Обретение мира - Басов Николай Владленович - Страница 59

Это был плавающий город пурпурных, составленный из множества кораблей, связанных общей платформой, затянутой поверху черной, вырабатывающей электричество тканью. Местами на ней выступали языки снега, но их кто-то, передвигающийся по специальным конструкциям, сметал мягкими метелочками. А он и не замечал прежде, что эта конструкция имела мостки, по которым можно ходить… Кажется, это были ярки, полуразумные ящерицы почти с г'мета размерами. Впрочем, нет, когда некоторые из них поднимались на задние лапы, они бывали даже повыше человека, но сейчас это было неважно.

Потому что Ростику очень сильно, словно гвоздь в тугую деревяшку, вколачивали положение этого корабля на невообразимо большой карте… Кажется, этот корабль находился у самых юго-восточных пределов их Россы. Неужели они так близко, подумал Ростик, отчего-то не ощущая при этом отчаяния. А ведь было от чего отчаяться – отсюда даже этой тихоходной махине до их залива было не дольше месяца пути… Хотя скорее всего еще меньше.

А потом, с болью, от которой он даже согнулся в своем кресле, как ребенок, его внимание, точнее, внимание Зевса, за которым Рост только следовал, переключилось куда-то на условный север, пожалуй, к западной оконечности Новой Гвинеи, на которую он когда-то ходил в Левиафане с Артемом Михайловым. Этот плавучий город, зерно цивилизации морских пурпурных, был поменьше, всего-то кораблей сорок, то есть общая численность его обитателей едва превышала полмиллиона душ. Но и этого было достаточно, тем более что шестиугольные палубы многих и многих кораблей были уставлены сухо и холодно блестевшими черными треугольными крейсерами.

Мать моя Родина, подумал Ростик, да для нас сейчас и этого корабля хватит, чтобы… Стереть в порошок, утоптать в краснозем настолько, что даже следов не останется. Так нет же, они еще и тот огромный корабль сюда тащат. Это – чтобы наверняка, чтобы ничего, даже памяти, не осталось от некогда бывшей земной, человеческой цивилизации, от Боловска и всего, что люди успели тут, в Полдневье, освоить. Это чтобы раз и навсегда установить только свое господство. И, разумеется, чтобы уничтожить Зевса, разобрать его на безобразные, неживые куски металла, подобно тому, как муравьи съедают до костей дохлую собаку, а может, даже и кости им удастся как-то использовать… Ведь Зевсу, сколько он ни закапывайся в землю, не удастся существовать без людей, без их действенности в мире, их рук и горячих желаний, их завоевательности и азарта.

Так что же, думал Ростик лихорадочно, краем сознания, которое вдруг появилось у него, – это конец? И все, больше ничего не будет?

Но связь с мышлением гигантской машины под Олимпом в нем еще не совсем оборвалась, и Зевс что-то… маловразумительное с ним делал. Правда, Рост не понимал, что именно, потому как идея, которую теперь он должен был освоить, была ему не по зубам, вернее, не вмещалась в его представление о мире, не способна была правильно существовать в его мозгах.

Но Зевс безжалостно что-то переделывал… Впрочем, такое уже бывало, и когда Ростик погружался в Фоп-фалла, и когда однажды придумал под воздействием какого-то эликсира аймихо взрывчатую смесь неимоверной силы, которую можно было сделать из латекса гигантских деревьев… Такое с ним случалось, но от этого не становилось легче, он не понимал, что на самом деле сейчас придумывает, на чем фокусирует сознание… А должен, обязан был понять, потому что только в этом и остался для них, людей, какой-то шанс выжить… Мизерный, почти невозможный… Но он все же был.

Рост понял, что выключается, как это, к сожалению, тоже случалось прежде. Кажется, Ким был прав, он просто перегорал, как лампочка от чрезмерного напряжения тока, который проходил через него…

Медленно, словно бы на ощупь, он сообразил, что спит, хотя на редкость неудобно. Рук и ног не чувствовал, зато очень хорошо понимал сухость во рту. Да, хотелось пить. И словно по волшебству у самых его губ появилась какая-то емкость с водой, не совсем привычной, сладковато-пресной, возможно, талой. Но это была вода… Он вытянул губы или попытался так сделать, но до воды все равно оставалось далеко, много миллиметров… Тогда Рост подумал, что вода сама способна втекать между его губ, как по трубочке.

– Ким, посмотри, что он делает, – как бы издалека прозвучали слова Василисы над ним. Он ее понял, хотя говорила она на той диковатой смеси русского и единого, на котором привыкла изъясняться. – Он вливает в себя воду… Она его слушается, подчиняется его желанию, я только кружку подношу.

– Телекинез, – сказал над ним мудрый, как всегда, Пестель, – причем с жидкостью. Не думал, что Рост на такое способен.

– На такое даже мы, аймихо, не способны, это у него… временно. Дай-то Бог, чтобы временно.

Потом Ростик снова спал, у него не было никакого желания просыпаться, но он знал, что проснуться все равно придется. Он просто оттягивал время, восстанавливался изо всех сил, хотя этих сил, кажется, уже не осталось. Или нет, не так, он знал, что может поспать еще немного, совсем чуть… Потому что для себя и для всего человечества что-то решил, что-то сумел придумать, вот только словами не мог проговорить или объяснить. Но какая-то программа у него теперь имелась. И она уже работала, только не было необходимости, чтобы он прямо сейчас принимал в ней участие, пока должны были действовать другие ее участники…

Ростик проснулся, как от толчка. Свет падал на него от двух больших факелов. Он лежал на той самой кровати, на которой привык валяться во время своих пребываний на алюминиевом заводе. Его так укутали, что трудно было дышать. За окошком, наглухо забранным каменного литья ставнем, очевидно, царила тьма. Вот ведь, подумал он, спал-спал, а все равно понятно, что там – ночь.

Перед ним сидел Ким в каком-то подобии восточного халата, стеганом, со странными переливами серого и голубоватого цветов. Вернее, так Ростику казалось, потому что он еще до конца не очухался.

– Ты как? – спросил Ким, не шевелясь. Лицо его очень трудно было разобрать в тени. – Пить хочешь?

– Где… остальные?

– Ого, на этот раз ты даже не слишком… плох. Мне рассказывали, что ты после этих своих трансов говорить не можешь, а сейчас… – Ким вздохнул. – Плохо, брат. Мы все видели на большом экране. И даже я, бестолковый в вашей мистике, и то понял, что они уже близко.

Ростик, едва ворочая пересохшим языком, описал то положение кораблей пурпурных, которые направлялись, чтобы их уничтожить, разумеется, в той мере, в какой сам понимал.

– Да, примерно так Сатклихо и сказал нам, когда стало ясно, что ты больше в экран ментатить не в силах. Он молодец… считал из происходящего больше, чем мы вместе взятые.

И опять вздохнул.

– Ты чего развздыхался?

– А как тут?.. Они идут, чтобы нас уничтожить?

– Несомненно, – подтвердил Ростик. Ким тем временем поднялся, подтащил миску с водой. Пришлось эту воду пить, хотя почему-то на этот раз она показалась еще хуже, чем тогда, когда он пил ее, не просыпаясь. – Талая?

– Где же мы другую возьмем? – Ким снова сел на свой стул у Ростиковой кровати. – Что-то ты еще придумал, как сказал старец. Может, пояснишь?

– Не могу, сам пока не понимаю. Но что-то предпринять… попробую.

– Ты уж попробуй, друг, – серьезно сказал Ким. И снова поднялся. – Хочешь, я схожу за остальными?

– А где они?

– Так ты же вызвал сюда, на завод, чуть не всех летателей. Они собрались еще вечером, прямо небо над нами померкло… Это часть твоего плана?

– Скорее всего да. А кто там, персонально?

– Все, я же сказал. – Ким маялся, он не знал, идти ли за остальными, или еще поговорить с Ростиком. Он, Ким, старый дружище, не знал, что сейчас будет правильно, а чего делать пока не стоит. – Один из гигантов, как мне сказал Сатклихо, самый верткий и умный, выбросил своего наездника, я эту девушку не помню, говорят, зовут Ира Шкуренкова… Тонкокожая такая, и не сказать, чтобы сильная, сейчас над ней Василиса квохчет. Сам знаешь, каково из гиганта вылезать.