Концепция лжи - Бессонов Алексей Игоревич - Страница 73

– Где это мы? – спросил Ямада, удивленно глядя по сторонам.

– Какая разница? Скажите-ка лучше, где сейчас корабль? Мне это интересно по личным, так сказать, причинам.

– Корабль может быть где угодно. А патрульный бот – прямо над нами, но, поверьте, ни засечь ни сбить его вам не удастся.

– Кто бы стал его сбивать…

Леон хотел спросить, видел ли он Жасмин, но не успел: в десятке метров от его купе остановился черный «Енисей», и из салона выскочил Коровин в длинном сером плаще. Леон опустил свое стекло.

– Пока можешь быть дома, – сказал ему генерал, наклоняясь поближе. – Завтра меня не будет, посиди в отделе, но ни на какие вызовы не реагируй. Послезавтра… в общем, тебя ждут в Кремле.

– Я понял, – прерывисто вздохнул Леон. – Выметайтесь, месье Катана, поезд дальше не идет.

В половине четвертого в отделе начался совершенно непонятный переполох. Сперва кто-то пронесся по коридору мимо кабинета Леона, сдавленно матерясь на ходу, потом к нему без спросу всунулась и тут же исчезла физиономия слабо знакомого лейтенанта из техслужбы – он даже не успел гаркнуть в ответ на подобное непотребство, и наконец, тоже без стука и доклада влетел растрепанный Троянов:

– Выпить есть?

– Господин капитан… – начал подниматься из кресла Леон, но тот не дал ему сказать и слова:

– Ты что, новости не смотрел?

– Какие, на хер, новости? Я работаю! – Леон указал на включенный инфор.

В груди у него что-то неощутимо оборвалось, но неведомым образом Макрицкий все же сохранил невозмутимое выражение лица.

– Там та-акое! В Штутгарте, только что, в прямом эфире, на весь мир, с тремя независимыми прокурорами, Ямада вещал такое, что у меня едва селезенка не лопнула. И там еще какие-то типы, вроде его подручные. Откуда он мог взяться, этот сукин сын? Его же кончили!

– Значит, не кончили, – вздохнул Леон.

– Господи, что теперь будет… – Троянов сел на первый попавшийся стул и схватил со стола лежавшие там сигареты. – Завтра наша генпрокуратура скажет все, что она думает по этому поводу, и теперь французы могут только утереться. Ты представляешь себе, он там десять минут рассказывал, как готовили нападение на Вайпрехта, а потом – Севилью.

– Нетрудно было догадаться, – пожал плечами Леон.

– Я, наверное, уволюсь, – кисло улыбнулся Троянов. – Не хочу смотреть это кино дальше. Да и зачем мы теперь будем нужны? Придут большие боссы и скажут, что мы не стоим своих денег.

– Теперь все только начинается.

– Да? Ты думаешь? Эх-х… так выпить у тебя есть?

– Кончилось.

Через десять минут Леон собрал свои вещи и уехал домой.

Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что сегодня, нет, вот только что закончился определенный этап не просто его службы, а вообще – жизни. В Кремле ему, наверное, вручат в приватной обстановке «Героя», на Грушевского, еще более приватно – наградную саблю с маловразумительной надписью типа «За отвагу», но эти детали ничего не изменят. Леон отнюдь не ощущал себя сколько-нибудь значимой фигурой на этой пятнистой шахматной доске. Нет, он был всего лишь мелким, совершенно случайным колечком в длинной цепи событий, закончившейся в итоге шумным крахом общемировой системы, построеннной на вранье, на идиотской «лжи во спасение», и сейчас он, устало глядя на мелькающие впереди габаритные огни автомобилей, думал о том, что никакая ложь, будь она хоть трижды спасительной, не может длиться вечно. Конечно, никто и никогда не узнает всей правды, но теперь лгать в глаза будет уже не так просто. Хотя бы потому что я, маленький и довольно никчемный в общем-то человечек, доказал самому себе, что для меня важнее истинная картина любых, даже самых страшных событий – а убаюкивающие сказки вы можете рассказывать своим детям. Если, конечно они вам поверят.

Он вошел в прихожую, аккуратно повесил в шкаф форменное пальто, положил перед зеркалом фуражку и, не снимая кителя, прошел в кухню. Достав из холодильника бутылку забытой «Кадарки», Леон сорвал пробку и налил себе в утреннюю чашку. В кармане кителя завопил служебный. Макрицкий поставил чашку на стол, щелкнул ответом и услышал тяжелое дыхание Мельника.

– Ты думаешь, тебе удастся махнуть ручкой? – голос Антона был непривычно сиплый, дребезжащий, как у столетнего астматика.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Леон.

Взгляд его почему-то остановился на невинной фарфоровой чашке с разноцветными попугаями на боку, до краев налитой густым вином.

– Не придуривайся, – захрипел Мельник. – Хотя, конечно, такой идиот, как ты… Вечная невинная овечка! Ты даже не представляешь себе, что натворил. Я всегда знал, что ты побывал у них, но сука Коровин не верил. Тебя нужно было убрать с самого начала – так нет, этому старому козлу все хотелось посмотреть, что будет дальше. Досмотрелись. Он как будто не понимает, что полетит первым.

– Не думаю, – все так же глядя на чашку с вином, медленно ответил Макрицкий. – Он как раз поднимется очень высоко. А ты должен знать, что ни на какой контакт они в ближайшее время не пойдут. Им это не нужно. Пока, по крайней мере.

– Это они тебе рассказали?

– Антон, я был у них на корабле в бессознательном состоянии. Я не собираюсь оправдываться – в конце концов, я сделал то, что должен был сделать вне зависимости от моих политических предпочтений, так как я, в отличие от тебя, в политику не играю, это не моя песочница, но ты должен знать – никаких программ в меня не вбивали. Это все случайность. Просто случайность.

– Ты идиот, – вздохнул Мельник. – Ты такой наивный идиот, что тебя даже жалко. Ну хорошо, Коровин, с ним все понятно, но ты-то что искал? Или в тебе взыграло миллардерское классовое сознание? Ты понимаешь, что теперь начнется «дикий запад», и хозяевами в нем станут все эти Зараевы и прочие?

– Им незачем врать, Антон. Ты не понимаешь – врать невыгодно. Просто невыгодно.

– Но если иначе нельзя?

– Почему? Потому, что иначе станет ненужной каста профессиональных болтунов, привыкших дергать за ниточки?

– Эти болтуны держали мир в порядке…

– Плевать они хотели на порядок, Антон. Они боялись потерять возможность смотреть сверху вниз. А теперь им придется учиться жить как все. Без ниточек на пальцах. Всего-то навсего.

Мельник тяжело вздохнул.

– Ладно, прощай, покойничек. И у меня к тебе просьба: посиди лучше дома, не надо пытаться лезть в самолет. И прятаться не надо, хорошо?

– Ты много не знаешь, Антон. Меня невыгодно убирать.

– Торгаш… какой же ты вонючий торгаш. Человек должен отвечать за свои действия – слышал?

Леон подождал, пока Мельник отключится, потом положил коннектер на стол и отпил наконец вина.

– Они ждут, что я начну метаться, – произнес он, задумчиво глядя в чашку. – А зачем я буду метаться? Это пускай они прыгают в свое удовольствие. И посмотрим еще, кто тут у нас наивный.

Он протянул руку к коннектеру и набрал несколько цифр на дисплее.

– Николай? Это я. А, новости… нет, поздравлять меня рано. У меня проблема. Я должен стребовать должок. Да, я буду ждать, но времени у меня мало.

Макрицкий налил себе еще вина и сел в кресло. Следовало включиться в мировые новостные сети, но он не испытывал особого желания слушать писклявые вопли обманутых в лучших чувствах брюссельских прохвостов. Леон и так знал, чтоони сейчас говорят. Сперва все все отрицают, даже если речь идет об очевидных фактах. Вот завтра будет интереснее…

… В начале девятого он подхватил две увесистые сумки и чехол с саблей, поправил на голове клетчатую кепочку со смешным помпоном и вышел из дому. Вплотную к подъезду стоял массивный черный «Майбах» с дипномерами украинского посольства. Леон раскрыл заднюю дверь, поставил на пол за передними сиденьями свои пожитки и уселся на упругий кожаный диван. Слева уже сидел крепкий горбоносый мужчина в непроницаемо-строгом костюме.

– Изрядного переполоху вы наделали, пан Леонид, – мягко сказал он, когда автомобиль почти неощутимо выехал со двора. – Если я скажу, откуда нам звонили, вы можете и не поверить.