Записки разведчика - Пипчук Василий - Страница 19

После упорных боев и ночного штурма, мглистым рассветом, части нашей дивизии овладели городом Дьер – важным опорным пунктом обороны противника на Венском направлении. 28 марта 1945 года успех был отмечен благодарностью Верховного Главнокомандующего. Казалось, можно будет передохнуть, отоспаться, привести в порядок подразделения. Но… но ведь то же самое могли сделать и гитлеровцы и, значит, потом оказать более упорное сопротивление. Поэтому никто не удивился, что следующей же ночью нам было приказано во что бы то ни стало форсировать реку Кишь-Дуну, захватить плацдарм и обеспечить переправу передовых подразделений дивизии. Благодарность не только отмечала прошлый успех, но и звала к новому. Воина кончалась, но еще не кончилась…

Через час разведывательная группа, куда вошло 12 смельчаков во главе с младшим лейтенантом Арнольдом Бадеевым, двинулась к реке.

Вот и глинистый, размытый берег. Ребята позаботились и подобрали хорошие, ходкие лодки, расположились в них и бесшумно, привычно проверяют боеприпасы, установку полевого телефона. Два провода привязали к головной лодке. Действуют быстро, ловко, точно. Ни нервозности, ни страха. Смутно выступают из мартовской тьмы очертания противоположного берега, стена леса почти у самой воды. Ни одного выстрела, ни одного всплеска. Бесшумно отталкиваем лодки и плывем по тяжелой, холодной воде. Затем выбираемся из лодок.

Как мы благополучно ступили на берег – до сих пор понять не могу. Весь берег, подступы к опушке леса, вдоль которого тянулись траншеи, были заминированы так густо и так хитро, что, казалось, и ноги поставить некуда. Немцы надеялись, что их минные сюрпризы сработают точно и сумеют известить их о появлении русских.

Наш сапер Журавлев сразу же приступил к работе, обезвреживая мины, быстро и осторожно расчищая проход. Мы двигались позади, прислушиваясь и присматриваясь. И вдруг первая неожиданность – траншеи залиты водой и в них никого нет. Наверно, завтра противник попробовал бы их осушить или, в крайнем случае, подготовил бы новые, повыше. Но сегодня он надеялся только на мины и на то, что после жестоких боев мы не начнем форсирования.

Мы перескакиваем траншеи и осторожно вступаем в лес, веером расходясь и сходясь, прощупываем опушку.

Приняв вправо и продвинувшись вперед, Юсупов с тремя разведчиками наткнулся на дамбу, которая тянулась метрах в ста от воды, по-видимому, предохраняя равнину от весеннего разлива реки.

Младший лейтенант взвесил обстановку и приказал всем разведчикам подползти к дамбе и занять оборону. Движемся к цели осторожно. Я чуть отстаю и прислушиваюсь. Стоит тишина – глубокая и полная. Разведчики так натренировались действовать в горно-лесистой местности, что уже не требуется тапочек, – под ногами не хрустнет веточка, не зашуршит трава. Даже птицы не проснулись, не выдали нашего движения.

На отлогом откосе дамбы заняли оборону. Наскоро окопались. Начинало светать. Проснулись птицы, и лес зазвенел. От этого чистого щебетания на душе стало светлее, ослабло нервное напряжение. Казалось, что все страшное позади, все обойдется и образуется… И тут справа от нас, где окопались разведчики из группы Юсупова, медленно, как привидение, поднялась сутулая фигура гитлеровца. Он сделал несколько шагов, остановился и, видимо, не заметив ничего подозрительного, заиграл на губной гармошке.

Осторожно, бесшумным движением руки, командир группы Бадеев подал сигнал не выдавать себя.

Немец-гармонист удалился вправо и скрылся в чащобе, продолжая наигрывать наивную, веселую мелодию. Может, и ему казалось, что все обойдется и образуется… Но нам этого уже не казалось. На место легкой, бездумной расслабленности пришло привычное напряжение я внезапная злость. Наверно, поэтому младший лейтенант подползал к каждому разведчику, подбадривал и уточнял задачу. И тут взорвался обычно спокойный Юсупов:

– Почему мы лежим? Он, гад, песенки играет, наслаждается, а мы?.. Разрешите, я его сейчас…

Бадеев хорошо знал, что Юсупов – опытный разведчик. Но перед группой стояла совершенно другая задача, и командир не разрешил Юсупову рисковать, преждевременно обнаруживать группу.

Как только первые солнечные блики коснулись свежевырытой земли на брустверах наших окопов, засверкали вспышки взрывов.

– Немцы справа! – прокатилось по цепи разведчиков.

Гитлеровцы, прикрываясь бронетранспортером, обходили нас сзади. Слышался и подозрительный шум за дамбой.

– Хотят, гады, зажать в кольцо и взять живьем! – разгадав замыслы врага, сказал Бадеев и скомандовал: – По одному отойти в траншею! Ребята, драться до последнего патрона!

Мы успели выполнить команду и спрыгнули в траншею. Вода обожгла. Мы быстро рассредоточились и, стоя по пояс в воде, встретили немцев дружным и метким огнем. Фашисты, видимо, понимая, какая опасность им грозит, решили сразу ошеломить нас, смять и выбить с «пятачка».

Первый натиск был так неистов, что мне порой казалось – не выстоим, сомнут. Но автоматы наши работали исправно и немцы отошли. Потом, перегруппировавшись, опять пошли в атаку. Холодная вода подбиралась по набухающей одежде, вызывая мучительную дрожь, двигаться было все трудней. А немцы все шли и шли. Волну за волной отбивали мы их атаки.

Я находился недалеко от младшего лейтенанта Бадеева. Из-под маскхалата виднелся его расстегнутый ватник; лоснился от испарины лоб.

– Не рисковать собой, ребята! Точнее вести огонь! – скомандовал он, а потом взял телефонную трубку и закричал: – Дайте огоньку по лесу – оттуда идет бронетранспортер с пехотой!

Через несколько секунд над нашими головами зашелестели снаряды и накрыли цепь гитлеровцев. Постепенно обстановка прояснилась, и Бадеев передавал по телефону все новые и новые данные. Сложная машина боя работала безотказно. Несколько раз сзади нас, за рекой, раздавался характерный, запомнившийся на всю жизнь звук «катюши» – словно гигантский паровоз пускал пары. Огненные кометы мелькали в воздухе, и в расположении фашистов, приготовившихся к очередной атаке, вставали огромные черные столбы. Горела земля. Теперь мы были окружены не только немцами, но и кольцом огня нашей артиллерии. Только бы не оборвалась связь…

Но бой был слишком неравным, и силы нашей группы таяли. Появились раненые, остальные выбивались из сил. На исходе боеприпасы, гранат несколько штук. А ведь раненые в воде, им не продержаться – утонут. Полукольцо немцев вокруг нас сузилось метров до пятнадцати.

Капитан Попов, замещавший начальника разведки, с правого берега передал:

– Продержитесь до темноты. Берегите каждый патрон, каждую гранату. Раненых укройте в окопах. Высылаю боеприпасы.

Мы и сами понимали, что нужно продержаться до темноты, забота командира радовала и поддерживала. И в то же время все понимали – сил может не хватить: ведь мы мокрые, замерзшие, усталые. Решили несколько сменить тактику – не стоять на месте, а чаще менять позиции: пусть противник рассеивает внимание, пусть считает, что нас гораздо больше. Как только откатывалась очередная волна атакующих, мы медленно, не столько шли, сколько выплывали на новые позиции, постепенно расширяя наш «пятачок». Получалось, что наступают не немцы, а мы.

А ведь нас осталось восемь человек. Восемь советских бойцов-разведчиков. Мы держали клочок чужой земли, хорошо зная, что это нужно для нашей победы над врагом, которую мы ждем со дня на день. И мы честно, не боясь высоких слов, поклялись друг другу:

– Погибнем, но назад – ни шагу!

Но клятва клятвой, а силы оставляли нас. И тут случилось такое, что я и сам не знаю, как объяснить. Мы вдруг запели. Кончались силы, кончались гранаты, в дисках остались считанные патроны, и мы взяли и запели. Синие губы, спазмы от дикого, пронизывающего холода перехватывают горло, иногда темнеет в глазах, а мы под непрерывным огнем, по пояс, а кое-где и по грудь в воде, поем. Скрипим, хрипло выкрикиваем слова, но все-таки поем.

Когда немцы услышали это наше пение, они прямо-таки осатанели и поперли напролом. Мы понимали, что это последний приступ – патроны на исходе. И мы стреляли одиночными выстрелами или короткими очередями и пели. Пели и стреляли. И немцы опять откатились.