Яд вожделения - Арсеньева Елена - Страница 53

– Может, и поеду.

Катюшка даже платочек выронила. Впрочем, он уж так промок, что превратился в бесполезный бесформенный ком.

Торопливо утершись жестким от серебряного шитья рукавом, Катюшка уставилась на подругу. Алена не видела выражения ее лица, но знала, что на нем написано беспредельное изумление.

Она и себе изумлялась: ведь в первый раз необходимость и разумность согласия на эту поездку была ею вполне осознана.

Конечно, это был выход для нее – не худший выход! Ведь пора признаться: поиски ее ни к чему не привели и не приведут. Убийца Никодима сгинул, растворился в бескрайнем мире – и вместе с ним сгинула надежда Алены оправдаться.

Мыслимо ли жить так, как живет она сейчас? Ведь каждый день может стать для нее последним! И хотя неизбывная тоска изрядно притупила страх смерти, все-таки гложет, изнуряет мысль, что, откройся сейчас ее прошлое, попадись она снова в Тайную канцелярию – и вновь будет приговорена не только к казни, но и к вечному позору и мирскому презрению. А Егор… узнай об этом Егор, он содрогнется от отвращения, когда поймет, кого обнимал, кого целовал так жарко, так нежно…

Словом, в Москве для Алены места нет. Уйти в скитания? Жить подаянием? Это не по ней, как и монастырское житье-бытье. Дрожащее от вожделения лицо Еротиады на миг выглянуло из самых темных и грязных закоулков памяти, и Алена мысленно плюнула в это лицо.

Ну уж нет! Хватит с нее благодати! Вот и выходит, что места нет не только в Москве, но и в России. Чем же плохо: принять предложение Фрица и отбыть с ним за тридевять земель, в его фарфоровую, сахарную, такую-сякую-немазаную Саксонию? Фриц посулил, что на чужбине ее не покинет, обеспечит вполне щедрое содержание, и даже если обязанности перед родом и семьей вынудят его со временем избрать себе достойную супругу, дабы произвести на свет сына и наследника, очередного фон Принца, он все равно не покинет Ленхен… особливо ежели она перестанет предаваться меланхолии и вновь будет оказывать Фрицу знаки нежного внимания.

В этом-то все и дело! Сказавшись недужною, Алена всю эту неделю умудрялась держать Фрица в отдалении, и дыни вновь сделались главным продуктом его питания, а также в ход пошел весь прежний валерьяновый арсенал. Но так ведь не может длиться вечно! Придется когда-нибудь разделить ложе с Фрицем… но что делать, если при одной мысли об этом тошнота подкатывает к горлу и Алена начинает давиться? Что? В петлю? В омут головой? Но еще неизвестно, есть ли в Саксонии омуты!

Она так глубоко об этом задумалась, что едва не подскочила, когда рядом раздался исполненный искреннего ужаса голос:

– Tы что?! Спятила вовсе?! Там ведь дичь! Глушь! Ни городов, ни лавок, ни ассамблей! Одни каторжники в этих… как их? В заводах! И леса там дремучие! Медведи, рыси! Вот задерет тебя медведь, как твою матушку, царство ей небесное, – тогда узнаешь, почем сотня гребешков!

Алена с недоумением уставилась в бледное, перепуганное лицо подруги.

– Господь с тобой, Катюшка! Это, верно, ты спятила. Как это: ни городов, ни лавок, ни ассамблей? Опомнись, чего несешь-то? Ну какие, скажи на милость, в Саксонии каторжники да медведи?!

Бледное лицо Катюшки осунулось на глазах. Нижняя губка отвисла.

– Где? – чуть слышно простонала она. – В Сакс… ксо… саксо… – Язык заплелся, и Катюшка едва смогла вымолвить: – Так Фриц, что ли, в Саксонию едет?!

– Ну конечно! – вздернула брови Алена. – А Людвиг – не туда, разве? Но куда же, скажи на милость?!

Катюшка запрокинулась вся, будто намеревалась грохнуться в обморок, заломила руки…

– На… на… на Урал! В заводы демидовские! – закричала она, и из глаз ее хлынули такие потоки, что трехдневный ливень за окном показался по сравнению с ними воистину библейской сушью, перед которой растерялся бы даже Моисей.

7. Еще раз о насестах и голубках

Алена вышла на церковное крыльцо и, обернувшись, низко поклонилась закрывшимся за нею дверям со странной смесью облегчения и раскаяния. Она хотела простоять обедню до конца, но не выдержала и получасу. Интересно бы знать, настанет ли время, когда ей перестанет чудиться, будто церковные стены давят, смыкаются вокруг, вот-вот рухнут на ее победную головушку? Она все время ждет от господа кары за то, что не дала до конца свершиться обету матушки Марии. Однако ведь не только ее вина в том была, но и Еротиадина! Или господу так уж все едино, каково живут монастырские обители, лишь бы внешнее благочестие блюлось?!

Алена с долею возмущения поглядела в сверкающие голубые небеса (после многодневных дождей наконец-то выступило солнце) – и ей почудилось, будто чей-то насмешливо-добродушный взор глядит на нее с вышины. Внезапно она почувствовала себя немного лучше. Похоже, господь не гневается, не спешит поражать ее молниями! Хотя… у нее-то кара опередила преступление! Ведь сначала было мучительное замужество, потом Алена почти умерла, а уж потом сбежала от похотливой Еротиады.

Пожалуй, пора перестать бояться небесной кары: в некотором роде они со Всевышним квиты. И поскольку он не спешит вовсе обелить Алену и покарать истинного виновника ее бед, она тоже может позволить себе совершать некоторые грехи. «Как вы нам, так и мы вам!» – храбрясь, Алена снова поглядела на солнышко, которое выступило из-за облачка и улыбалось во все небо, – и почувствовала себя вовсе спокойно.

Тем не менее возвращаться к обедне она не стала, а медленно пошла по двору Вознесенского монастыря. Здесь она познакомилась с Катюшкою… Впрочем, Алене и прежде нравился этот монастырь, в незапамятные времена основанный Евдокией, супругой великого князя Димитрия Донского. Жизнь ее была похожа на книжную историю, одну из тех, которые безотрывно и во множестве читала Алена в юности. Утратив своего князя, которого она любила всем сердцем, Eвдокия вдовствовала восемнадцать лет и вела жизнь строгой постницы. Однако злая молва всегда найдет пищу! Легкоумные люди распустили слух, будто великая княгиня вдовствует не целомудренно. Молва дошла и до ее сыновей, из которых особенно смущен был князь Юрий, впоследствии соперник Василию Темному в правах на Великое княжение. Чтобы утишить злосмрадную молву перед сыновьями, Евдокия призвала их к себе и раскрыла перед ними богатую одежду, обнажив свою грудь, истощенную и изможденную постом и богомольными трудами, так что виднелась одна почерневшая кожа, прилипшая к костям. Строго запретила она сыновьям рассказывать о том, что они видели, а вскоре приняла святой постриг под именем Евфросинии. Во время ее шествия в монастырь на пострижение слепой нищий прозрел, утерши глаза рукавом от сорочки великой княгини, и еще тридцать человек, одержимых разными болезнями, получили исцеление.

Жаль, что с тех давних пор Вознесенский монастырь не раз выгорал чуть ли не дотла и теперь пестрит новыми постройками. Мирской люд ходит теперь в церковь, которая не далее как о прошлый год была построена по обету княжны Барятинской. Разные обеты дают люди господу, разные… Пора и Алене дать обет.

«Господи, – поклялась она, опять поглядев в небо, но ничего толком не видя от внезапно подступивших слез, – господи, клянусь, что не надо мне счастья мирского, не надо того, о чем мечтаю денно и нощно, – до тех пор, пока ты не изобличишь и не покараешь злодея, кровопийцу! Клянусь, что даже если, твоим или врага твоего промыслом, вдруг отворится мне сердце любимого моего, я его отвергну и буду отвергать до тех пор, пока ты, всеблагий, не явишь безвинности моей принародно и не очистишь меня пред небом и людьми!»

Слезы лились неудержимо. Алена шла, ничего не видя перед собой, суя медяки в чьи-то протянутые руки. Облегчения душевного как не бывало. Теперь они с господом опять должны друг другу, и неведомо, сколько будут еще этот долг отдавать! А ведь небось тот, убийца, тоже молит его о покровительстве… Ну что ж, как правильно говорит Катюшка, бог на всякого не угодит.

Вспомнив о Катюшке, Алена всполошенно всплеснула руками. Ох, раззява, раззявища! Бродит тут, торгуется с небесами, слезы льет, а про дело-то и забыла! Пора возвращаться. Правда, Aлена еще хотела заглянуть во двор Аптечного приказа, чтобы поглядеть на чудище, не то зверя, не то человека, которого там держали в клетке и про которого говорила вся Москва, однако времени на сие уже не оставалось. Впрочем, чудище никуда не денется, они с Катюшкою еще выберутся на него поглазеть. А сейчас надобно бегом бежать! Катюшка не простит, ежели что не по ее выйдет. Но главное – она рассчитывает на Алену, верит, что не подведет. Хотя, чтобы уговорить подругу, Катюшке пришлось приложить немало сил!