Задолго до Истмата - Беразинский Дмитрий Вячеславович - Страница 74

– Петр Данилович, дорогой вы мой, – как можно доброжелательней произнес он, – ну что вы, в самом деле! В каждом деле есть свои тайны. Между прочим, один мудрый человек сказал, что секреты – это самое большое богатство и самое сильное оружие. Чем больше человек хранит тайн, тем более с ним считаются.

– И тем более он вероятный кандидат в покойники! – буркнул Басманов.

– Верно, – согласился Ростислав, – даю вам слово, что после встречи с князем-кесарем посвящу вас во все детали.

– И это тоже, – кивнул министр обороны, – да и чувство у меня такое, словно нам с вами еще работать и работать.

Ростислав легко взбежал по ступенькам крыльца, очищенного не только ото льда, но и от мельчайших снежинок: не приведи Господь, поскользнется Федор Юрьевич – головы не сносить. Знавшие его в лицо гвардейцы отсалютовали, взяв «на караул», дубовые двери тяжко скрипнули. Длинный коридор, мохнатый ковер под ногами. Тихо, точно в святилище.

Князь-кесарь любит работать в полной тишине, под старость подрастеряв дикие привычки и укоротив свой буйный норов, Непривычно по-новому высокая дверь. Все еще не прямоугольная, но сгибаться не нужно. Предупредительный вестовой в высоких красных сапогах отворил створки.

– Князь Каманин! – негромко доложил он.

– Князя сюда, а сам вон! – лаконично ответили из светлицы.

Ростислав вошел, все-таки немного нагнув голову (рост, знаете ли). Стоящий у камина Ромодановский повернулся к нему и ухмыльнулся. Что-то неуловимо мелькнуло в водянистых глазах, но Федор Юрьевич вдруг широко улыбнулся и сказал:

– Ну, здорово, Афанасий Поликарпович!

– Здорово, Семен! – ответил князь Каманин. – Вот и свиделись.

Эпилог

– Что он еще сказал? – спросила Софья Алексеевна. – Говори, мне до жути любопытно.

Ростислав лежал в кровати, до пояса укрытый одеялом, и рассказывал ей о «свидании» с Хранителем. Вернее, уже бывшим Хранителем. Софья сидела на стульчике у широкого трюмо, а старшая камеристка расчесывала ей волосы. Два дня назад императрица вместе с дочерью, принцессой Анастасией-Ульрикой, вернулись из лавры в столицу. Увидав расстроенное лицо «супруга перед людьми», она опечалилась, а узнав о причинах печали, обрадовалась.

– Ну и будем с тобой жить-поживать, добра наживать, – сказала она, – пора бы тебе уже и пристань обрести, солнце мое. Прикинься горбуном – я тебя поцеловать хочу. А то я уж всерьез Карлу подумывала из Стокгольма вызвать... после твоего отъезда.

– Для утех? – деловито поинтересовался Ростислав.

– Для их самых, – подтвердила глубокомысленным кивком Софья, – я ведь еще сучка – в полном соку. Благодаря вам, господин!

– Не жаль вьюноша? – хмыкнул Каманин. – Непривычный он к этому делу. Пару раз – и ноги протянет. А я кобель старый, проверенный. Опять же, мир повидал.

– Государыня, – почтительно вмешалась камеристка, – я вам сейчас половину волос повыдергиваю. Погодите шутковать.

– Понял, батюшка мой? Заткнись! – бросила Софья. – И ты мне так и не сказал, что Хранитель еще говорил.

Ростислав медленно вынул одну руку из-под головы, запустил под одеяло, чего-то там с наслаждением почесал и ответил:

– Чего говорил? Что обещают девушкам парни: вернусь – женюсь. Так и этот обещал... вспомню – позвоню. Тьфу! То есть через некоторое время заберу к себе. Если учитывать, что под понятием «некоторое» может быть любая величина, меньшая за вечность, то этого времени лично у нас с тобой – уйма.

Софья прикрыла глаза. Камеристка закончила ее причесывать и положила гребешок на трюмо, а вырванные в процессе причесывания волосы тщательно собрала и бросила в пылающий камин.

– Государыня, я могу быть свободна? – присела девушка в реверансе.

– Да, иди, Маргарита, – сказала императрица, не открывая глаз, – передай куаферу, чтобы пришел к восьми часам. В десять будем говорить с народом, так я хочу, чтобы народ видел свою государыню в полной красе. Несмотря на старушечий возраст.

Лицо Ростислава выразило целую гамму чувств. По нему сейчас можно было прочитать, что он думает о публичном выступлении с балкона в зимний период, о роскошной прическе, которой все равно не будет видно под пуховым платом, о «старушечьем» возрасте императрицы. В принципе если считать по годам, то Софья Алексеевна являлась дамой в весьма почтенном возрасте. Пятьдесят один год – возраст немалый. Где-нибудь в глубинке выглядевшую так пятидесятилетнюю бабу могли бы и сжечь за колдовство, но императрице дозволено было многое. В последние годы не без усилий соответствующих ведомств распространился слух о том, что русская императрица угодна богу настолько, что он даже возвратил ей утраченную в монастыре молодость.

Она встала перед зеркалом. Невысокая, почти стройная, почти девушка. Только старят глаза да память о десятилетнем заточении.

– Ростик, – укоризненно произнесла она, – а ты хоть догадался спросить об Андрее Константиновиче и Иннокентии?

Каманин потянулся, а лицо его стало мрачным.

– Как же, спрашивал! Думаешь, он знает? Ни хрена он не знает! Брехал что-то про статические межпространственные заряды! Насколько я понял из его бормотания, то программа Корректировщика разбросала нашу троицу по окрестным мирам. С целью сохранения уровня энтропии... ах да, ты же не в курсе.

– Немного поняла, – она села на кровать, – мне твой отец успел прочитать почти весь курс «общей физики». Талантливый у тебя тятька. Жаль, больше его не увижу.

Ростислав промолчал. Совершенно неожиданно Софья Алексеевна, правительница Российской империи, прониклась дочерними чувствами к человеку из иного мира. Называла по-местному «тятей», к чему Алексей Михайлович так и не смог привыкнуть, несмотря на то что оставался демократом и космополитом.

Софья забралась к нему под одеяло и положила голову на грудь. В это время в дверь постучали.

– Ну дык! – отозвался Ростислав.

Вошла гувернантка принцессы, мать Наталья – жизнерадостная женщина лет сорока. Стараясь не смотреть на обнаженный торс Ростислава, произнесла:

– Государыня, принцесса Анастасия-Ульрика просится к вам. Я уж ей объясняла, что вы заняты, но она ни в какую. Хочет к вам.

– Господь с тобою, Наталья! – воскликнула Софья. – Конечно, зови. Виданное ли дело, чтобы дите к мамаше не пускали!

Монахиня улыбнулась и вышла. Через несколько минут в опочивальню вбежала очаровательная девочка и прощебетала:

– Мама, я все не спала и не спала. К вам с папой хотела, а эта Наталья меня отговаривала. Говорила, что вы заняты! Папа, помнишь, ты мне обещал рассказать про звезды? Я уже пришла!

Маленькая принцесса сбросила мягкие туфельки и, забравшись между родителями, обняла отца за шею.

– Давай рассказывай, я слушаю.

И мгновенно уснула.

Ростислав с Софьей тепло улыбнулись друг другу.

Андрей Константинович не сразу понял, что произошло. Лишь когда налетевшая метель угомонилась, он поднял глаза на небо и увидал там знакомые очертания Большой Медведицы. Но и тогда долго тряс головою и глядел по сторонам.

Он находился на широкой дороге, слева и справа был лес, вдалеке виднелся железнодорожный переезд. Дорога, по всей видимости, была грунтовой – даже «заштукатуренные» снежной массой рытвины и колдобины отчетливо были видны опытному глазу. Волков обернулся назад. Насколько позволяли рассмотреть сумерки, метрах в трехстах дорога делала поворот и исчезала невидимой в лесу. Что это была за дорога? Откуда и куда она вела? Андрей Константинович вдохнул морозный воздух – здесь было ощутимо холоднее. Поэтому, не тратя время на раздумья, он развернулся в первоначальном направлении и зашагал к переезду.

Бормоча под нос самые невероятные предположения, он пытался осмотреть себя со стороны. Бараний полушубок, под которым мундир полувоенного покроя. На ногах – валенки на кожаной подошве. Голову венчает папаха.

– Твою мать! – с чувством произнес он. – Типичный бродячий замполит.