Синий треугольник - Крапивин Владислав Петрович - Страница 13

13

Я расплатился за аппарат и обувь (бумажник был с собой). А про плату за снимки хозяйка мастерской сказала, что пока не надо.

– Потом, когда получите портреты. Приходите за ними на той неделе…

9

«На какой „на той неделе“? – думал я, уходя из мастерской. – Будет ли она? И найду ли я снова Ключевской спуск?»

Ерошку такие мысли не беспокоили. Он весело пританцовывал на ходу в своих новеньких кроссовках. Сказал даже:

– Дядя Слава, спасибо. Замечательные лёпы…

А потом опять:

– Дядя Слава…

– Что, дитя мое?

– Можно, я понесу аппарат?

– Сделай одолжение.

Ерошка с удовольствием надел через плечо прикрепленный к футляру ремешок.

– Дядя Слава, а ты дашь мне разок щелкнуть аппаратом? Я знаю как…

– На здоровье. Сам я и не собираюсь им снимать.

– А зачем купил?

– Я же говорил: на память…

Ерошка присмирел. Кажется, он чутко уловил в моем голосе нотку раздражения. Оно и правда зашевелилось во мне. От неожиданно трезвых мыслей. «Ну а дальше-то все-таки что? Куда идти, чем заниматься? И кто же все-таки он? Как с ним быть дальше?»

Ерошка сбил шаг, сказал вполголоса:

– Ты на меня злишься, да?

– С чего ты взял?

– Ну… про дядьку Альберта наврал. Новые башмаки выпросил…

– Ничего ты не выпрашивал, я сам купил! Подумаешь, расход какой…

– И вообще. Приклеился и таскаюсь следом… Но я не виноват…

– Дурень, – сообщил я с моментальным раскаяньем. – Ничего такого я не думаю. А думаю… что оба мы голодные. Где-нибудь поблизости есть столовая?

– Есть… Только опять будешь на меня тратиться. Сперва кроссовки, потом обед…

До чего щепетильный субъект! Я уже собрался заявить, что если он готов глотать слюни, когда я буду лопать щи и котлету с макаронами, то пожалуйста…

И тут нам встретились знакомые – на тротуаре у входа в компьютерный салон «Семь измерений». Вышли оттуда и округлили глаза.

Это были «Нэлька и Зинка Патраковы», дочки кожевенного бизнесмена.

– Здрасте, – сказали они мне. А Ерошке: – О-о! Кого мы видим! Сам Ерофей Ерофеич! И в каком-то непривычно джентльменистом обличии…

– Ты, Зинка, помолчи лучше, – сумрачно ответствовал Ерошка девице с кристалликами на ушах. Другая (очевидно, Нэлька) обратилась ко мне:

– Вы не доверяйте этому типу. Внутри он знаете какая коварная личность. И про нас, небось, наговорил вам всякое…

– М-м… нет…

– Небось, что мы дочки миллионера или торговки наркотиками. Или еще кто похуже…

– Ничего я не говорил! – Мы стояли посреди тротуара, и Ерошка тяжко сопел, растопырив локти.

– Говорил, говорил, – не поверила ему и мне Зинка. – А знаете почему? Сводит счеты. Мы ему три дня назад на пляже ухи накрутили.

– Молчи, козлиха крашеная, – с пружинистой угрозой произнес Ерошка и качнулся вперед. Я удержал его за плечо.

– За что же вы подвергли ребенка столь мучительной процедуре?

– Ха! Еще не так надо было подвергнуть! – разом воскликнули красавицы. А Зинка, мотая клипсами, разъяснила: – Он знаете что? Он вертелся там у женских раздевалок и подглядывал…

– Врете! – взвыл Ерошка. – Дядя Слава, врут! Вот хоть кто буду, врут! Было бы на что глядеть, воблы драные!.. – Он рванулся, сжав кулаки, я опять ухватил цыплячьи плечи. В голосе Ерошки звучали нешуточные слезы. Девицы, обворожительно просияли и пошли прочь, умело двигая попками.

– Шкыдлы паршивые! – взвыл им вслед Ерошка. – Дядя Слава, ну врут же совсем по-гадючьи!.. – В глазах его дрожали капли. Лопухастые уши были помидорными, словно их накрутили сей момент.

– Будь мужчиной, Ерофей. Стоит ли так реагировать на девчоночий трёп! Я и сам вижу, что врут… Ты, небось, просто шел там, а они привязались…

Он все еще колюче растопыривал локти и дышал, как перегретая скороварка.

– Я… не просто шел… Мне там… надо было…

– Искал кого-то? – подсказал я.

– Да… – Он стал дышать потише, указательным пальцем почесал под носом. – Хотел встретить Еську…

– Кого?

– Одну… девочку. Она должна приехать сюда… и оказаться у реки… – Он еще раз чиркнул пальцем под носом и крепко замолчал. Будто понял, что сказал лишнее.

«Ну и ладно, не хочешь – не говори», – слегка обиделся я. Но сказал бодро:

– Инцидент исчерпан. Идем искать заведение общепита.

Ерошка вскинул глаза. В них все еще был излишек сырости, но «ухи» уже принимали нормальную окраску.

– Если еще раз коснешься финансовых вопросов, поступлю с тобой, как Нэлька и Зинка, – сурово предупредил я. – Или как Софья Мироновна с Мотей. Она сочла меня твоим папашей, значит имею право…

Он не возмутился. Конфузливо шмыгнул носом, хихикнул:

– Не надо, как Мотю, я уже большой. Лучше просто дай по шее тумака.

– Чего-чего?

– Тумака, – увесисто повторил Ерошка. И на ходу пнул кроссовкой блестящую пивную пробку.

– Могу и дать. Только надо говорить «ту-ма-ка». Грамотей…

– Можно и так… Но «тумака» больше подходит.

– Для твоей шеи? – хмыкнул я.

Он глянул искоса и буркнул:

– Не для шеи, а для стихов…

– Это для каких же?

Ерошка поддал ногой очередную пробку. Вздохнул:

– Которые… я сочинил.

Я помолчал, переваривая информацию. Надо же – он сочиняет стихи! И сказал очень осторожно:

– А про что они?

– Ну, так… про обезьяну…

– Из-за которой ты ногу ободрал? – вспомнил я.

– Не… Про другую. – Ерошка шел сбоку от меня, с опущенной головой, на которой все еще сохранялась «интеллигентная» прическа.

Я сказал с прежней осторожностью:

– Может, расскажешь… стихи-то?

Ерошка не стал упрямиться. Лишь спросил тихонько:

– Смеяться не будешь?

– Я, по-твоему, кто? Полная скотина?

– Ну ладно… – И не поднимая головы, он забубнил на ходу. Негромко, но разборчиво:

У меня жила макака –Очень вредная была.Я разок ей дал тумака,И тогда она ушла.Насовсем…Хоть была она вреднюга,Но меня печаль грызет.А она живет на югеИ обратно не придет.Никогда…Иногда меня заплакатьДаже тянет по ночам –Так мне жаль мою макаку,Что я стукнул сгорячаКулаком… 

Он попыхтел, словно закончил тяжкую работу. И буркнул:

– Ну вот… все…

– М-м… у тебя несомненный литературный дар, – сказал я почти честно.

Он хихикнул – знакомо так, «по-ерошечьи»:

– Есть в кого…

– Это в кого же?

– Мало ли… А тебе понравилось?

– Да… Ощущается в твоих виршах этакая… драматическая струна…

Ерошка вдруг развеселился:

– Чего-чего? Это же дурацкие стихи! Шуточные! А ты думал, в них душевное страдание? Ха!..

Я хотел сгрести его за кофту и дать тумака. Или поступить, как с Мотей. Но этот «Кикимора» отскочил и заприплясывал в трех шагах.

– Иди сюда, пиит недозрелый! А то хуже будет! – зверски сказал я.

Он, танцуя, вытянул руку.

– Смотри! Вон столовая.

Мы подошли. Дверь была распахнута, но поперек прохода висел шнурок с табличкой «Обед».

– Кому обед, в кому шиш без масла, – резюмировал я. Впрочем, без большой досады. Запах, доносившийся из полутемного помещения не повышал аппетита: кислая капуста и вчерашняя вермишель.

Ерошка примирительно взял меня за рукав.

– Дядя Слава, да ну ее, столовую. Пойдем на Катерную пристань. Там есть один человек, мой знакомый. Он в это время всегда варит обед. Хватит на всех…