Яблоки из чужого рая - Берсенева Анна - Страница 60

Он протянул руку, коснулся Анниной груди, сжал пальцы, и она увидела, как губы у него мгновенно стали сухими, как будто он не выпил только что полный стакан чаю.

– Сережка, ты просто маньяк какой-то! – засмеялась она. – А если Матюшка проснется, а если твоя мама?

– Так я ж не на столе тебе предлагаю – в спальню пойдем. – Он встал и прижал ее к себе так сильно, что у нее занялось дыхание. – Или хочешь на столе?..

Сергей сильно устал за те два года, что занимался бизнесом – без отпуска и почти без выходных. Анна догадывалась об этом не столько по тому, что выражение его лица сделалось жестче и морщинки у губ отчетливее, сколько по тому, что он стал засыпать как каменный сразу после близости. Прежде они еще долго разговаривали в постели, когда их тяга друг к другу была удовлетворена, а теперь он обнимал ее, притягивал к себе и уже через минуту, приподняв голову от его плеча, Анна видела, что он спит мертвым сном.

Но сегодняшний вечер был исключением. Наверное, Сергей тоже взволновался разговором, который Анну взбудоражил совершенно.

– О чем спросить хочешь, Анютка? – сказал он, лежа на одной подушке с нею. И как он с закрытыми глазами видел, что она хочет о чем-то спросить? – Спрашивай сейчас, а то потом я тебя опять захочу, не до расспросов будет.

– Ты поспал бы лучше, герой-любовник, – улыбнулась она. – Сколько тебе лет, помнишь?

– Спрашивай, спрашивай, – потребовал он. – Мои года – мое богатство.

– Сереж, я ведь даже не знаю, сколько у тебя… то есть сколько денег ты можешь на все это потратить, – смущенно сказала она.

– Достаточно, – не открывая глаз, усмехнулся Сергей. – Я же наши акции купил, забыла? Год назад они дешевые были, а сейчас активно растут. Так что я не только зарабатываю хлеб свой в поте лица своего, но и лениво стригу купоны, – объяснил он. – Которые, впрочем, нарастают и благодаря моему труду в поте лица. Ну, это, в общем, неважно. Деньги пока есть.

– Но ты же хотел «Вольво» купить, я же знаю… – вздохнула Анна. – Неужели на все хватит?

– На все не хватит. – Он наконец открыл глаза и покосился на ее расстроенное лицо. – Значит, поезжу еще на «Жигулях». Заодно Матюшка поучится на отечественном материале. Это что, великая жертва, с машиной погодить?

– Почему-то именно твои машины всегда становятся жертвами моих дел, – опять вздохнула она. – Помнишь, «Запорожец» продал?

– Зато потом мотоцикл купил. Все, Анютка, хватит о делах – я тебя предупреждал! – Сергей повернул ее к себе лицом и прижался к ней животом так, что у нее сразу стало горячо между ног, как у девчонки. – Да сними ты эту пижаму, вот, в самом деле, идиотская мода…

Может быть, отложить покупку новой машины – это была и невеликая жертва. Но в тот день, когда Сергей ушел из университета, была принесена именно жертва, этого невозможно было не понимать. И воодушевление, с которым он впервые говорил сегодня о своем бизнесе, происходило оттого, что он только этим вечером почувствовал небесполезность сделанного выбора…

Глава 12

О том, что у Васьки сегодня день рождения, Константин вспомнил только у самого дома – когда уже отпустил машину и ехать за подарком было не на чем. Да и что можно было бы купить в двенадцать часов ночи для трехлетнего ребенка? Впрочем, может быть, что-нибудь продавалось даже и ночью.

Константин не слишком интересовался подробностями быта, но и ему казалось, что Москва как-то похорошела. Открылось множество лавок, на улицах продавали мороженое и другую снедь, и люди не выглядели одетыми в пальто из одеял.

Да и вообще этот город вбирал в себя такое множество разных людей со всеми их немыслимыми прихотями, что вполне могло быть, чтобы на седьмом году революции детские игрушки продавались в нем среди ночи.

Но отправляться на поиски подарка Константину не хотелось, хотя апрельский вечер было теплым и небо почему-то еще не совсем потемнело – оставалось по-вешнему ясным, несмотря на поздний час. В прежние времена он не отказался бы прогуляться в такую погоду.

«Поздно – спит уже Васька, – подумал он. – А завтра я рано уйду – тоже будет спать. Наверное, Ася что-нибудь от нас обоих ему подарила».

Кажется, спал в этот поздний час не только ребенок, но и Ася. Константин осторожно прикрыл за собою входную дверь, снял шинель и, не включая свет, прошел в квартиру. В гостиной было темно, в детской тоже, но в Асиной спальне горела настольная лампа; приглушенный свет пробивался в щель под дверью.

Он заглянул в детскую, посмотрел в темноте на сына, но тот спал, повернувшись на бочок, и Константин разглядел только пухлую щечку да волнистые, в Асю, темные волосики на виске.

Когда родился Васька, пришлось выгородить из большой многоугольной комнаты еще одну – детскую. В остальном же ничего не изменилось. Константину и в голову не пришло бы что-либо здесь менять, он вообще не слишком замечал обстановку, которая его окружала. Ася тоже почему-то ничего не покупала для дома, разве что какие-то вещички в Васькину комнату. Кажется, когда-то она говорила, что ей все здесь дорого такое, как есть. Константин лишь случайно вспомнил однажды эти ее слова и даже не был уверен, что вспомнил правильно, но переспрашивать не стал. Не хотелось лишний раз ворошить прошлое – ни ее, ни то, которое у них уже было общим.

Ася не спала, но была уже в постели и читала.

– Извини, закрутился и забыл про день рождения, – сказал он, садясь на край кровати. – Ты его от меня поздравила?

– Поздравила, – кивнула она. – Подарила лошадку-качалку, я ее третьего дня у «Мюра и Мерилиза» купила и у Тони до поры спрятала.

– Разве работает «Мюр и Мерилиз»? – удивился Константин.

– Да, только он теперь как-то иначе называется. Ты голоден, Костя? Я могу согреть обед. Или, если хочешь, есть холодная телятина и греческое молоко.

– Какое еще греческое молоко? – Он удивился не меньше, чем Мюру и Мерилизу.

– Это просто варенец. – Ася наконец улыбнулась, хотя глаза остались тревожными; но ведь они у нее всегда были такими. – Моя няня его когда-то так называла. И заквашивала серебряной монетой.

– Ты тоже заквашиваешь серебряной монетой?

Константин улыбнулся ей в ответ, но и тогда в ее глазах не зажглись золотые огоньки.

– Я заквашиваю серебряным наперстком. Что же, разогреть тебе обед?

– Я обедал на службе, – сказал Константин. – И не голоден. Заместителей наркома кормят неплохо, – попытался он пошутить.

– Я знаю, – кивнула Ася. – Их домашних тоже.

То ли горечь, то ли насмешка привычно послышались в ее голосе. Раздражение, охватившее при этом Константина, тоже стало уже для него привычным.

– Меня поздно воспитывать, – резко произнес он, вставая с кровати. – Я такой, а не другой, и не тебе меня учить.

– Я ничему тебя не учу, Костя, – тихо сказала она, глядя этим своим беспокойным взглядом, который теперь тоже его раздражал. – Мне слишком тебя жаль, чтобы я стала тебя мучить нравоученьями.

– Интересно! – Он остановился на пороге спальни. – Как это – тебе меня жаль? Я что, калика перехожий?

– Не перехожий.

– Но калика? – насмешливо переспросил он. – Ладно, не будем снова все это затевать… Хотя бы на ночь. Спи, не буду тебе мешать.

– Ты мне не мешаешь, Костя, – сказала она. – Я сама хотела… Я должна с тобой поговорить. Я тоже думала, что лучше завтра, но раз уж так получилось… Извини, я оденусь.

Три, ну, может быть, еще два года назад он не дал бы ей одеваться, когда она уже лежала в постели, а он стоял в дверях. Но три года назад и не могло такого быть, чтобы они не виделись два дня, вот как сейчас, и он вернулся бы наконец домой, и вдруг, на пустом месте, получился бы такой раздраженный разговор. Но мало ли что не могло быть прежде и стало сейчас!

Когда Ася вышла в гостиную, Константин сидел на полукруглой, похожей на колбасу козетке. Почему было не поменять эту бестолковую мебель на что-нибудь удобное! Этого он не знал, и еще меньше знал, почему это его так раздражает – ведь можно было сесть и в кресло.