Возрождение - Корепанов Алексей Яковлевич - Страница 1

Луноход неторопливо катил по исполосованной черными тенями равнине, петляя среди изъеденных временем каменных наростов, похожих на сталагмиты земных пещер. В черном небе мирно уживались яркие холодные звезды и низкое ослепительное солнце, а вот Земля уже с полчаса как канула за недалекий горизонт. Вернее, не за горизонт, а за изломанные контуры скал, похожих на средневековые замки.

Точно в срок – хотя внутри все дрожало от напряжения – он связался с диспетчером базы:

– Это Меннинг. У меня все в порядке, Сергей, иду по маршруту. До точки еще километров восемь, но тут пока только фигурная езда получается, так что как бы не все десять.

– Продолжай в том же духе, Тедди, – отозвался диспетчер. – Фигуряй. Связь по графику.

Сердце Теда Меннинга учащенно билось. Луноход – четырехколесная самодвижущаяся конструкция с открытой двухместной кабиной и похожим на ванну кузовом – все так же лавировал среди «сталагмитов» и скал, продвигаясь к месту давней неудачной посадки автоматической станции ЕКА – с нее нужно было демонтировать уцелевшую аппаратуру. Другие обитатели первой международной лунной базы тоже занимались своими делами – а дел было по горло...

В висках Меннинга все сильнее стучали маленькие неугомонные молоточки. Огибая очередной, почти готический монолит, он повернул голову, рассматривая освещенный солнцем хаос выступов, изломов и трещин, – и буквально сразу же остановил луноход. Спрыгнул с невысокой подножки и плавными длинными шагами направился к скале, то и дело, несмотря на массивный скафандр, зависая над лунной поверхностью.

В обращенном к нему боку скалы находился грот с высоким входом. Солнечные лучи беспрепятственно проникали внутрь, под куполообразный свод – и там, в глубине, нежно розовела в этих лучах фигура Сфинкса. Лунный Сфинкс был гораздо меньше египетского исполина и сохранился гораздо лучше – это Меннинг заметил сразу. Затаив дыхание, он приблизился к изумительной, невероятной находке и приложил ладони в перчатках к широкой груди покоящейся на невысоком постаменте скульптуры с телом льва и человеческой головой.

...Покинув грот, Тед Меннинг вернулся к луноходу и вытащил из кузова похожий на гранатомет лазерный резак. Установив его возле бока Сфинкса – это был не камень, а какой-то другой, скорее всего искусственный материал, – он опустил второй светофильтр на шлеме и уверенно сомкнул пальцы на рукоятке. Тонкий луч вонзился в фигуру человекольва, прошелся по спине, по затылку, отделяя голову, по-мясницки кромсая подобие хранителя Великих Пирамид, наискось перечеркнул постамент – раз... еще раз...

Через несколько минут Лунный Сфинкс превратился в бесформенную груду; даже самый причудливый фантазер не смог бы теперь представить себе, чем только что было это крошево.

Тед Меннинг отступил на несколько шагов от скалы, покусал губу, прикидывая, оценивая варианты, – и вновь пустил в ход резак.

Каменный свод беззвучно обрушился, погребая под собой обломки удивительной скульптуры, по скале медленно зазмеились новые трещины – и Меннинг затяжными прыжками добрался до лунохода, уложил резак на место и повел свою самодвижущуюся повозку прочь от как бы нехотя проседающей, крошащейся скалы.

В расчетное время он вновь вышел на связь с диспетчером:

– Это Меннинг. Все еще тащусь по маршруту, но надеюсь когда-нибудь добраться до финиша. Проблем нет.

– Пусть их и не будет, Тед, – пожелал ему Сергей. – Давай, ковыляй потихоньку, обед мы тебе оставим, не переживай...

Тед Меннинг вел луноход по лунному бездорожью и улыбался, и что-то тихонько напевал без слов. Угомонились молоточки в висках, и сердце билось ровно и спокойно. Он сделал то, что должен был сделать, к чему шел долгие-долгие годы. Он выполнил свое предназначение.

Он уже не помнил, когда впервые ощутил в себе нечто. Нечто пробудилось, всплыло из каких-то темных неведомых глубин, нечто царапалось, покусывало, теребило, подталкивало, требовало... Далеко не сразу Тед Меннинг научился понимать эту возникшую словно ниоткуда частицу своей сущности – или спавшую в нем до поры? Или переданную по генетической цепочке из прадавних времен, когда совсем иным был рисунок земных созвездий?

Меннинг не знал, что такое эта сидящая в нем заноза, но в конце концов уразумел, какие действия должен предпринять. В двадцать два года, покинув свой благословенный Альбион, он оказался под жарким небом Египта. И там, повинуясь воле управляющего им неведомого нечто, приложил ладони к шершавым камням Великого Сфинкса Гизы.

И – тщетно. Древний человеколев был мертв, давным-давно мертв, и созидающая сила безвозвратно ушла из него в горячий песок, и растаяла в глубинах земли.

Той же ночью, глядя из окна гостиничного номера на ущербную Луну, он понял – и это понимание обожгло его виски, словно он глубоко вдохнул нашатырь: выход – там, на Луне...

Все его дальнейшие действия были подчинены одной задаче: попасть туда. Он перевелся на другой факультет. Он стал членом аэроклуба и одновременно осваивал слесарное дело, электротехнику и ремонт компьютерных систем. Неожиданное наследство от дальней родственницы подсказало Меннингу, что им управляют, ему помогают и ведут. Эту помощь, это участие он ощущал постоянно, год за годом – и ни разу у него не возникало желание воспротивиться, взбунтоваться, попробовать поступить наперекор запущенной неведомыми силами программе.

Он знал, что должен выполнить свое предназначение. Во что бы то ни стало.

С помощью все того же не поддающегося определению нечто он прошел конкурсный отбор и стал одним из специалистов ЕКА – Европейского космического агентства. И вновь его вели, и всякие вовсе не случайные случайности влияли на его карьеру только положительным образом. Буквально на следующий день после того, как он отметил свое тридцатитрехлетие, его включили в состав международной лунной экспедиции...

Попав на Луну, он почувствовал зов – и этот зов в конце концов привел его к Лунному Сфинксу.

Там, в гроте, ощутив под перчатками твердую грудь созданной неведомо кем скульптуры, он вдруг словно бы лишился собственного тела, он слился с фигурой человекольва, он растворился в нездешней глубине – и глубина эта не пугала, потому что была до странности знакомой... Но знакомой не ему, Теду Меннингу, а кому-то другому, кому-то, жившему в давние-предавние эпохи, кому-то, продолжавшему существовать в нем, Теде Меннинге... Он ощутил себя одним из множества сущностей, разбросанных по разным мирам – они страстно желали вновь, как когда-то, быть вместе.