Ворота из слоновой кости - Корепанов Алексей Яковлевич - Страница 16

Там, в Одессе, три дня назад, произошла у Кононова встреча, повергшая его если не в смятение, то в весьма близкое к этому состояние. Он, вдоволь накричавшись и напившись пива на футбольном матче с участием «Черноморца», неспешно шел по Приморскому бульвару не без мысли закадрить какую-нибудь одинокую гражданку; денег в карманах было полным-полно – ресторан, шампанское, коньячок... а там уж как получится. Бросив рассеянный взгляд на скамейку, он словно приклеился подошвами к земле. На скамейке, ссутулившись, сидел длинноволосый парень в светлой безрукавке и серых брюках, глядя в пространство перед собой неподвижными, словно слепыми глазами. Это был тот самый парень, которого Кононов видел у подъезда своего дома в Москве две тысячи восьмого года. Это был тот самый парень из калининской столовой, которого он видел в семьдесят первом, в день своего появления здесь, в этом времени. Не близнец, не двойник, а именно тот самый. Именно тот самый!..

Правда, насчет того, московского, у Кононова были сомнения – все-таки не разглядывал он тогда специально то ли пьяного, то ли обкуренного субъекта, но калининского запомнил хорошо. На скамейке сидел именно он – и вновь в каком-то странном, чуть ли не коматозном состоянии.

С трудом переставляя ноги, Кононов подошел к скамейке, остановился перед парнем и, превозмогая себя, выдавил, сумев даже состроить на лице некое подобие приветственной улыбки, вспомнив про американское «чи-из»:

– Добрый вечер, земляк. Ты ведь из Калинина, да? Я тоже оттуда.

Парень не шелохнулся и вообще ничем не показал, что услышал обращенные к нему слова. Он продолжал невидяще смотреть прямо перед собой и, как почудилось Кононову, даже не дышал.

– Эй, очнись, – Кононов, нагнувшись, легонько похлопал его ладонью по плечу. – Пойдем, пивком угощу.

Парень неожиданно легко поднялся, даже не взглянув на Кононова, и, не проронив ни слова, шагнул мимо него, так что Кононов невольно отшатнулся. Мелькнуло совсем рядом молодое, но словно бы неживое лицо, лицо античной статуи, приводимой в движение какими-то скрытыми моторчиками – и Кононов успел заметить несколько белесых не выбритых волосинок на скуле знакомого незнакомца.

«Что за ерунда?..» – растерянно подумал он и тяжело опустился на скамейку, провожая взглядом удаляющуюся фигуру. Спустя несколько секунд странный парень затерялся среди прогуливающихся по бульвару людей.

Может быть, это соглядатай, направленный Сулимовым вслед за ним, Кононовым, для контроля за выполнением задания? Но уж больно необычный этот соглядатай, да и задание-то уже выполнено. Или он все-таки обознался? Или же это одессит, по случайности очень похожий на тверского жителя?

Не верилось Кононову в такие случайности, но никаких других версий в голову ему не приходило. Самым лучшим было бы не придавать значения этой встрече, постараться забыть о ней – но Кононов знал, что такое у него вряд ли получится. Какой-то чуть ли не мистикой веяло от этой встречи, и в душу невольно закрадывалась непонятная тревога. Вернее, тревога-то как раз была вполне понятной, она была из разряда тех эмоций, которые овладевают человеком при столкновении с явлением, объяснить которое он не в силах... Все-таки гораздо проще и удобнее было считать эту встречу очередным совпадением – мало ли на какие фортели подчас способна жизнь...

И тут, сидя на вечернем бульваре неподалеку от Потемкинской лестницы, Кононов очень к месту вспомнил несколько разных историй, вычитанных когда-то из газет – там, в Москве нового тысячелетия. О том, как автор романа об океанском суперлайнере, сам того не ведая, предсказал постройку и гибель «Титаника». О целой серии перекрестных совпадений, касающихся двух американских президентов – Авраама Линкольна и Джона Кеннеди. Опять же о книге, где рассказывалось о потерпевших кораблекрушение в океане – оставшись в маленькой шлюпке и мучимые голодом и жаждой, они, кинув жребий, зарезали юнгу, и питались его мясом и пили его кровь; а потом эта история повторилась в действительности; тем же было название корабля и так же, как и в книге, звали юнгу – и оставшиеся в живых пили его кровь, чтобы не умереть от жажды... А Джонатан Свифт с его двумя еще не открытыми в то время спутниками Марса – хотя тут дело достаточно темное... Наконец, совершенно мистические события произошли с каким-то американским актером, лет сто или двести тому назад. Актер умер вдали от родного то ли городка, то ли поселка и был похоронен на чужбине. А через много лет океан размыл прибрежное кладбище, и гроб с прахом актера понесло течением вдоль побережья Северной Америки. И еще через сколько-то там времени вода выбросила его на берег того самого то ли городка, то ли поселка!

Чересчур убедительными эти истории Кононову не казались – но все-таки... Мало ли на свете совпадений... И потом, с чего он взял, что парень именно тот самый? Бывают ведь и двойники, в газетах и об этом не раз писали. Но почему двойник парня из калининской столовой такой же странный?

В ресторан он в тот вечер так и не пошел, и не заглядывался на симпатичных одесситок, а до темноты бродил по бульвару, стараясь не думать ни о чем.

Одесса... А теперь – Киев... Почти год он прожил в этом мире, и носило-мотало его как осенний листок, и менял он города, совсем как в песне, которую под гитару пел Баклан-Ножкин в кинофильме «Ошибка резидента» с Георгием Жженовым в главной роли, роли шпиона – хотя на шпиона артист Жженов был совсем не похож...

Тогда, в первый день своего пребывания в году одна тысяча девятьсот семьдесят втором от Рождества Христова, расставшись с отцом, он вернулся из Отмичей в Калинин. И две ночи провел в сарае, стоящем во дворе одного из корпусов университета, – а в нескольких десятках метров находился и его дом, где была его мама, где был он сам – трехлетний карапуз, знакомый ему, Кононову-из-будущего, по старым фотографиям, которые он забрал с собой в Москву после смерти мамы, вместе с другими вещами; жилплощадь числилась за университетом, и никаких прав на нее у давно уехавшего из Калинина Кононова не было. Этот высокий сарай, крытый черепицей, помнился ему с детства. С его крыши они – приятель и сосед по дому Толька Морозов и его двоюродный брат Юрка – прыгали в высокий сугроб, выхваляясь друг перед другом своей удалью. В этот сарай они залезали, разобрав черепицу на крыше, и курили там, валяясь на огромной горе метелок, которые университет закупил, наверное, на две-три сотни лет вперед. Именно там, на этих колючих метлах, и нашел пристанище Кононов – благо теплыми были летние ночи.

А потом, получив, наконец, фотографии на паспорт, он на трамвае отправился в Затверечъе, где на одной из неприметных, почти деревенских, без асфальта, улиц с деревянными домами, едва выглядывающими из-за высоких заборов, находился и нужный ему дом.

Адресом снабдил его Сулимов – там обитал некий народный умелец, большой специалист по изготовлению фальшивых документов. Участь его в будущем была незавидной – ведь Сулимову этот спец был знаком, несомненно, из очередного уголовного дела. «Посадили его только в конце восьмидесятых, – сказал Кононову дон Корлеоне, – так что никакого риска для вас нет. Записей он не вел и вашу фамилию не упоминал. Да и погорел, собственно, не на этом». Кононов слушал Сулимова, и в памяти его вдруг проявилась песенка, застрявшая там с пионерского детства: «Мы взяли эту падлу, свели в энкаведе – и больше эту падлу я не видал нигде»... Хотя умелец был, конечно же, не самой большой «падлой» тех времен.

После того, как Кононов несколько раз придавил пальцем кнопку звонка у ворот, глазок в железной калитке открылся – и он, согласно наставлениям Сулимова, произнес: «Я по рекомендации Артиста». Калитка открылась и молчаливая женщина неопределенного возраста провела его в дом. Там Кононов вручил хозяину – весьма интеллигентного вида, моложавому, хотя и заметно лысеющему мужчине с маленькими острыми глазками – фотографию и бумажку со своими анкетными данными. А к вечеру следующего дня, вновь переночевав в сарае, получил в меру потрепанный паспорт, расплатившись с умельцем немалым количеством все тех же десяток с профилем хитромудрого вождя российской революции. В паспорте значилось, что он, Кононов Андрей Николаевич, родился 6 мая 1931 года в РСФСР, а именно в городе Новосибирске, что он русский, а паспорт выдан ему Ленинским районным отделом внутренних дел того же города Новосибирска, а прописан он, Кононов Андрей Николаевич, еще дальше от Калинина – в таежном городе Красноярске, по улице Советской, 21. Печати и штампы были четкими, вид на фотографии у Кононова был очень честный, и вряд ли у кого-нибудь могли возникнуть сомнения в подлинности этого «молоткастого и серпастого», воспетого еще поэтом-бунтарем Владимиром Маяковским.