Шестая Бастионная - Крапивин Владислав Петрович - Страница 47

Да, с Одиссеем было хорошо.

Но ведь не убежишь навсегда в Древнюю Грецию. К тому же Одиссей был… нет, Санька не хотел этого обидного слова «придуманный», но все-таки…

Футбольную игру четвертый «А» продул «бэшникам» со счетом три – шесть. И Санька не мог удержаться от хмурой радости. Но, конечно, радовался он про себя, а по классу ходил с равнодушным лицом. Не взяли в команду – ну и ладно…

Радость, однако, была слабенькой, потому что Димка оказался героем. Несмотря на проигрыш. Он заколотил четвертому «Б» два гола из трех и всегда был в самой гуще отчаянной футбольной битвы. И не ушел с поля, хотя ему дважды попало чужим ботинком по ноге. Все про это говорили. Под коленом и на щиколотке у Турчакова сияли синяки. Каждому нормальному человеку было ясно, что Димочка нарочно пришел в коротких штанах: пускай все видят его боевые отметины. Но четвертый «А» этого не понимал и смотрел на Турчакова с уважением.

Сам Димка вел себя скромно: чего, мол, хвастаться, если проиграли? Только на уроке иногда тихонько шипел сквозь зубы и потирал под партой синяк. Это было глупо: такие ссадины на следующий день уже не болят. И Санька сказал:

– Не страдай так. Всю парту расшатал.

Димка сузил глаза и ответил непонятно:

– Эх ты. Ну, смотри…

В классе началось увлечение маленькими моделями. Мальчишки приносили пластмассовые эсминцы, катера, подводные лодки и старинные броненосцы. Расставляли на партах, шумели, менялись и спорили (дежурные опять ругались, что на перемене никого не могут выгнать в коридор).

Санька тоже хотел принести свой сторожевик и броненосец «Потемкин». Но потом раздумал. Потому что веселый конопатый Эдька Рубцов после уроков крикнул ему:

– Профессор, а ты свои кораблики принесешь?

Его уже не первый раз называли этой дурацкой кличкой. Иногда без всякой насмешки, просто так. И Санька не стал огрызаться на безобидного Эдьку. Только отвернулся и пошел со школьного двора…

Но когда владельцы моделей собирались и устраивали "корабельные смотры", Санька не мог удержаться и тоже подходил. Заглядывал через головы. Один раз он, вытянув шею, смотрел, как выстраивают на парте свои кораблики Васька Крутиков, Боцман и Эдик Рубцов. Димка сидел рядом с ними и снисходительно трогал мизинцем тоненькие мачты. Про суденышко с пушкой на носу он спросил:

– Это торпедный катер?

"А еще сын капитана", – хмыкнул про себя Санька.

– Да нет, это КТЩ, – сказал Эдик.

– Что? – не понял Турчаков.

Тогда Санька не сдержался:

– Катерный тральщик. Знать бы надо.

– А-а… – сказал Димка и глянул на Саньку через плечо. – Я не понял. Я спутал с ПКЩ.

– А это что такое? – глупо сопя, спросил Витька Боцман.

Димка всех обвел красивыми своими глазами и разъяснил:

– По-моему, это всем ясно: Профессор Кислых Щей…

Ну и, конечно, смех! Не такой отчаянный, как у Смехотунчика, но все равно… Как горячей теркой по щекам!

Санька не двинулся. Только мускулы напружинились. Самое простое было дотянуться и вляпать Димке. Иногда Санька мог и такое. И сейчас он ни капельки не боялся! Но опять он почувствовал, что бесполезно. Все будут Димочку жалеть, если он пострадает. А если достанется Саньке – так этому Профессору и надо!

Санька помолчал и сказал со всевозможной язвительностью:

– Попроси папочку, чтобы научил хоть немножко разбираться в кораблях.

Димка откликнулся сразу и охотно:

– Папочка в военном флоте не специалист. В рыболовном – другое дело. Или вот в таком… – От вытащил из модной своей сумки два звякнувших кораблика длиной с карандаш. Это были отлитые из металла модельки океанских лайнеров. Аккуратненькие, прямо ювелирные. Саньке так и захотелось потрогать. Он даже пальцами зашевелил в карманах. А другие ребята и в самом деле потрогали. Димка не жалел, пожалуйста. Он сказал:

– "Куин Элизабет" и "Куин Мери". Английские. Папа из Саутгемптона привез.

– Редкая штука, – заметил кто-то в окружавшей толпе.

– Да ну, редкая… – снисходительно отозвался Димка. – У нас в Камышах у любого пацана такие есть.

– Откуда? – простодушно поинтересовался Эдик Рубцов.

– Ну, рыбаки же там, в загранке все время бывают. Вот и привозят всякие интересные вещи.

– Барахло заграничное привозят, – сказал Санька. – Или валюту. А потом ковры в спецмагазине скупают.

Он слышал однажды такие слова от отца. Мама как-то пожаловалась, что с деньгами совсем туго, а вот их знакомые такие-то купили то-то и то-то, когда муж вернулся из заграничного рейса. Тут отец и вспылил… А мама потом почему-то смеялась и говорила, что он, как новогодняя хлопушка: только дерни за ниточку – треск и дым…

Конечно, Санька не был уверен, что Димкин отец, капитан Турчаков, гоняется за иностранными шмотками и скупает ковры. Просто злость взяла Саньку. И отчаянно захотелось, чтобы Димка наконец разозлился, взорвался! У Саньки даже щеки защипало от предчувствия горячей и освобождающей душу драки.

Но Димка не полез в драку. Он спокойно ответил:

– Может, кто-то и скупает, а кто-то пальчики облизывает.

Санька обмяк. И облегченно посмотрел на ребят: ну, теперь-то видите, что за тип Турчаков?

Но они по-прежнему разглядывали модели.

В субботу четвертый «А» писал сочинение на вечную тему: "Как я провел лето". Сначала Александра Самойловна хотела задать его на дом, но передумала:

– Знаю я вас. Будете до ноября тянуть, а мне что делать? Или горло надрывать, упрашивать, или двойками вас заваливать? Пишите в классе.

Санька написал, что летом он никуда не ездил, потому что дома было много дел: в июле случилось новоселье, а с ним всегда полно хлопот. Еще написал, что купался на Солнечном пляже и полюбил гулять в Херсонесе. Конечно, про Одиссея он не упомянул ни словечком. Зато рассказал, что в развалинах и на берегу много находок. Перечисление находок заняло полстраницы, и когда Санька упомянул про автоматную гильзу, он решил, что можно кончать. Он только дописал: "Эта гильза осталась с войны, когда наши моряки и солдаты гнали из Севастополя фашистов. Будущей весной исполнится сорок лет со дня освобождения нашего города". Сперва он хотел добавить: "Мой дедушка тоже воевал в Севастополе", но не стал. Во-первых, точно не известно, в каких местах дедушка воевал, а во-вторых, получится, будто Санька хвастается. Он вздохнул и поставил точку.

Оказывается, он кончил раньше всех. Четвертый «А» еще корпел над тетрадками, слышался шорох ручек и тихое творческое сопенье.

Александра Самойловна, пользуясь тишиной, проверяла дневники. Изредка она обводила глазами класс.

Вот опять обвела, встретилась взглядом с Санькой и спросила:

– А Дальченко почему не пишет?

– Я уже все…

– Да? Любопытно…

– Он же Профессор… – хихикнула на задней парте глупая Светка Яскина.

– Яскина!.. Кстати, Дальченко, что за нелепая надпись на дневнике?

– Где?

– Вот! – Сан-Сама поднесла дневник. – Вот, вот…

Дневник был обернут белой глянцевой бумагой, Сан-Сама требовала, чтобы все сделали дневникам дополнительные обложки. На бумаге чернели крупные буквы Санькиной фамилии, а под ними мелко синей пастой было добавлено: "Проф. К. Щей".

– Не знаю. Я это не видел, – тихо проговорил Санька и покраснел.

– Странно. Твой дневник, а ты не видел…

– Ну не я же это написал! – в сердцах сказал Санька. – Какой-то дурак накарябал, а я при чем?!

– Как ты разговариваешь!

– А как мне разговаривать! – крикнул Санька, глядя снизу вверх. – Опять я виноват, да?! – Он уже не мог и не хотел сдерживаться. Пускай хоть выгоняют из этой дурацкой школы!

И вдруг подал голос Димка. Он встал и очень вежливо сообщил:

– Дальченко не виноват, Александра Самойловна. Это я написал… Извините, пожалуйста.

Александра Самойловна помолчала. Потом сказала медленно:

– Очень нехорошо… А почему ты извиняешься передо мной? Ты должен извиниться перед Дальченко за свой… неумный поступок.