Охота на крыс - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 14

ГЛАВА 4

Я сидел в кабинете Мухомора и слушал лекцию о вреде несвоевременного исполнения бумаг. Начальник был просто великолепен, упиваясь своим же красноречием, а поэтому я вышел от него с низко опущенной головой, охваченный искренним желанием раскаяться и тут же схватиться за авторучку. Но придя к себе, я обнаружил, что паста в ручке закончилась, а искать новую не хотелось, так что минуты через две желание моё напрочь исчезло. А ещё через пять минут я уже забыл, что был у шефа. Сроки, сроки. Два месяца – это не срок. Я знавал оперов, у которых материалы по два года на исполнении находились. Нормалёк. Заявители уж и забывали, что там два года назад случилось, и, когда их вызывали, долго напрягали память. Так что для волнения не было причины.

Заглянул Филиппов.

– Слушай, одеяло своё не одолжишь, а? С раскладушки.

– Зачем? Тёмную, что ли, устроить кому-нибудь?

– Нет, опознание надо сделать.

– Опознание? А одеяло-то тут причём?

– А, – махнул рукой Женька, извлекая из-под слаженной раскладушки байковое одеяло, – сейчас верну.

Мне стало любопытно. Я вышел следом и направился в Женькин кабинет. Там, за столом важно восседал следователь из РУВД и заполнял какой-то бланк.

– Ну что, нашёл? – спросил он у вошедшего Филиппова.

– Вот, – показал Женька взятое у меня одеяло.

Следователь сдвинул со лба очки и оценивающе глянул да него.

– Не очень, конечно, ну ладно, клади. Ещё что-нибудь надо.

Женька снова вышел.

– Ты объясни, – спросил я у него, – что вы тут химичите?

– А, – опять махнул рукой Филиппов, – следак выделывается. Видел, у меня в кабинете ковёр стоял с обыска изъятый?

– Ну.

– Я потерпевшего нашёл, у которого этот ковёр увели, следователю сообщил. А он приехал и говорит, что «терпила» должен его официально опознать. Только для этого надо ещё два таких ковра. А где я ему их возьму? Ковёр-то какой-то уникальный, старинный, ручной работы. А этот упырь – ничего не знаю, давай ещё пару ковров. Говорит – позвони в универмаг, одолжи там на пару часиков.

Женька покрутил пальцем у виска.

– Пусть он дурак, но я-то не хочу, чтобы и меня дураком считали. Корче, вот одеяло ему нашёл, сойдёт за старинный ковёр. Но надо ещё что-нибудь.

– Вон у Мухомора на диване покрывало лежит, правда, не ручной работы и дырявое, но одеяла ничуть не хуже.

– О, точно.

Женька сбегал к Мухомору и вернулся с покрывалом.

Я улыбнулся и вернулся к себе.

Минут пятнадцать спустя Филиппов вернул мне одеяло.

– Ну что, опознал потерпевший ковёр?

– Среди этих тряпок его бы и слепой опознал. Самое смешное, в протоколе знаешь, что написано? Потерпевшему предъявлено три старинных ковра, среди которых он и опознал свой по характерным приметам.

– Здорово! Наверное среди примет было отсутствие дырок и кофейных пятен.

– Да, примерно так.

Женька вышел.

Я усмехнулся. Ну-ну. Кто там мне насчёт цинизма на мозги капал? Ах да, я забыл свою же теорию, что виной всему атмосфэра. Среда обитания. То есть если среда абсурдна, то и обитатели такие же… Вот это завернул! Опять на философию потянуло. Ещё бы! После таких опознаний. А может, все-таки не все обитатели такие же? Может, только этот следак такой остроумный? О, господи, что это я? Не остроумный, а исполнительный. Добросовестный. Раз написано, что надо три ковра – будет три ковра. А то вдруг потерпевший или свидетель его не опознает? Поэтому хоть одеяло, но положите рядом. А то не по закону. Закон нарушать нельзя. Ни-ни. Мы строгие блюстители, никакой фальсификации. Правда, иногда не тех расстреливаем, но это редко, в запарке, в суматохе. Зато ковры мы как надо опознали. Абсурдно, но по закону. И не виноват этот бедный следователь. Все она – атмосфэра. А вас, товарищ Ларин просим не выделываться. Закон не вами писан, атмосфэра не вами создана, но жить в этой атмосфэре вы обязаны, а поэтому шагом марш ковры искать.

Помню на заре туманной юности, когда я прозябал на милицейских курсах вместе с дружками-двоечниками, повели нас в суд. В тот, что самый гуманный. Повели в целях ознакомления с советским уголовным процессом. Вроде как детей из детского садика на кукольный спектакль. За ручку, дети, парами. Ну, впрочем, тот суд мало чем от театра отличался. Декорации – Ленин на стене, герб гипсовый, сукно зеленое на столе. Сцена – за барьером. Зрительный зал – мы, оболтусы. Действующие лица, они же исполнители – судья, чувствуется, с крутого похмелья, беспрерывно что-то рассматривающий за окном, заседатели – две пенсионерки, понимающие в уголовном праве, как я – в сельском хозяйстве, плюс подсудимый – бедняга-мужичок, что-то там свистнувший из магазина и теперь жалостливо лопочущий про трудное детство и папу-ветерана. Адвокат – мощная дама, красноречиво доказывающая, что подсудимый совершил своё злодейство под влиянием стечения роковых обстоятельств и психологического состояния, вызванного этими самыми обстоятельствами.

Потом судья скороговоркой, проглатывая слова, зачитал заранее написанный приговор, и спектакль закончился. И все остались довольны. Мужичок – тем, что получил условно, адвокат – тем, что получил деньги, судья – тем, что может сбегать похмелиться, бабули-заседатели – тем, что могут рассказать очередную байку во дворе, ну и мы – тем, что насладились бесплатным представлением! Прекрасно! Только в ладоши забыли похлопать. Может, это тогда у меня цинизм стал появляться? Ведь все все понимали, все все заранее знали, но спектакль все равно играли на славу. Лучше, чем в БДТ. Я думаю, Товстоногов был бы в восторге. Н-да… Ладно, товарищ Ларин, кончай со своей философией выделываться. Со своей атмосфэрой, со средой обитания. Какой там к чертям, цинизм? Не цинизм, а долбое… Хм. Ну, в общем, с тем же окончанием. Извиняюсь, не удержался…

Раздумывая, я по инерции стал качаться на стуле. Потом открыл сейф, достал папку и начал разбираться с материалами. Почитав немного, я отоложил их в сторону и опять задумался, вспомнив разговор со Снигеревым. Из него я понял только то, что мафиозные структуры к расстрелу отношения не имеют, если, конечно, Паша в курсе дел группировки. Я достал листок и выписал всех, имеющих отношение к пропавшим деньгам. Список получился не очень большим. Станислав Игоревич, его главбух – красавица Лариса, продюсер-менеджер Александр Николаевич Трофимов и убитый Осипов. Его я включил в чёрный список по причине его длинного языка. Мог поделиться с кем-нибудь о своей поездке. Да, ещё какой-то приятель Короткова, тот, который попросил его сдать деньги в банк. Отлично. Если бы я был Ниро Вульфом, моментально бы разобрался – кто есть кто. Но я не Ниро Вульф, а поэтому, поглазев на список минут пять, я сунул его в стол и опять вернулся к материалам. Нечего людям голову морочить, занимайся делом.