Слабости сильной женщины - Берсенева Анна - Страница 68

Говорили, будто Витьке нельзя жить в Москве, где жили его родители. Он числился работающим где-то в совхозе за сто первым километром и появлялся во дворе только с наступлением темноты. Впрочем, может быть, это были всего лишь домыслы. Слишком уж открыто мелькал Витька вечерами возле «Узбекистана» среди других, не менее мрачных, типов.

В Витьке Жохе была настоящая злоба, она чувствовалась сразу, при первом же взгляде на этого невысокого коренастого парня с не по возрасту морщинистым лицом и какими-то белесыми, навыкате глазами.

Лера никого не боялась во дворе, даже тех парней, которые почти не таясь носили финки и были явно блатными, – а Витьку боялась. Было в нем что-то чужое, безжалостное и беззаконное. Тогда никто еще не знал слова «беспредел», но, по сути, Витька Жох был именно беспредельщиком, как это ни называй.

На Леру он, конечно, даже и внимания не обращал, и ей в общем-то нечего было бояться. Но его боялись и другие, и она хорошо понимала, почему.

Она не знала, случайно ли он столкнулся с Митей в этой полутемной арке, но холодок нехорошего предчувствия тут же пробежал по ее спине.

– А, музыкант! – сказал Витька, останавливаясь перед Митей.

Он говорил негромко, но каждый звук гудел в арке. Митя молчал, не делая ни шагу. Не дождавшись ответа на свое бессмысленное восклицание, Витька спросил:

– Что-то ты со мной не здороваешься, а? Сильно гордый стал?

– Ты, по-моему, тоже не поздоровался, – ответил Митя.

– А это я еще посмотреть должен! Хочу – поздороваюсь, хочу – на хер пошлю. Твое дело не моих приветов ждать, а ко мне вежливость проявить!

Тон у Витьки был издевательский, он явно нарывался на ссору. Лера только не могла понять, зачем нужна ему ссора с Митей Гладышевым. Очень уж разными они были, эти жители одного двора – как будто с разных планет.

Митя по-прежнему молчал, и это, кажется, начало бесить Жоха.

– Брезгуешь со мной поговорить? – произнес он свистящим шепотом. – А говорят: интеллигенция, искусство! С простым человеком поговорить брезгуют. Небось Зиночку трахать не брезгуешь, а? А она тоже, между прочим, не принцесса.

– Заткнись, – сказал Митя.

Он произнес это совершенно спокойно, обычным своим голосом, в котором Лера даже не расслышала угрозы. Но зато расслышала решимость – впрочем, в Митином голосе тоже звучащую обычно.

Зато следующие слова Жоха прозвучали даже как-то радостно.

– Чего-о? – протянул он. – Это ты кому заткнуться советуешь, а, музыкантик?

– Тебе, – сказал Митя.

Лера тут же расслышала глухой звук удара, и, высунувшись из окошка подальше, увидела, что Митя стоит теперь, прислонившись к стене, откинув голову назад, и скрипку держит на отлете.

– Зоська, – обернулась Лера к притихшей подружке, – ну-ка вылазь тихо и беги быстро к дяде Лехе Буданаеву! Он к себе в столярку пошел, я видела. Позови его, скажи, чтоб шел сюда скорее.

– А ты? – испуганно спросила Зоська.

– Да беги же! – не отвечая, сердито прошипела Лера. – Не видишь разве?..

Зоська выскользнула в узкое окошко и бесшумно, как мышка, побежала во двор, в столярку Буданаева.

– Ты смотри мне, музыкантик, – зловеще произнес Жох, встряхивая рукой. – Это я так только, для начала – поучить тебя, как разговаривать надо. Я невежливых прощать не привык… А теперь ты мне вот что – играть ты мне теперь будешь на своей скрипочке.

Митя, по-прежнему не произнося ни слова, как-то тяжело оторвался от стены и стоял теперь прямо перед Жохом.

– Не буду, – сказал он.

– Это почему еще? – процедил Жох. – Не понял учебы? Так я повторю, мало не покажется! Лучше сам играй. Я, может, тоже музыку люблю… Ну!

– Потому что не хочу, – сказал Митя.

– Да мало ли, гнида, чего ты там не хочешь! – воскликнул Жох. – Я тебя что, спросил, хочешь ты или не хочешь? Делай, что говорят, пока дерьмо не заставили жрать! Зиночку будешь хотеть…

Митя ничего не успел ответить, но Лера и так поняла, что он ни за что не будет играть этому гаду Жоху – даже если тот его убьет.

Дождавшись, пока Зоська скроется за углом, Лера приподняла решетку и тут же оказалась за спинами Мити и Жоха.

– Эй! – крикнула она, не зная, как привлечь их внимание. – Эй, вы что?

Голос у нее был звонкий, и Жох мгновенно обернулся на этот усиленный эхом звук.

– А! – сказал он, увидев маленькую девчонку. – Пшла вон отсюда.

Не обращая внимания на его слова, Лера подошла ближе – и тут же увидела, что из носа у Мити течет кровь.

– Митя! – воскликнула она, едва не плача. – Как же…

Но плакать ей тут же расхотелось. Сузив глаза от злости, она повернулась к Жоху. Лера что угодно готова была сделать с ним сейчас! Хотя что она вообще-то могла с ним сделать? Укусить, поцарапать?

– Лера, – спокойно сказал Митя – правда, голос его звучал глуше, чем обычно, – ты что здесь делаешь? Возьми-ка скрипку и иди домой. К себе домой, – уточнил он. – Я потом зайду.

Не отвечая, Лера подошла вплотную к Мите и взяла у него скрипку. Но домой она идти не собиралась.

– Ну? – сказал Жох. – Домой вали, не поняла? А скрипку оставь… Дай-ка мне!

– Сейчас! – по-прежнему звонко сказала Лера, отпрыгивая в сторону. – Так и отдала!

– Ах ты, малолетка! – процедил Жох. – Я тебе!..

Он резко качнулся к Лере, но она была проворнее и отскочила еще дальше.

– Лера! – воскликнул Митя. – Иди отсюда немедленно, я кому сказал!

Неизвестно, чем все это могло кончиться. Трое стояли в гулкой арке, и непонятно было, что связывает их друг с другом и что не дает спокойно разойтись.

– А ну-ка, детки, – услышала вдруг Лера, – что это вы тут собрались?

Дядя Леха Буданаев быстро входил в арку со стороны двора, издалека окликая их.

Лера не случайно вспомнила именно его, как только поняла, что ситуация принимает угрожающий оборот. Дядю Леху она помнила с того самого момента, как помнила себя. И даже больше: когда она думала о своем дворе, почему-то сразу представляла именно его, мрачноватого жэковского столяра.

Буданаев жил в небольшой служебной квартире на первом этаже. Он был единственный из жэковских рабочих, кто занимал отдельную квартиру, а не комнату в коммуналке, несмотря на то что даже не был женат. Впрочем, дядя Леха работал с таких незапамятных времен, что, наверное, имел на это право.

Но то уважение, которое испытывали к Буданаеву все в их дворе, не было связано ни с его трудовым стажем, ни даже с безупречной репутацией непьющего столяра-краснодеревщика. В нем чувствовалось такое неколебимое спокойствие, такая надежность, которую ценила и Лерина мама, и молчаливая гладышевская Катя, и даже папа-дипломат Женьки Стрепета.

Если надо было успокоить буянившего пьяницу-мужа, а милицию звать не хотелось, женщины звали Леху Буданаева – и он успокаивал. И ссоры скандалисток из коммуналок он тоже разбирал мгновенно – вернее, не особенно вдавался в суть спора, а просто прекращал его, и все. А вот как он это делал – останавливал ссоры и драки, – это и было его особенной способностью, которую невозможно было определить.

И сейчас он стоял в арке, в двух шагах от них, и молча смотрел, засунув руки в карманы широких потертых брюк.

– О чем, спрашиваю, спор? – повторил он.

– Не твое дело! – схамил Витька Жох. – Иди-ка ты, дядя Леха, куда шел, не мешай молодежи беседовать.

– Ты, сопля зеленая, – вдруг сказал Буданаев; Лера даже опешила, услышав от него такие слова. – С кем на «ты» разговариваешь, а? Не научили тебя на зоне, так я научу.

Дядя Леха произнес это негромко и даже без угрозы в голосе – как будто действительно просто обещал Жоху какую-то необходимую науку. Но одновременно с этими словами, еще прежде, чем Жох успел открыть рот, Буданаев взял его за плечи и резко ударил о стену – так, что раздался хруст.

Уже было довольно темно, и Лера не успела понять, что именно сделал дядя Леха. Но она тут же услышала, как Жох взвыл от боли!

И все-таки, наверное, дело было даже не в боли. Во всем, что так мгновенно сделал Буданаев, чувствовалась неотменимая уверенность в том, что поступить надо было именно так, а не иначе, – и Жох почувствовал это.