Шестая Бастионная - Крапивин Владислав Петрович - Страница 42

– А почему не написали?

– Трудно сказать… Наверно, потому, что не люблю печальных концов. Там люди погибли. Среди них один мальчик, юнга…

Сандалик посмотрел на меня внимательно и сказал:

– Жалко.

– Да… В общем, не получилось у меня.

– А вы про этот фрегат где узнали? Тоже из какой-то старинной книжки?

– Тоже… Есть такая, с описанием всех крушений в русском флоте. От петровских времен до Крымской войны.

– Всех-всех?

– Да. Много там всяких историй…

Сандалик придвинулся ко мне и сел поудобнее, словно решил, что эти истории я стану ему пересказывать. Потом произнес полувопросительно:

– Интересно, наверно…

– Конечно. Хотя и грустного много.

Сандалик понимающе кивнул, затолкал карту в ранец, но не встал. Ему явно не хотелось домой. Он подтянул на скамейку ногу, уперся в колено подбородком, посидел так, глядя куда-то вдаль. Потом сказал:

– В позапрошлом году у волнолома буксир штормом разбило, тоже люди погибли. Слышали?

– Да, я знаю…

– Так обидно, – тихо проговорил Сандалик. – Совсем недалеко от берега.

– Крушения чаще всего и бывают у берега.

Сандалик задумчиво покивал, каждый раз тыкаясь подбородком в колено. И признался:

– Я тоже не люблю книжки с плохими концами.

– Наверно, никто не любит, – сказал я.

– Наверно… А все-таки интересно, – вздохнул он.

– Что? – не понял я.

– Ну, та книга. Про крушения кораблей.

Мне показалось, я уловил его тайное желание. А может быть, мне не хотелось вот так просто встать и распрощаться с Сандаликом. Я в самом деле не люблю печальных концов, а этот конец был бы вполне печальный. Останется мальчишка со своими обидами. Ничем я его не утешил, ничем не помог, никакой даже маленькой радости ему не сделал. Стоило тогда останавливаться и садиться рядом?

Я сказал, почти не размышляя:

– Хочешь, я дам тебе эту книгу? Только на денек, послезавтра я уезжаю.

Он глянул удивленно. Глянул недоверчиво. Глянул обрадованно.

– А… как? А… она где?

Нам повезло: на проспекте Гагарина я увидел свободное такси и мы домчались до гостиницы буквально в пять минут. Я оставил Сандалика в машине, взлетел на лифте в свой номер, схватил книгу, вернулся и сказал шоферу:

– Обратно…

Надо было доставить Сандалика домой, а то получится, что похитил ребенка.

Он сидел в уголке кабины смущенный и слегка ошарашенный неожиданностью и быстротой всего, что случилось. Я сказал:

– У тебя сегодня вечер, завтра день и послезавтра почти день. Всю книгу, наверно, не прочитаешь, но кое-что успеешь.

– Ага… – тихонько выдохнул он. – А куда мне ее принести?

– Сможешь прийти прямо на вокзал?

– Конечно, – торопливо сказал он. – Я с первого класса один через весь город езжу.

– Поезд отходит в семь вечера. В полседьмого приходи к вагону номер шесть, я буду ждать.

– Ладно… – И дальше он всю дорогу молчал, только недалеко от кинотеатра «Мир» сказал:

– Здесь остановите, я тут пешком доберусь, по дворам…

Еще когда я ехал с Сандаликом в гостиницу, во мне зашевелились осторожные взрослые мысли. Книга редкая. Охотился я за ней несколько лет и лишь недавно «изловил» в Москве, в антикварном отделе Дома книги. Что я знаю про мальчишку? Где живет неясно. В какой школе учится – тоже (их несколько в том районе). Даже фамилию на дневнике не посмотрел. Как найдешь четвероклассника, про которого известно только, что зовут его Саша или Санька и прозвище Сандалик? К тому же это прозвище в новой школе, наверно, и не знают… А расспрашивать Сандалика я не решился. Подумает еще, что я ему не доверяю.

Конечно, ничего плохого о Сандалике я не думал. Но я боялся разных случайностей. Вдруг не удержится и вытащит книгу на уроке, а тут эта самая учительница, которая накатала запись в дневнике! "Дай сюда! Где взял такую книгу? Не отдам, пока не придут родители!" Или потеряет где-нибудь. Или еще что-то…

Но, в конце концов, шут с ней, с книгой. Если мальчишка не придет к поезду, я не о книжке думать буду. Из-за него изведусь, из-за Сандалика. А он может не прийти: мало ли какие причины готов нам подсунуть подлый закон "всемирного невезения"! Сандалик может просто опоздать, может неожиданно заболеть ангиной, может ногу подвернуть. Это еще ладно. А если будет спешить и не там побежит через улицу?..

Он не придет, а я буду маяться в вагоне от неизвестности и всяких мыслей…

Страх за мальчишек, видимо, у меня в крови. Первый раз я ощутил его давно, лет двадцать пять назад, когда повел купаться на озеро ватагу соседской ребятни. Простая мысль, что безопасность каждого гвалтливого и беспокойного пацана из этой компании зависит сейчас только от меня, вызвала колючую дрожь и нехорошую слабость в ногах. Но дрожь дрожью, слабость слабостью, а вскоре ватага превратилась в отряд. Появились походные палатки, фехтовальные клинки, парусная эскадра. И все это, как взрывчатой начинкой, было наполнено риском: походы по лесам и скалам, плавания по штормовым озерам, мушкетерские турниры, киносъемки с рыцарскими боями и абордажными схватками… И бояться приходилось каждый день. Даже в мелочах. Не пришел кто-то из мальчишек на вахту, и думаешь: не случилось ли что по дороге? Пошли ребята с занятий поздним зимним вечером – опять боишься за них. Ободрал кто-то колено или локоть – снова забота: хорошо ли промыли и забинтовали? Стоят ребята в ночном карауле – и сам спишь вполглаза…

Может быть, это и зря. Может быть, чересчур. Но никуда не денешься, такая тревога становится постоянной, как дыхание. И она уже не только о «своих». Она о любом, с кем ты хоть как-то знаком…

Такие мысли, уже не имеющие прямого отношения к Сандалику, крутились у меня, пока я мчался на такси к яхт-клубу.

Я почти не опоздал. А Юрос явился еще позже меня: он учился во вторую смену и к тому же его заставили переписывать задание по математике. Я его даже слегка подразнил за это.

Мы весь вечер готовили яхту к выходу, а следующий день провели в море. Ветерок был так себе, небольшой, но все же плавание оказалось интересным. Особенно для меня, для человека, который бывает у моря неделю в году. К вечеру около десятка крейсерских яхт оказались недалеко друг от друга, когда шли от Херсонесского маяка в порт. Ветер перешел к норд-весту, сделался покрепче, и парусники, обгоняя друг друга, полетели к гавани мимо всех бухт Гераклейского полуострова: Казачьей и Камышовой, Круглой и Стрелецкой, Херсонесской и Карантинной… Море было очень синее, небо чистое, на волнах появились гребешки, чайки поворачивались клювами к ветру и останавливались в его потоках. А яхты набирали скорость. Рядом с нами мчался громадный двухмачтовый «Орион». Юрос, прочно расставив тощие ноги, стоял на носу и снисходительно махал "Ориону"…

Во время плавания тревожные мысли о Сандалике у меня рассеялись. На следующий день тоже некогда было беспокоиться, хватало других забот. И волноваться я начал уже на подходе к вокзалу. Опять стал думать: а вдруг не придет?

Конечно, так и получилось: была ровно половина седьмого, а Сандалика на платформе не оказалось. Закон "всемирного невезения" вступал в силу.

Люди шли от троллейбусной остановки на платформу через мост над рельсами. Несколько раз я обрадованно вздрагивал, когда между прутьями перил мелькали коричневые ноги, а над поручнями проносилась голубая рубашка и светлые растрепанные волосы. Но это были просто похожие на Сандалика мальчишки. Много их таких…

До отхода осталось десять минут. Потом восемь.

Семь… Тут я впервые чертыхнулся. Вполголоса, но от души. Иногда это действует на "всемирное невезение" как заклинание.

…Сандалик появился не с моста, а откуда-то сзади. С частым топотом и сбитым дыханием. Встал передо мной встрепанный и виноватый, быстро проговорил:

– Здрасте… Извините, пожалуйста. Ой…

– Ох и мчался ты, – сказал я радостно. – Что-нибудь случилось?

– Да… Нет… Я из-за Люськи задержался, это сестра моя. Ух, я ей потом еще скажу…