Красавица некстати - Берсенева Анна - Страница 58

И всю эту силу, не приберегая, отдал сейчас Алене.

Кажется, ей это понравилось. Во всяком случае, она вскрикивала, и ахала, и оплетала его ногами и руками, как повилика, и покусывала, целуя… То есть ничего особенного, необыкновенного она не делала и, наверное, немного преувеличивала свои восторги, чтобы ему было приятно. Но ему ничего особенного от нее и не требовалось – много ли нужно от случайной женщины?

Когда все это незамысловатое удовольствие закончилось, они сели пить чай.

– Быстро мы с тобой, – заметил Павел. – Даже чай не остыл.

– А у меня чайник такой, – с готовностью объяснила Алена. – Из специальной глины. Я вообще чайной церемонией увлекаюсь и все для нее покупаю. Это мое хобби. Хочешь, покажу, как правильно чай разливать?

– Не надо, – отказался Павел. – Я и так выпью.

Ему было скучно и хотелось поскорее уйти. Он порадовался, что Алена так непритязательна: хочешь чаю – на тебе чаю, хочешь уйти – уходи. Все, что этому предшествовало, он ведь тоже получил от нее без сопротивления.

Она вышла в прихожую его проводить. Одеваться не стала – набросила какой-то выцветший халат в цветочках. Уже открыв дверь, Павел быстро чмокнул ее в щеку.

– Я думала, таких мужчин не бывает, – сказала она дрогнувшим голосом.

Оказавшись на улице, Павел почувствовал одно только облегчение. Слава богу, что обошлось без горючих слез и жарких просьб остаться.

«Странно как, – вдруг подумал он. – Кажется, все должно быть как-то… по-другому».

Он даже приостановился от этой мысли. Обыденность собственного состояния поразила его. Все-таки этим вечером случилось так много необычного: он дрался со шпаной, объяснялся с милицией, лез на балкон второго этажа, ложился в постель с молодой привлекательной женщиной… А чувствовал себя после всего этого так, словно ничего и не произошло. Причем если бы он чувствовал опустошенность, усталость, это было бы понятно. Но вот эта обыкновенность, эта беспросветная обыденность… Очень не по себе ему стало!

«Ладно! – Павел тряхнул головой, прогоняя это неприятное в своей неясности ощущение. – Кончилось, и ладно».

И пошел к обочине, чтобы поймать машину: метро давно было закрыто.

Глава 5

Назавтра Павел ожидал встречи с Аленой с некоторой опаской. Он давно уже понял: женщины воспринимают секс совсем не так, как мужчины, – возводят его в какой-то слишком высокий ранг, считая знаком серьезных отношений в настоящем и авансом на будущее. И теперь он опасался, что Алена станет этого будущего от него требовать.

Но она проявила мудрость, даже удивительную для ее возраста: поздоровалась, когда случайно встретила Павла все в той же служебной столовой, мило улыбнулась, по обыкновению похлопав ресницами, спросила, как он добрался вчера домой, – и все. Вид у нее при этом был такой, словно ничего между ними вчера и не было. Облегчение смешалось у него в душе с досадой. Но облегчение все же преобладало: он был рад, что можно выбросить Алену из головы, и поскорее это сделал.

Только через три месяца выяснилось, как он ошибся.

Алена подошла к нему на улице – судя по всему, караулила, когда он выйдет вечером после работы. В этот день они не виделись. Она поздоровалась.

– Привет, – ответил Павел и посмотрел на нее вопросительно: что ей от него надо?

И сразу понял, что у нее что-то случилось. Вид у нее был испуганный и взволнованный.

– Паша… – проговорила она. Его неприятно задела такая интимность обращения. С чего бы вдруг? – Паша, у меня тут такое… Залетела я.

Павел почувствовал, как его с ног до головы окатывает холодной волной. Мурашки побежали у него по коже.

– К-как?.. – пробормотал он. – Когда?!

– Как – когда? – удивилась она. – Тогда. Мы же с тобой один раз только.

«А не со мной?» – чуть не спросил он.

Но сдержался. Все-таки она была совсем молодая.

– Вот именно, что один раз, – сказал он. – Как же сразу… Ты уверена?

– Я сначала тест на беременность сделала. А вчера и врач уже подтвердил. – Вдруг лицо ее скривилось, носик сморщился. Ясно было, что она собирается заплакать. – Я боюсь, Паш…

– Чего боишься?

Он сам расслышал, что голос его звучит грубо и резко. Но он был так зол на себя, что вообще с трудом говорил.

«Идиот! – сжав от ярости зубы, подумал он. – Ты на что тогда рассчитывал?»

Рассчитывал он тогда на то, что все как-нибудь обойдется. Точнее, ни на что он не рассчитывал, а просто у него не было с собой презервативов.

– Аборт делать бою-усь!.. – то ли всхлипнула, то ли провыла Алена. – А вдруг потом бесплодная останусь? Кому тогда буду нужна? И мама говорит: рожай, рожай, мало ли что…

Павел остолбенел. Уже и мама, оказывается, знает! Он смотрел на плачущую Алену, не зная, что делать. Спросить, чего она от него хочет? Предложить ей руку и сердце?

При этой последней мысли ему стало так тошно, что впору было самому завыть. Он повернулся и пошел прочь. Алена не сказала ни слова.

С этого дня жизнь его превратилась в ад. Никогда с ним такого не случалось! Он бывал осторожен даже с теми женщинами, которые вызывали у него длительный интерес. И надо же было, чтобы именно эта девица, находившаяся в слепом пятне его сознания, вдруг заняла в его жизни такое место! Да просто всю его жизнь она заполнила.

Павел как мальчишка караулил, появится она сегодня на работе или нет, и если с утра ему казалось, что она не появилась, он замирал в ожидании: вдруг взяла больничный, вдруг все-таки решила сделать аборт? Каждый раз он убеждался в своей ошибке – Алена выходила на работу исправно.

Он приглядывался к ней в столовой: не тошнит ли ее от еды, не берет ли она какую-нибудь квашеную капусту, ведь беременных, кажется, тянет на соленое?

Через месяц такой жизни он почувствовал, что вот-вот сойдет с ума. В нем не осталось ничего человеческого – весь он превратился в какую-то физиологическую функцию гнетущего ожидания.

И когда однажды он увидел в окно лаборатории, что у крыльца стоит «Скорая» и врачи усаживают в нее Алену, то понял, что больше в таком состоянии жить не может и не будет. Он был себе физически противен в эту минуту, потому что сознавал, чего хочет: чтобы у Алены случился выкидыш и все это можно было бы забыть как кошмарный сон.

Она взяла его измором, хотя не предъявляла ему никаких требований. Как это произошло, Павел не понимал, но жизнь его должна была теперь измениться, это он понимал ясно.

Он пришел к Алене в больницу на следующий день. Когда спрашивал у Наташи, которая работала с ней в одной комнате, в какую больницу отвезли Селезневу, у той загорелись глаза, и Павел понял, что подробности Алениной беременности известны всему управлению. Впрочем, это было для него неважно. Его собственное состояние было таково, что несколько сплетен ничего не могли изменить ни в какую сторону.

Он еле отыскал больницу в череде из шести или даже семи одинаковых Шарикоподшипниковских улиц. Женщина, которая объяснила ему, как эту больницу найти, назвала ориентир: сразу за помойкой. Это еще больше испортило ему настроение.

В больничных коридорах было так же жарко, как на августовской улице. Алена сидела в коридоре на дерматиновой банкетке возле чахлой пальмы и ела йогурт. Она не удивилась и не обрадовалась его появлению.

– Ну как ты? – спросил Павел.

– Ничего, – ответила она. – Три капельницы прокапали. Завтра обещают выписать.

– Когда тебе рожать?

Слова падали с его губ тяжело, как комья земли.

– Так в декабре. Когда ж еще?

– Ты точно решила?

– А куда уже теперь? – вздохнула она. – Срок-то вон какой.

Она выразительно посмотрела на свой живот, уже вырисовывающийся под халатом.

– Надо пожениться, Алена, – сказал Павел.

Он думал, что почувствует облегчение, наконец выговорив это. Но не почувствовал ничего.

– Надо. Раз уж так вышло, – кивнула она. – Ты не думай, Паша, я тебя не подлавливала. Мне и самой это… Мне же двадцать один всего. Думала на курсы пойти. По чайной церемонии. Сейчас это модно, салоны всякие открываются, работу поменяла бы. – Она вздохнула. – А теперь вот вместо всего…