Тайное венчание - Арсеньева Елена - Страница 108

Лиза пыталась ожесточить свою душу: ведь это все ее враги! Но почему-то в голове роились только воспоминания о том, как нежен бывал с нею султан, как Гюрд спасал ее от Мансура, а его чобарджи, повернувшись спиною и удерживая своих коней, загораживали пятачок при дороге, где Рюкийе-ханым извергала свой плод… Лиза встрепенулась, уже готовая разбудить Сеид-Гирея, но невероятным усилием остановила свой порыв, уткнувшись лицом в подушку, чтобы сдержать крик.

Надо было выбирать. Или те, или другие. Сеид, Гюрд или Волгарь, Миленко, другие пленники. Кто-то из них должен пасть сегодня, и ничего нельзя поделать. «Тут уж кого бог больше любит, тот жив и останется», – как сказал Волгарь. Но долго еще лежала Лиза без сна, украдкой плача и терзаясь мыслями о несправедливости жизни, которая всегда делает людей врагами…

Ночь почти минула, но ничего не происходило. Может быть, бунтовщики почему-то отложили исполнение своего плана? Как бы то ни было, Лиза более не могла лежать и ждать неизвестно чего, терпению ее настал конец. Потому она, как и вчера, осторожно выбралась из каюты и двинулась к корме, когда увидала впереди, на уровне палубы, редкие искорки, словно кто-то пытался разжечь люльку и высекал огонь из кремня. Через миг раздался страшный грохот, галера содрогнулась всем своим огромным телом, палуба ушла из-под ног; Лиза упала, покатилась куда-то, ничего не видя, кроме языков огня на корме, и понимая лишь одно: мятеж начался!

Наверное, немалое время она пробыла без сознания, ведь не могла ночь мгновенно смениться рассветом, а сонная тишина – криками, грохотом, стонами, звоном сабель, пальбою! В двух шагах от нее чобарджи с черным, опаленным лицом выстрелил из широкоствольного ружья в огромного полуголого гребца, сбивавшего цепь с ноги.

Вся палуба была покрыта изрубленными, окровавленными, обожженными телами и даже оторванными руками и ногами. Лиза поняла, что взрыв удался, по счастью не причинив вреда галере, ибо та оставалась на плаву. Эта мысль мелькнула и исчезла, когда Лиза увидела, где нашла себе убежище: как раз около горы ящиков и мешков, покрытых парусиною, куда Миленко по приказу Гюрда перенес вчера большую часть пороха. Достаточно было случайной искры или выстрела, чтобы взрыв куда как посильнее первого отправил галеру на дно всего лишь за мгновение!

Лиза, пригнувшись, кинулась прочь с опасного места; не столько страх заставил ее удариться в бегство, сколько прежняя невозможность переносить неизвестность, ждать неведомо чего, не зная наверняка, чья сила берет верх.

Она летела меж сражающимися, словно призрак, не думая о шальных пулях, о нечаянных ударах, о бессмысленной жестокости, коей могла быть сражена, всюду натыкаясь на приметы лютого боя.

Лиза увидела Миленко, который с непостижимой ловкостью балансировал, вскочив на борт галеры, еще умудряясь при этом рубиться с молоденьким крымчаком, столь же увертливым, как он, и вообще схожим с Миленко настолько, что казалось, будто серб бьется с собственным отражением.

Их стремительная схватка показалась Лизе бесконечно долгой, но серб все-таки оказался проворнее противника, и вот уже татарин полетел в воду, а Миленко, перехватив его саблю, спрыгнул на палубу и вновь врубился в гущу схватки.

Лиза увидела Рудого, чье худое длинное тело было все утыкано стрелами, будто иглами, но он отважно сражался сразу с двумя чобарджи, не уступая ни одному, пока не полег, пронзенный в спину копьем, а его противники со всею яростью кинулись на подмогу своему товарищу, который бился с Волгарем.

И Лиза застыла на месте, поняв наконец, кого она так лихорадочно искала в круговерти битвы, не признаваясь в том даже себе, кого страстно хотела увидеть живым.

Волгарю приходилось вовсе плохо… В обеих руках он держал по ятагану, и видно было, как ловок он в обращении с тем смертоносным оружием, но длиться до бесконечности эта неравная схватка, разумеется, не могла.

Лиза в ужасе огляделась и увидела, что у самых ног ее лежит мертвое тело Рудого. Со страшным усилием вырвала она из его спины копье и, размахнувшись, – так, бывало, отваживала коромыслом у колодца разъяренного соседского пса – ударила поперек спины одного из нападавших на Волгаря. Чобарджи упал замертво. Двое других замешкались только на миг, потом один из них остался биться с галерником, а второй обратил всю ярость свою на Лизу. Тут-то ей и настал бы конец, когда б кто-то не отшвырнул ее в сторону и не выбил ятаган из рук крымчака.

– Баши! – изумленно вытаращился тот, и это было его последнее в жизни слово, ибо Гюрд в сей же миг перерезал ему горло.

Лиза не поверила глазам, увидев, что он сражается на стороне мятежников. Синяя чалма его слетела, сбитая чьим-то ударом, Гюрд был обнажен по пояс, так что теперь совсем не отличался от прочих казаков.

Сердце Лизы дрогнуло. В серебристом сиянии клинка было что-то странно знакомое! Сабля… Да ведь это та самая сабля Джамшида, которая была найдена в аккерманских зыбунах вместе с…

Она не успела додумать.

– Гюрд! – проревел знакомый голос. Лиза, резко обернувшись, увидела на мостике Сеид-Гирея.

С искаженным гневом лицом, залитый кровью, струившейся из разрубленного плеча, сверкая очами, он был словно Хызр [144] – покровитель воинов; и Лизе показалось, что даже шум битвы утих, когда вдруг возникла сия устрашающая фигура, исполненная лютой ненависти к тому, кто еще вчера был для него ближе всех на свете.

– Гюрд! Не сошел ли ты с ума? Или вспомнил жирное сало, которое ели твои предки, и затосковал о нем? Ах ты предатель, свиное ухо [145] !

Два гребца навалились на Сеид-Гирея, но он стряхнул их с такой легкостью, словно то были малые дети. Гюрд бросился вперед, но султан выставил перед собою опущенную саблю.

– Ты недостоин сразиться со мной! Я хочу умереть как истинный шехид [146] – не от руки предателя, а от руки достойного врага. Я буду сражаться только с ним! – И он указал на Волгаря, безошибочно угадав в нем предводителя этого мятежа, а значит, своего первейшего врага.

144

Мусульманский святой.

145

Мусульманам запрещено есть свинину, и трудно придумать более оскорбительные для них слова, чем «свиное ухо».

146

Для мусульманина пасть на поле боя – самая завидная смерть, после которой открыта дорога в рай.