Разоблаченная Изида. Том II - Блаватская Елена Петровна - Страница 72

Мы можем проследить это название «тайный» Бог еще дальше назад. В «Каббале» «Сын» сокрытого Отца, обитающего в свете и славе, есть «Помазанник», Сеир-Анпин, объединяющий в себе всех сефиротов; он есть Христос или Небесный человек. Именно посредством Христа Пневма или Святой Дух «создает все» [Ефесянам, III, 9], и производит четыре элемента – воздух, воду, огонь и землю. Это утверждение бесспорное, ибо мы находим, что Ириней обосновывает на этом факте свой лучший аргумент о необходимости иметь четыре Евангелия. Их может быть ни больше, ни меньше, как четыре, – он аргументирует.

«Ибо, так как существуют четыре страны света и четыре главных ветра (???????? ????????)… правильно, что она (церковь) должна иметь четыре колонны. Из чего явствует, что Слово, творец всего, тот кто восседает на херувимах… как Давид говорит, прося о его приходе: «Ты, который сидишь между херувимов, яви свое сияние!» Ибо херувимы также четверолики, и лики их суть символы трудов Сына Божия» [162, кн. III, II, 18].

Мы не будем останавливаться, чтобы во всех подробностях обсуждать особую святость четвероликих херувимов, хотя мы могли бы, быть может, показать их первоистоки во всех древних пагодах Индии, в ваханах (или носителях) своих возглавляющих богов; также мы легко могли бы приписать оказываемое им почитание каббалистической мудрости, которую, несмотря на это, церковь с великим ужасом отвергает. Но мы не можем устоять против соблазна напомнить читателю, что путем чтения «Каббалы» он может легко удостовериться в нескольких значениях, приписываемых этим херувимам.

«Когда душам надо покидать их обитель», – говорит «Зогар», придерживаясь доктрины предсуществования душ в мире эманаций, – «каждая душа отдельно является перед Святым Царем, облеченная в тонкую форму, обладающую теми чертами, с какими ей предстоит явиться в этот мир. Именно из этой тонкой формы происходит образ [„Зогар“, III, с. 104ab].

Затем в нем говорится, что типов или форм этих лиц всего числом четыре, а именно – ангела или человека, льва, быка и орла». Кроме того, мы могли бы выразить наше удивление, почему Ириней не подкреплял своего аргумента в пользу четырех Евангелий ссылками на весь пантеон четвероруких индусских богов?

Иезекиилю, при описании своих четверых животных, теперь называемых херувимами, как типов четырех символических существ, которые в его видениях поддерживают трон Иеговы, – не пришлось далеко ходить за образцами. Халдейско-вавилонские гении покровители были ему знакомы; Сед, Алап или Кируб (херувим), бык с человеческим лицом; Ниргал, лев с человечьей головой; Устур, сфинкс-человек, и Натхга с головой орла. Религия хозяев – идолопоклонников вавилонян и ассирийцев – почти целиком была перенесена в данное как откровение Священное Писание Пленников, а оттуда перешла в христианство.

Уже у Иезекииля мы находим, что подобие славы Господней обращается к нему, как к «Сыну человеческому». Этот своеобразный титул неоднократно повторяется по всей книге этого пророка, которая настолько же каббалистична, насколько каббалистичен тот «свиток книги», который «Слава» заставляет его съесть. Она написана и изнутри и снаружи, и ее действительное значение идентично со знанием «Апокалипсиса». Кажется странным, что так сильно подчеркивается это своеобразное обозначение, которое Иисус якобы применял к себе, когда в символическом каббалистическом языке так обращаются к пророку. Точно так же необычно видеть, как Ириней вдается в такие живописные описания Иисуса, чтобы показать, что он является «творцом всего, восседающим на херувиме», если только он не отождествляет его с Шехиной, чье обычное место было среди харубов Седалища Милосердия. Мы также знаем, что Херувим и Серафим являются титулами «Древнего Змия» (ортодоксального Дьявола), причем серафы в каббалистическом символизме означают горящих или огненных змиев. Десять эманаций Адама Кадмона, называемых сефиротами, все имеют свои соответственные эмблемы и титулы. Так, например, последние два суть Победа или Иегова-Саваоф, чей символ – правая колонна Соломона, Столп Яхин, тогда как СЛАВА – это левый Столп или Боаз, и имя его – «Древний Змий», а также «Серафим и Херувим».[265]

«Сын человеческий» – название, которое не могло быть присвоено никем, кроме как каббалистом. За исключением, указанным выше, в Ветхом Завете он использован только одним пророком – Иезекиилем, каббалистом. В своих таинственных и взаимных отношениях эоны или сефироты представлены в «Каббале» большим количеством кругов, а иногда фигурою ЧЕЛОВЕКА, который символически образован из таких кругов. Этот человек – Сеир-Анпин, и 243 числа, из которых его фигура состоит, относятся к различным степеням небесной иерархии. Как высказывается Кинг в своих «Гностиках», первоначальная идея этой фигуры или, вернее, этого прообраза, могла быть заимствована от индусского Брахмы и различных каст, символизированных несколькими частями его тела. В одном из величайших и наиболее красивых пещерных храмов в Эллоре, Насаке, посвященном Вишвакарме, сыну Брахмы, есть изображение этого Бога и его атрибутов. Тому, кто знаком с Иезекиилевым описанием «подобий четырех живых тварей», из которых каждое имело четыре лица и человеческие руки под крыльями и т. д. [Иезекииль, I—II], – эти эллорские фигуры должны несомненно казаться абсолютно библейскими. Брахму называют отцом «человека», так же как и Юпитера и других высочайших богов.

Именно в буддийских изображениях горы Меру, называемой бирманцами Миe-нмо, а сиамцами – Синеру, – мы находим одного из прообразов Адама Кадмона. Сеир-Анпина, «небесного человека» и всех эонов, сефиротов, Властей, Сил, Тронов, Добродетелей и Господств «Каббалы». Между двумя колоннами, которые соединены аркой, ключевой камень последней представлен полумесяцем. Это сфера, в которой пребывает верховная мудрость А'ди-Будды, верховного и незримого божества. Ниже этой высочайшей центральной точки находится круг непосредственной эманации Непознаваемого – круг Брахмы у некоторых индусов, круг первого аватара Будды – у других. Это соответствует Адаму Кадмону и десяти сефиротам. Девять их этих эманаций окружены десятою и иногда бывают представлены пагодами, причем каждая из них носит имя, выражающее один из главных атрибутов проявленного Божества. Затем ниже идут семь стадий или небесных сфер, причем каждая сфера окружена морем. Они – небесные поместья дэватов или богов; каждое из них сколько-нибудь теряет в святости и чистоте по мере того, как приближается к земле. Затем идет сама Меру, образованная из бесчисленных кругов внутри трех больших, означающих тройственность человека; и для человека, ознакомленного с числовыми величинами букв в библейских именах, подобных именам «Великий Зверь» или Митра ??????? ??????? и другим, – очень легко установить тождественность богов Меру с эманациями или сефиротами каббалистов. Также гениев назареев с их особыми миссиями всех можно найти в этом наиболее древнем мифе, превосходнейшем представителе символизма тайной доктрины, как ее преподавали в архаические века.

Кинг дает несколько намеков – хотя и, несомненно, слишком недостаточных, чтобы привести к чему-либо значительному, так как они обоснованы на вычислениях епископа Ньютона [410] – намеков, касающихся способа раскрывания тайн в числовых величинах букв. Однако, мы находим, что этот великий археолог, посвятивший так много времени и труда исследованию гностических гемм, подтверждает наше утверждение. Он показывает, что эта теория целиком индусская, и указывает, что дурга или женский двойник каждого азиатского бога является тем, кого каббалисты называют активной Силой[266] в небесной иерархии – термин, который христианские отцы приняли и повторили без полного понимания, и значение которого было окончательно искажено позднейшим богословием. Но вернемся к Меру.

265

См. [410].

266

«Хотя эту науку обычно считают принадлежащей еврейским талмудистам, нет никакого сомнения, что они позаимствовали эту идею из чужого источника – от халдеев, основателей искусства магии», говорит Кинг в «Гностиках». Имена Иаб и Абраксас и т. д., вместо того, чтобы быть гностическими выдумками недавнего прошлого, были в действительности святыми именами, заимствованными из самых древних формул Востока. Плиний, должно быть, намекает на них, когда упоминает о силах, приписываемых магами аметистам с вырезанными на них именами солнца и луны – именами, выраженными ни по-гречески, ни по-латински. В «Вечном Солнце», «Абраксасе», «Адонае» этих гемм мы узнаем те самые амулеты, которые высмеивал философический Плиний [410, с. 79, 80], и Virtutes (чудеса) в применении Иринея.