Человек, который хотел понять все - Бенилов Евгений Семенович - Страница 48

Сначала Таня пошла на разведку (они решили действовать по всем правилам): засунув руки в карманы джинсов и насвистывая с подчеркнутой беззаботностью, она обошла сад два раза вдоль забора. Сторожа в наличии не оказалось. Потом они с Давидом десять минут просидели в кустах, препираясь по поводу плана дальнейших действий. Операция перелаза через забор также отняла кучу времени, ибо Таня зацепилась волосами за ржавый гвоздь и застряла на самой верхушке. Короче говоря, когда они оказались внутри ограды и начали рвать яблоки, было уже совсем темно. Тишь стояла невообразимая — собаки, и те не лаяли. «Не шумите! — прошипела Таня Давиду, возившемуся у соседнего дерева, — Что же вы такой неуклюжий!»

Она складывала яблоки за пазуху — те приятно холодили разгоряченное тело. Из-за облачка выглянул месяц, и вдруг оказалось, что Давид стоит уже совсем близко — у той же самой яблони, что и Таня. Чтобы лучше видеть его, она отогнула мешавшую ей ветку. Давид ничего не говорил … и вдруг ей до смерти захотелось коснуться кончиками пальцев его губ. «Ты похожа на 'Леопарда'.» — тихо сказал он; "На какого леопарда? " — не поняла Таня; «На 'Леопарда, выглядывающего из зарослей лиан' с картины Руссо. — пояснил Давид, — Такая же загадочная с примесью бессмысленности.» «Это почему же я бессмысленная?» — обиделась она, но Давид не ответил, а вдруг шагнул к ней и оказался совсем близко. Таня подняла голову, чтобы посмотреть на него … и тут он, наклонившись, легко поцеловал ее в обветренные губы. Она обмерла, а он обнял ее за плечи и еще раз поцеловал, и еще раз … и еще … Таня погладила его по курчавым волосам и, наконец, коснулась пальцами его губ — оказавшихся мягкими и теплыми. Они ничего не говорили, только целовались, а потом Давид взял ее за руку и тихонько потянул к забору. «Оставим яблоки в моем номере?» — не то предложила сама, не то спросила у него Таня. Давид ничего не ответил, и ее отчего-то всю затрясло. Почти не разговаривая, они перелезли обратно через забор; не спеша, дошли до Дома колхозника. Когда они поднялись на второй этаж и подошли к двери люкса, ее колотила такая сильная дрожь, что трудно было попасть ключом в замочную скважину. Давид накрыл ее пальцы ладонью, и ключ вставился — они вошли в комнату. Таня, не зажигая света, сняла куртку и бросила ее в кресло, а потом повернулась к нему лицом. И тогда Давид обнял ее и поцеловал так сильно, что у нее перехватило дыхание и вспыхнуло лицо. Он расстегнул верхнюю пуговицу ее рубашки (она только дернулась, но ничего не сказала), затем вторую, третью, четвертую … «Сейчас у меня разорвется сердце.» — подумала Таня и обмерла в ожидании. Но тут что-то пришло в движение в окрестности ее талии и … из-за пазухи вывалилось яблоко. Она взвизгнула от неожиданности и вырвалась из объятий Давида — а яблоки градом посыпались из ее расстегнутой до пояса рубашки.

Повалившись спиной на кровать, Давид зашелся в приступе гомерического хохота. Таня растерянно стояла посреди раскатившихся по полу фруктов, потом рассмеялась сама. Присев на край постели, она коснулась его руки и тихо сказала: «Извините, пожалуйста.» «За что?» — удивился Давид; «За то, что так получилось.» «Глупышка ты. — с нежностью произнес он, потянул ее за руку и уложил рядом с собой. — Не бойся: тебе, скорее всего, больно не будет.» «А я и не боюсь. — спокойно отвечала Таня, поворачиваясь на бок и обнимая его за шею, — Теперь не боюсь. — Она несколько секунд сосредоточено размышляла, а потом добавила, — После яблок.»

Эти девять дней навсегда остались лучшими днями ее жизни — быть может, даже лучше тех двух недель с Малышом на Первом Ярусе. Она была молода и идеалистична, а одиночество еще не наложило свою когтистую лапу на ее душу. Впрочем, никаких иллюзий насчет Давида Таня не питала: знала, что женат и имеет двух сыновей, младший из которых двумя годами старше нее. И все равно она была счастлива — не от любви, а от полноты жизни. Она искренне верила, что влюблена, и когда Давид заметил, что любит Таня не его, а свою собственную молодость, то даже обиделась. Как же это она его не любит, когда все мыслимые аттрибуты любви — налицо? Она старательно таскалась за ним по пятам, заглядывала в глаза, а также, купив электроплитку в местном сельпо, варила на ней такие обеды, что у Желнораго лезли на лоб глаза! Что же это тогда, если не любовь?!

Старый мудрый Давид оказался прав: вернувшись в Москву, Таня вернулась к воздыханиям по Кольке. Теперь, однако, она уже не вскакивала чуть свет для десятиминутного тет-а-тета со своим Ромео и не замирала, когда тот садился за свой стол позади нее. Теперь она его жалела — что, впрочем, никак не мешало ей встречаться с Давидом на холостяцкой квартире своей приятельницы Мазаевой.

Дружба с Давидом Фельдманом продолжалась больше девяти лет, явившись одним из немногих мудрых поступков ее жизни. Сначала Давид перетащил ее в свой Институт Реставрации, где Таня стала заниматься действительно интересными вещами; он также поддержал ее морально, когда она забеременела, а балбес Сашка упорно отказывался жениться. В конце концов, Сашка все-таки женился, и Давид на пару лет отошел в тень — сам отошел, Таня его не отдаляла. А когда балбес уехал к своей отвратительной старухе в Англию и бросил Таню с вечно болевшим Андрюшкой без копейки алиментов, то Давид целый год помогал ей деньгами (утаивая от жены половину член-корреспондентской стипендии). Чуть позже именно он, и никто другой, сумел добиться отмены запрета на ее первую персональную выставку. Причем, Давид никогда и ничего не просил у нее взамен, более того — часто отказывался от ее подарков: как тогда, в самом начале, отказался от картинки с прудом, взяв неудачные «Образа в старой церкви». «'Пруд' ты сможешь хорошо продать.» — объяснил он свое решение, и Таня действительно выручила за эту картинку три свои месячные зарплаты без вычета налогов.

В пятьдесят два года (Тане было тогда двадцать семь) Давид заболел раком простаты. Операция, слава Богу, прошла удачно — метастазов не последовало, однако он стал импотентом. Таня хотела бы дружить с ним и дальше — к тому времени она любила его не за это — но он не пожелал.

Известив ее письмом (объяснявшем в сухом и сдержанном стиле причины принятого решения), Давид попросил более ему не звонить.

Дождь кончился. Странный серебристо-серый асфальт, покрывавший улицы Города, влажно блестел. Проехав трехэтажный дворец соседа-скульптора, Таня свернула на свой участок и на минуту притормозила перед гаражом, чтобы бросить взгляд через ограду на последнее творение соседушки. Вот оно, у фонаря рядом с фонтаном: двухметровый мраморный медведь с головой слона. Она сокрушенно покачала головой и завела машину в гараж. Оставив ворота поднятыми, а ключ — воткнутым в гнездо зажигания, Таня вошла в дом сквозь гаражную дверь. Теперь: горячий душ, потом постель. И, желательно, ни о чем не думать.

"А если заявится красавец-мужчина, выгнать безжалостно — и НАВСЕГДА!

Да ведь ты не умеешь навсегда, ты что, забыла?

Ничего, сегодня научусь.

За тридцать три года не научилась, а теперь — за один день? Перестань — ты не нашла в себе сил бросить ни одного мужчину за всю свою жизнь … Всегда тянула до последнего, пока они сами не уходили от тебя!

Ну и что? Зато я никому не причиняла боли!"

Быстрыми шагами Таня прошла через гостиную и толкнула дверь спальни. Скорее, раздеться — и в душ. Проходя мимо низкого туалетного столика, она мимолетно бросила взгляд в огромное трехстворчатое зеркало — кошмар … лучше не видеть.

«А они тебе?»

Танины воспоминания. Часть 2

Танины подразделяла своих возлюбленных на две категории: сильные и слабые. Или, вернее, три: сильные, слабые и Сашка. Последний не относился ни к сильным, ни к слабым — просто оболтус. И как получилась, что она с ним сошлась, — может, из-за его смазливости? Ну, если так — то получила Таня именно то, что заказывала, ибо больше в нем ничего и не было. Плюс, конечно, претензии: считал себя великим художником. На этом-то они и расплевались — когда Таня прямо у него на глазах перерисовала на чистом ватмане его картинку. Причем двигали-то ею самые благородные побуждения — показать балбесу его ошибки и как их исправить. Ну, дура … да разве можно так с мужчинами?! А с другой стороны, плевать — когда Сашка ушел, ей только легче стало … до тех пор, правда, пока он в Англию не умотал и по Москве не поползли слухи, что стал там знаменитым художником. Тут Таня от ревности и зависти только что на стенку не лезла: надо же — имеет три студии в Лондоне, Париже и Нью Йорке … как она в эту туфту поверила — непостижимо! Ведь знала же его, как облупленного, вруна несчастного, да и какой он художник, тоже знала … Потом, кстати, выяснилось, что слухи эти распускала его сумасшедшая маменька, которая и сама-то никакими достоверными сведениями не располагала: Сашка даже ей не писал.