Без маски - Корепанов Алексей Яковлевич - Страница 17

– Это панов? – спросили в трубке приглушенным голосом.

– Совершенно верно, – без особого энтузиазма подтвердил я, потому что голос был не Наташин. – Слушаю вас.

– Если не хочешь больших неприятностей – не суйся в подвалы. – Голос стал еще глуше, словно говоривший прижимал к трубке носовой платок – так ведь обычно делают, судя по книгам. – Можешь потерять здоровье. И вообще…

Все это было настолько неожиданно, что я не нашел ничего лучшего, чем задать традиционный, опять же, вопрос:

– Кто это говорит?

– Не суйся в подвалы, – повторили в трубке и связь прервалась.

Я взял сигареты и побрел под фикус. Итак, мои посещения подвала не остались незамеченными. Это раз. Мне угрожают. Это два. А значит, я на верном пути. Кто и как мог меня разыскать? Могли проследить, куда я вчера направился после посещения Хуторов, но направился-то я не в редакцию, а в библиотеку, к фэнам. Значит, решение – как в задачке для первоклассников: нашли меня по моему же удостоверению, которое я показывал обитателям Хуторов, и значит, полезные советы по телефону дает мне кто-то из тех добрых молодцев-старшеклассников и пэтэушников. А еще это значит, что дело серьезное. Конечно, рассуждал я, можно прямо сейчас позвонить в милицию и предложить прочесать подвал – но вдруг Костя в чем-то замешан? Нет, решил я, будем идти уже намеченным путем.

Я разыскал нашего завхоза Кузьмича и, зная его страсть хранить «на всякий пожарный» в своей кладовке все что угодно, выпросил у него под честное слово хороший карманный фонарик, пообещав принести за это дефицитные нынче батарейки. Кузьмич не устоял под напором моего красноречия, но строго-настрого наказал «почем зря не светить».

День тянулся подобно пастернаковскому, только без положительных эмоций того стихотворения, я что-то читал, вернее, скользил глазами по тексту, не проникая в смысл, и старался мысленным усилием, в парапсихологическом ключе, подогнать стрелки часов, словно прилипшие к циферблату.

В обеденный перерыв я никуда не пошел, ограничившись табачной диетой под фикусом. А потом не выдержал и все-таки позвонил Наташе.

– Здравствуй, Наташа, – неуверенно сказал я, когда ее позвали к телефону. – Извини, что нарушил запрет, но мне показалось – ты исчезла насовсем… Или мне все это приснилось.

– Господи, Алеша! У меня то же самое. Все почему-то не решалась позвонить. Думала, позвоню, а мне ответят: да тут никогда такого и не было, не знаем никакого Панова. Ты не сердишься?

– Я не сержусь, Наташа. Наташенька…

Я ворковал и ворковал в телефонную трубку и оттаивало, теплело что-то внутри, словно возвращалось, вопреки всему возвращалось из прошлого то, что, казалось, никогда уже не сможет вернуться…

А потом к нам заглянула Шурочка и сообщила, что поступила телефонограмма из облсовпрофа. В шестнадцать они проводят совещание, а Чумаченко в командировке. Чумаченко был председателем нашего профкома, а я – простым членом профкома, ответственным за культурно-массовую работу, но на деле я был замом по профсоюзным совещаниям. Совещания почему-то проводились именно в те дни, когда Чумаченко бывал в командировках, и исторически сложилось так, что на них ходил я. Я уже и не роптал.

– Понял, Шурочка, – покорно сказал я, откладывая свои бумаги. – Да здравствует школа коммунизма.

– Опять звонили, твой адрес спрашивали. – Шурочка сочувствующе посмотрела на меня. – Так что жди с доставкой на дом.

Шурочка сочувствовала, потому что тоже знала соотношение между графоманами и неграфоманами.

На совещание кроме блокнота я прихватил и карманный фонарик, поскольку в редакцию возвращаться не собирался, а планировал заехать домой, перекусить и заодно переодеться, чтобы не таскаться в единственных приличных брюках по грязи Хуторов. Совещание прошло на удивление быстро, в духе недавней перестройки, и еще до шести я посетил продмаги, разжился в «Кулинарии» пельменями и возвращался домой даже раньше обычного.

Свет у Рябчунов не горел. На лестничной площадке возилась толстая почтальонша, рассовывая по ящикам корреспонденцию. Я взял у нее газеты и все-таки открыл свой ящик – кое-кто ведь поступал так же, как фантастическая поэтесса Мифрид В. И вытащил неподписанный конверт. Вероятно, я все-таки слегка нервничал после утреннего анонимного звонка или, возможно, предчувствовал что-то не очень хорошее. По этой или по какой-то другой причине я решил сразу определить содержимое конверта. Поставил пакет с «хлебом насущным» на ступеньку, отвернулся от шуршащей газетами почтальонши и вскрыл конверт.

В нем обнаружилось следующее. Кружок черной ткани. Статья из какой-то газеты, судя по шрифту, из «Комсомолки». Листок бумаги с наклеенными буквами, неаккуратно вырезанными из заголовков газет. Буквы складывались в уже знакомый текст: «Пойдешь в подвал пожалеешь». Без знаков препинания. Я пробежал глазами статью и вспомнил ее. Это была прошлогодняя, кажется, публикация о сибирском журналисте, погибшем, как говорится, при неизвестных обстоятельствах.

Я проводил взглядом удалившуюся почтальоншу и закурил. Задачка вновь оказалась переписанной из учебника для первоклашек. Кружок ткани – это, конечно же, «черная метка». Стивенсон, «Остров сокровищ». Пятнадцать человек на сундук мертвеца. Трактир «Адмирал Бенбоу» и Билли Бонс. Фраза из наклеенных букв – тоже классика, только уже не Стивенсон, а Конан Дойл. «Собака Баскервилей». «Если вам дорога жизнь – не ходите ночью на торфяные болота», – кажется, так. Ну а статья из «Комсомолки» – небось, вырезали в читальном зале – это уже для того, чтобы стало совсем ясно. Если я вдруг окажусь абсолютно тупым.

Стиль запугиваний выдавал индивидуумов с незаконченным средним образованием. Только вот почему меня так упорно запугивали?

В квартире меня поджидало кое-что еще. Окно в кухне было разбито, осколки валялись на подоконнике и на полу. На полу лежал и кусок кирпича, метко запущенный со двора. Это уже попахивало мелким хулиганством.

Я, не снимая куртки, присел на табурет у кухонного стола, ногой придвинул кирпич. Угроза была недвусмысленной. Что дальше? Дальше, вполне возможно – подожгут входную дверь. Дальше – уронят что-нибудь на голову. Очень даже может быть.

Я сидел, возил ногой обломок кирпича и медленно распалялся. Я готов был поймать этих малолетних гангстеров и отлупить так, как меня когда-то учили в нашей боксерской секции. Наверное, мне стоило пойти в милицию, но сделать это не давало самолюбие. Чтобы я испугался каких-то слабоумных сопляков? Да я сегодня же надеру им уши! В юности, на танцплощадке в горсаду дрались мы отчаянно, улица на улицу. Вот подкараулю в подвале, свирепо думал я, – и откручу им головы.

Но тем и отличается человек в тридцать шесть от человека в пятнадцать, что может хоть чуть-чуть управлять собой и рассуждать более или менее здраво. Я остыл и решил не отказываться от своего замысла: проследить за подростками, найти Костино убежище и поговорить с ним на полном серьезе. Я снял куртку, выбросил кирпич в мусорное ведро, собрал осколки стекла и занялся ужином. Ровно в десять тридцать я решил направиться на Хутора – и никакие угрозы не могли меня остановить.

Автобус, расплескивая лужи, неторопливо катил по черным улицам, ненадолго замирая на остановках и у светофоров. Улицы уже опустели, в окнах домов трепетал свет телеэкранов. Вновь пошел дождь, унылый ноябрьский дождь, по стеклам потекли грязные ручейки. Дождь… Внезапно вспомнился рассказ «Сын золотого дождя», который я читал и перечитывал с утра и все никак не мог сосредоточиться, думая о Наташе. Хотя рассказ был тоже созвучен. На мгновение стало холодно, словно струйка дождя затекла за воротник. Что если это как-то связано?.. Приезжие… Не такие… Глупости! Я сразу отказался от этого предположения, мысленно погрозив себе пальцем: мол, засел ты, уважаемый, по уши в своей фантастике и предположения строишь какие-то мрачно-фантастические.

Выйдя из автобуса и преодолев хляби Хуторов, я в начале двенадцатого добрался до подвала. Посветил фонариком, выбирая наблюдательный пункт, и решил устроиться наискосок от входной двери за приставленными к трубам досками. Расчистил себе место, сложил куски дерматина, сел на них и выключил фонарик. И стал ждать.