром, то его подручным. Как ни надсаживался Фролов, как ни пытался доказать, что он извозчик, никто его не желал слушать. И это понятно: возка и лошади-то нет! Потом суровая матросня смилостивилась, стрелять его не стала. Отвели его в Предварилку: то ли за убийство, то ли за соучастие, он хорошенько не понял. А надо сказать, что есть у Фролова в Питере старший брат. Спекулянт, но очень умный человек: продукты меняет только на золото и бриллианты. Фролов у него как сын, брат его очень любит и положил себе непременно младшего спасти. Кто-то сказал ему, что один из помощников страшного Рончевского, следователя Предварилки, имеет на своего начальника некоторое влияние и может за хорошую мзду оказать на него воздействие. Брат Фролова сыскал к нему подходец – и осмелился предложить взятку продуктами и мануфактурой. Помощник вежливо его выслушал и покачал головой: он-де берет только брильянтами, что и понятно: человеческая жизнь – штука драгоценная! Пришлось любящему брату тряхнуть запасцы. Новым приношением помощник Рончевского остался весьма доволен и посулил Ивана освободить. Что он и сделал, а напоследок ухитрился шепнуть Фролову, что готов оказать подобную услугу кому угодно, чья родня не станет скупиться. Иван сообщил это первому попавшемуся сокамернику – Косте Лазареву, а потом пришли конвоиры и чуть не взашей вытолкали его на свободу. Костя только и успел, что крикнул Ивану: «Разыщи мою сестру!»

– Понятно, зачем, барышня?

Этот вопрос бледный юноша задает очень сердито. Наверное, то, что я стою молча, недвижимо, не рыдаю, не целую ему из благодарности руки, кажется ему чем-то диким. А на меня вдруг напал словно бы столбняк от потрясения и облегчения.

Да неужели жизнь и свобода моего брата зависят от такой малости, как несколько радужно сияющих камушков? У нас с Костей сохранились драгоценности покойной матери. Гарнитур: колье, перстень, серьги, браслет, которые так и струятся алмазными реками. Сказать правду, у меня давно появлялась мысль воспользоваться ими, чтобы купить жизнь и свободу брату, я не сомневалась, что это реально, однако просто не знала человека, которому можно предложить сделку. Ну что ж, как говорится, на ловца и зверь бежит!

Кому-то, может статься, покажется странным, что я так слепо поверила человеку, которого вижу в первый раз в жизни. А впрочем, что такого? Наверное, дело в том, что мысль о взятке уже зрела в моей голове. Кроме того, окажись Иван Фролов обходительным, вежливым, приятным во всех отношениях, я немедля заподозрила бы в нем проходимца. А он был настолько неприятен мне, настолько не заботился произвести как можно лучшее впечатление, что я невольно начала ему доверять.