Повелитель разбитых сердец - Арсеньева Елена - Страница 73

– Ты сошла с ума, старушка Клоди, – повторяет он с рассчитанным, хладнокровным садизмом. – У меня нет детей – с тех пор, как мой дом в Грозном накрыло бомбой. Так что ты зря клевещешь на Лору.

– Дурак! – уничтожающе бросает Клоди. – Глупец! Самодовольный кавказский индюк! Ты слишком долго просидел в России! Лора родила от тебя ребенка и месяц назад продала его за немалые деньги одной бездетной дурехе. Не веришь мне? Спроси Жильбера, он-то и устраивал этот гешефт, потому что ребенок теперь воспитывается у его любовницы.

Иса вскакивает. Я думала, уж теперь-то он точно выстрелит в Клоди или ударит ее, однако он снова падает в кресло, какой-то расслабленный, поникший.

– Если ты не врешь… Если ты не врешь и даже мой побратим меня предал… значит, я всего лишь орудие в чьих-то руках?

– Что поделаешь! – пожимает плечами Клоди, и мстительный огонек вспыхивает в ее глазах. – Хотя нет, ты – не просто орудие. Ты – оружие! Боевое оружие. Скорострельный пистолет с тротиловым эквивалентом. Но, как всякое оружие, ты лишен умения мыслить самостоятельно, увы. Нужна рука, чтобы передернуть затвор, чтобы нажать на спусковой крючок, на кнопку взрывателя… и только тогда ты стреляешь или взрываешь. Не смотри на меня так, – криво усмехается она и морщится от боли, потому что рот ее разбит. – В моих словах нет ничего обидного, оскорбительного. У каждого человека – своя роль в жизни. Кто-то передергивает затвор. Кто-то отдает приказ. Кто-то думает, когда и зачем это сделать. Ты создан для того, чтобы убивать по приказу…

– Думаешь? – перебивает он. – Но я умею убивать и без приказа. – И пистолет в его руке приподнимается.

– Еще одно свидетельство того, что ты всего лишь безмозглое оружие, – презрительно цедит Клоди, утирая кровь, которая пузырится на губах. – Если ты убьешь меня сейчас, то никто – ни ты, ни Жильбер, ни этот ваш фатоватый приятель-парижанин, великий и знаменитый Максвелл Ле-Труа – не узнает, где картина! Никогда не узнает!

Ой, мамочки…

Меня пронзает ощущение полной нереальности происходящего.

Картина! Неужели?!..

– Картина? – недоверчиво переспрашивает Иса. – Значит, ты все-таки лгала, когда говорила, что ничего не нашла?

– Я не нашла, это правда! – с силой выкрикивает Клоди. – Но я знаю, где искать!

Я уверена, что Иса сейчас воскликнет: «Где?»

Я и сама с трудом удерживаюсь, чтобы не выкрикнуть это слово. Картина Давида! Так, значит, Клоди… Вот кого имел в виду Максвелл, говоря, что кто-то еще в Мулене ищет потерянное полотно.

Ну да, все правильно. Клоди искусствовед, кому, как не ей, интересоваться утраченными сокровищами живописи. Но откуда она может знать, что картина должна находиться в Мулене?

Эх, сколько вопросов у меня уже накопилось! Они так и рвутся с моего языка. Но я, разумеется, молчу, затаившись за дверью. А Иса, которому сам бог – вернее, Аллах – велел засыпать Клоди вопросами, молчит. Он что, онемел от изумления?

Нет, разомкнул уста наконец-то. Только не те, которые я ожидала, вопросы с них слетают.

– Где сейчас этот ребенок, Клоди? – спрашивает он. – Если Жильбер устраивал его продажу, значит, мой сын в Мулене?

Краешком глаза я вижу лицо Клоди. Тихо подозреваю, что на моем лице написано совершенно такое же неописуемое изумление.

Но уже в следующую секунду я качаю головой. Какое счастье… какое счастье, что Жани и Филипп далеко отсюда. Да здравствует каникюль! Да здравствует повышенное внутричерепное давление у младенцев! Ужасно так говорить, но это как раз и называется: нет худа без добра.

И тут же меня снова охватывает беспокойство – а если Клоди выдаст их?

– Уж не сошел ли ты с ума? – спрашивает Клоди. – О чем ты говоришь?

Иса проводит рукой по лицу.

– А, ну да, – звучит его неуверенный голос. – Картина. Ты говорила, что знаешь, где искать картину…

– Да.

– И где же?

Ну наконец-то! Честное слово, я вздыхаю не без облегчения, услышав долгожданный вопрос. Потому что предыдущие меня поставили в тупик. Иса, который интересуется судьбой своего ребенка, – это ведь тот же самый Иса, который направил беременную цыганку взорвать наш роддом. Погибли бы десятки малышей еще и младше, чем его сын!

Нет, мне не нравится такой диссонанс в образе убийцы. А впрочем, почему одно должно исключать другое? Практически у всех убийц есть дети, и это не мешает им лишать жизни других детей. Таких случаев можно привести сотни.

И тут я спохватываюсь, что чуть не прослушала самое главное: где картина?!

– Ну, ты и впрямь помешался, Иса, – насмешливо говорит Клоди. – Я тебе скажу, а ты выпустишь в меня всю обойму из своего пистолета. Нет уж, я прекрасно понимаю, что жива лишь до тех пор, пока только я знаю, где может быть картина. И, видишь ли, меня нисколько не разбирает нетерпение кинуться доставать ее. Дело в том, что я знаю это место уже почти год. И у меня не раз и не два была возможность туда прийти и подтвердить свои подозрения. Но я ждала. Ждала долго. Я не сказала ни Гийому, ни Жильберу, ни Жану-Ги. Разумеется, не скажу и тебе.

– Ну и почему ты не вытащила ее уже давно, почему не обставила всех нас? – задает Иса тот же самый вопрос, который задала бы и я… если бы имела такую возможность.

Бог ты мой! Значит, и покойный Гийом был в их компании?! Да это не глухая бургундская деревня, а филиал «Корсика Нацьон» и «Рияадус-Салихьин» в одном флаконе!

Я так возбуждена, что забываю об осторожности и чуточку излишне высовываюсь из-за косяка. Тут Клоди чуть поворачивает голову – и наши глаза встречаются…

Я отшатываюсь за косяк и стою, каменея от страха, не в силах сдвинуться с места.

Пропала! Я погибла! Вряд ли Клоди промолчит! Я слишком много узнала о ней сегодня. Я узнала, что скромная «бургундская крестьянка» с дипломом бакалавра искусствоведения вовсе не та, за кого ее принимают благонравные соседи. Уже одно то, что она на «ты» с опаснейшим убийцей-чечени, говорит – нет, просто-таки кричит! – о ее двуличии. А еще она в приятельских отношениях с корсиканскими экстремистами – через Жильбера. Я уже не удивлюсь, даже если узнаю, что Клоди запанибрата с главой сицилийской «Коза ностра»!

Короче, я узнала о Клоди столько, что стала довольно опасной свидетельницей. Как бы там ни ссорилась она с Исой, какие бы причины ни заставляли ее таить находку картины от подельников, все равно чеченский террорист ей ближе, чем я, случайно залетевшая в бургундскую глушь русская глупая птаха. Они с Исой – одного поля ягоды. Они уладят свои проблемы и договорятся. А я могу помешать этому…

Нет, вот теперь уж точно надо бежать.

И я побегу, как только смогу хоть на чуточку сдвинуть с места ватные, подкашивающиеся от страха ноги.

И тут я осознаю, что за моей спиной царит тишина. Никто не кричит «держи-лови», не топочет ногами, не щелкает затвором… Более того – я слышу совершенно спокойный голос Клоди.

– Ты спрашиваешь, почему я не обставила вас? – повторяет она слова Исы. – Да потому, что я не такая тварь, какой ты меня считаешь. Ты судишь по себе, а я не могу предать людей, которым стольким обязана…

– Оставь эту мелодекламацию для чувствительных судей, к которым ты когда-нибудь попадешь, – хладнокровно обрывает ее Иса. – Не могла предать, видите ли! А как насчет Жана-Ги?

– Ты что, идиот?! – вскрикивает Клоди. – Он не должен был остаться в живых, он сумасшедший! После того, что он устроил в Сен-Фаржо, мы чуть не попались! На него нельзя было рассчитывать!

– И все-таки он нас не выдал, все взял на себя, – снова перебивает ее Иса. – С чего ты взяла, что он не стал бы молчать и впредь?

– Да вот взяла, – угрюмо отвечает Клоди. – Кстати, почему вообще ты задумался об этом только сейчас? Не с твоей ли помощью, не через твоих ли людей из активной группы Жану-Ги была передана «черная метка»?

– Ты убедила меня, что это необходимо, что он опасен! – пробормотал Иса. – Ты убедила меня, что он способен и сам прийти к тем же выводам, к которым пришла ты, и опередить нас. И заполучить картину в свои руки. В то время я поверил тебе. Я был опьянен теми перспективами, которые ты мне расписывала. Но прошло несколько дней, и я задумался. Ты знаешь, я убивал многих… выполняя приказ, или потому, что они становились мне поперек дороги, или потому, что считал это нужным. Но Жан-Ги был мне побратимом. Естественно, я стал размышлять… Разве Жан-Ги не был надежно изолирован в тюрьме?