Яблоки из чужого рая - Берсенева Анна - Страница 43

Вообще же Аня только вечерами, когда свекровь возвращалась домой, вздыхала с облегчением. Можно было хотя бы некоторое время не быть настороже, словно какой-нибудь чуткий прибор, настроенный на частоту ребенка.

И вот теперь был как раз такой вечер. Матюша спал, Антонина Константиновна сидела в любимом своем глубоком кресле и вязала ему летнюю шапочку с кружевами, а Аня стояла у окна и ждала Сергея.

У нее всегда вздрагивало сердце, как только она его видела. Когда он шел через двор, когда открывал дверь подъезда – и когда появлялся наконец на пороге, каждый раз такой неожиданный, такой непривычный, как будто это не с ним она рассталась всего лишь утром!

Этим вечером все было так же, как обычно, но ровно до той минуты, пока Сергей не вошел в квартиру и Аня не увидела его глаза. Глаза были такие, что она чуть не вскрикнула от испуга…

«Что у него могло случиться такое страшное?» – мгновенно мелькнуло у нее в голове.

Вот уже восемь месяцев любые опасности связывались в ее сознании только с Матюшей – с тем, что он простудится, или проглотит какую-нибудь пуговицу, которую найдет на полу, или упадет, не дай Бог, с дивана, – и поэтому все трудности внешнего мира казались ей какими-то нереальными. Сергей заканчивал университет, диплом был уже защищен, оставались только госэкзамены, а после них подготовка в аспирантуру… Что могло произойти такое, из-за чего лицо у него белое и застывшее, как будто он получил известие о смерти близкого человека?

– Что случилось, Сережа? – спросила Аня, глядя в его неузнаваемое лицо.

– Анюта, мне, наверное, придется уехать, – сказал он, не проходя в комнату и даже не раздеваясь.

– Как уехать? – не поняла она. – Сейчас?

– Нет, все-таки не сейчас. – Он наконец улыбнулся, но улыбка получилась такая, что лучше бы ее вовсе не было. – Летом.

– Ты разденься, Сережа, – сказала Антонина Константиновна, незаметно вышедшая из комнаты в прихожую. – Если ехать не сейчас, то ты разденься и поужинай.

– Да, – сказал он. – Да, я разденусь и поужинаю.

Аня не только никогда не видела Сергея в таком состоянии, но даже не могла представить, что это вообще возможно.

И только когда он, так и не притронувшись к еде, наконец рассказал, почему ему придется уехать, она поняла, что сама на его месте просто плакала бы навзрыд. Да и на своем тоже.

Но на своем месте плакать было нельзя, это Аня понимала. Нетрудно было сообразить, что Сергею хватит уже и того, что вместо науки, вместо аспирантуры, вместо всех его надежд – ему предстоит армия. И если вдобавок к этому он увидит явное отчаяние своей жены… Впрочем, о неявном ее отчаянии он тоже, конечно, догадывался. Как и о том, что она еле сдерживает слезы.

Уже ночью, без сна лежа рядом с Аней на широкой старинной кровати, Сергей вдруг сказал:

– Анюта, милая, ведь я еще больше перед тобой виноват, чем ты думаешь…

– Почему?

Она быстро проглотила слезный комок, стоящий в горле, и приподнялась, пытаясь заглянуть ему в лицо. В мертвенном смешанном свете луны и уличных фонарей лицо было еще белее, чем во весь сегодняшний вечер. Даже пятнышко у виска было поэтому незаметно.

– Потому что я себе эту армию, считай, сам устроил.

– Но как же, Сережа? – ахнула она. – Ты сам попросился в армию?!

– Ну, конечно, не до такой степени. – Он невесело усмехнулся. – Проситься не просился, но просчитать последствия своего поведения тоже не удосужился. Я еще во время сборов догадался, что это может случиться. – Он взглянул ей в глаза и уточнил: – То есть даже не догадался, а понял, что кончится почти наверняка этим. Но ничего не предпринял, чтобы этого избежать… Хотя я вообще-то и сейчас не представляю, что мог бы против этого предпринять. Нет, представляю! – Он сел так резко, что кровать громко скрипнула и Матвей завертелся у себя в кроватке. – Пойдем на кухню, Анюта, а? – шепотом попросил Сергей. – Совсем мне не спится.

На кухне он сразу же закурил и, кажется, немного успокоился. Во всяком случае, того отчаяния, которое Аня услышала в его словах: «Нет, представляю!» – уже не было.

– Это на сборах случилось, – сказал Сергей. – Прошлым летом, как раз когда Матюшка родился. Помнишь, нас на все лето отправляли?

Конечно, Аня это помнила. Она тогда расстроилась из-за того, что во время ее родов Сергей будет на военных сборах; эта была обязательная программа военной кафедры, без сборов не давали звания лейтенанта запаса. Правда, за день до рождения ребенка он все-таки приехал в Москву по заверенной врачом телеграмме, поэтому о неприятностях, связанных с этими его сборами, Аня вскоре забыла. Как теперь оказалось, напрасно.

– Я даже представить не мог, что из этого получится. – Аня никогда не видела, чтобы он так курил – так много и с таким остервенением. – Стоял на тумбочке…

– Почему на тумбочке? – удивленно спросила она.

– Это так называется просто. Дневальный, значит. Входит полковник – я докладываю, что там положено докладывать. Смотрю, полковник знакомый – университетский завкафедрой. Видно, с инспекцией приехал. Ну, и заводит со мной задушевный разговор. – На этот раз он усмехнулся уже не просто невесело, а зло. – Как, мол, служба идет, да нравится ли армейская жизнь… Обычная такая бодяга. Я отвечаю: «Служба идет нормально, армейская жизнь нравиться не может». Он сразу: «Почему же вам, товарищ Ермолов, не нравится армейская жизнь? И фамилия у вас генеральская, и отвечаете вы четко, и выправка отличная – не сравнить с вашими коллегами, на которых форма мешком висит, – а армейская жизнь вам почему-то не нравится! Может, это на вас кто-нибудь из друзей неправильно влияет? Так вы на него укажите замполиту, проведем беседу…» В общем, задушевная такая провокация, тоже обычная. Ну что я должен был ответить, Анюта?

Аня не представляла, что ее муж должен был ответить какому-то неизвестному полковнику на предложение «указать замполиту». Что должен был – не представляла, но что ответил – тут же представила, и, как выяснилось, представила правильно.

– Мне тогда показалось, что я ничего особенного и не ответил, – виновато произнес он. – Сказал, что никто на меня не влияет, а у меня своя голова на плечах, и своей головой я думаю об армии то-то и то-то. И что за нашу армию, может, только в Отечественную войну было не стыдно. Да и то вообще-то стыдно, что солдат не жалели и, чтобы немцев остановить, просто трупами дорогу перед ними завалили. В общем, довольно внятно все это ему изложил, – снова усмехнулся он. – А ты в это время, между прочим, собиралась рожать, но вот это соображение, тоже вполне внятное, в моей самостоятельной голове почему-то не появилось.

– Но что же ты мог другое сказать, если ты так думаешь?

Аня невольно улыбнулась, хотя им обоим было совсем не до смеха. Но очень уж смешно он смотрел на нее исподлобья – совсем как Матюшка, когда она отбирала у него какую-нибудь гадость, которую он потихоньку вынимал из мусорного ведра.

– Помолчать я мог, вот что! – сердито ответил Сергей. – Независимость свою заткнуть в… куда подальше – и помолчать. А я не помолчал – вот и получил. Он мне тогда уже разъяснил, завкафедрой, – сказал Сергей, – что у меня, мол, превратное мнение о советской армии, а чтобы это превратное мнение исправить, он мне предоставит возможность в нашей армии послужить. Я еще подумал, что он меня из университета на последнем курсе хочет выпереть, но вышло все гораздо проще, без эффектных жестов. Надо кого-то лейтенантом призывать по разнарядке – меня и призвали. Вот и все, Анюточка. – Он вдруг вздохнул, и опять точно так же, как вздыхал Матюшка, когда, вертясь, случайно переворачивал тарелку с супом. – Так что я, можно сказать, своими руками все сделал, чтобы два года тебя не видеть.

– Почему? – растерянно спросила Аня.

– Сам не знаю, почему я все это ему ляпнул. – Теперь улыбка у него получилась жалкая. – Моча в голову ударила – вот как про такую дурость говорят.

– Да я не про то! Почему ты собираешься два года меня не видеть? – воскликнула Аня. – Ты что, в казарме будешь жить?