Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга II - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 43

Глава девятая

Где-то

Утром четвёртого дня её пребывания в этом чёрно-зелёном городе-замке с улицы, по которой не принято было ходить, выехала кавалькада роскошных автомобилей. Она в первый раз видела здесь автомобили…

Автомобили похожи были на те, в которых ездили затянутые немецкие генералы в фильмах про войну. Только цвет этих машин был не чёрный, а тёмно-вишнёвый и тёмно-синий. Они были покрыты зеркально-блестящим глубоким лаком.

Отрада и Аски как раз вышли на очередную прогулку, и Отрада, разглядывая приближающиеся машины, даже подумала: вот бы прокатиться…

Первая машина свернула к тротуару, на котором они стояли, и остановилась. Остальные – всего их было шесть – проехали чуть дальше и остановились тоже.

Выскочил облитый кожей шофер, распахнул дверь, откинул подножку. Из бархатных недр вышел…

Отрада не узнала его сразу.

Тот, кто назвал себя её Отцом.

Сейчас на нём был наряд, напоминающий парадную военную форму: высокие, выше колен, сапоги, галифе, двубортный тёмно-зелёный мундир с чёрными атласными лацканами и манжетами, строгий узкий галстук. Высокий воротник рубашки заставлял его высоко держать голову, а цвет воротника – тёмно-красный – как бы скрадывал грубоватый вольный загар.

– Прошу, – он показал внутрь автомобиля.

Аски вдруг напряглась. Отрада хорошо научилась чувствовать напряжение своей компаньонки. Шерсть у неё дыбом не вставала, но что-то такое было, было… Отрада шевельнула плечами (пистолет висел между лопатками на манер маленького рюкзачка; петли из бечёвки; если сильно свести плечи, правая петля порвётся – она тоньше – и пистолет окажется на левом боку под полой курточки…), как бы обозначая свою независимость и самостоятельность – и пошла к машине уверенно и ровно, ставя ноги на одну линию. Аски молча шла рядом, и ей требовалось немалое мужество, чтобы идти так.

Внутри в салоне машины, отгороженном от водителя толстым стеклом, пахло кожей и лёгкими духами. Запах был приятный, полётный – и чем-то знакомый… Птицы, вспомнила Отрада. Духи Валюхи Сорочинской. Бог мой, как невообразимо давно это было!..

Но почему здесь – её духи?

– Я прошу прощения, что заставил столько ждать, – глядя как бы на Отраду, а на самом деле слегка мимо, произнес Отец. – Непредвиденные обстоятельства. Но теперь мы наконец свободны…

– Свободны? От чего?

Отец не отреагировал на пустой вопрос. Он перенёс взгляд на Отраду, и прикосновение этого взгляда было тёплым. По виску и части лба будто провели собольим хвостиком. У мамы Еванфии было несколько лоскутков собольего меха, она всё собиралась их сшить… так и не собралась. Среди лоскутков был хвостик. Саня любила проводить им по лицу.

Всё сгорело тогда…

– Что вы помните? – спросил Отец. – Не обязательно в подробностях… просто – где и кем?

Она поняла.

– До четырёх лет – в Мелиоре. Лица и сны. Потом – в Салтыковке… в городе… Это – просто помню. Меня звали Александрой. Александрой Грязновой. Да, там ещё был момент, когда я заблудилась в лесу и попала к мускарям. К царю Диветоху. Как выбралась, не помню. Это было шесть… или семь?.. лет назад. Это я тоже помню как сон – хотя очень яркий. Наверное, потому, что… как бы сказать… ничего такого быть не могло. Вот. Потом с Алексеем… так… сначала в город, где всех забирали какие-то липкие, потом в неподвижный Озёрск, потом в огромную пещеру, там нас разделило, меня опять забрали мускари, я гостила у Диветоха, когда прилетели Дети Птицы и всех убили, но меня Диветох куда-то втолкнул, в какой-то огромный шкаф… и тут – не помню до больницы. В больнице и потом тоже всё помнится как сон – до… пожалуй, до лагеря беженцев. Там голова прочистилась. А потом нас нашёл Венедим, потом была Мелиора, там меня звали Отрадой… и вот я опять здесь. Я знаю, что опять, потому что… запахи, лица… что-то вспоминается мгновенно и исчезает. Всё.

Тёплый взгляд ушёл с её лица, и – будто солнце спряталось за облачко. Что-то не то со мной, недоумённо подумала она. Так не должно…

Замерцало полузабытое золотое пятнышко.

Как тревожный сигнал.

У ног тихо вздохнула Аски. Отрада уловила даже не звук, а дыхание. Она коснулась компаньонки ногой. Аски нервно подрагивала.

Ничего, подумала Отрада. Предупреждена – вооружена. Предупреждена – и вооружена…

Не исключено, что – очень опасна.

– Видимо, дочь моя, мне придётся рассказать эту постыдную историю заново…

Машина, чуть снизив скорость, переехала мост – и покатилась по очень гладкой дороге сначала между посадских строений, а потом и среди полей. Мотор работал так тихо, что слышалось в основном шуршание воздуха по окнам и крыше.

Что-то из рассказанного она краем памяти помнила, а о чём-то просто догадалась. Но в целом…

Этот мир – Подлинный Мир, как следовало понимать из объяснений – не имел такой отличительной черты, как физические размеры и законы. В определенном смысле каждый человек мог (в зависимости от уровня амбиций и уровня одаренности) творить и размеры, и законы. Пространство здесь выдувалось наподобие мыльных пузырей. И свой пузырь ты мог обустроить так, как считал нужным.

Большинство населения благоразумно обходилось домом и садом. Кто-то, напротив, выдувал такие огромные сложные пузыри, что уже не мог с ними справиться. И становился рабом своего пузыря. Бог Создатель, например…

Были, разумеется, и те, кто творил большие и разумно устроенные пузыри. К ним приходили и просились жить люди более скромные, что предпочитали обходиться домом и садом…

Этим творцам больших пузырей – номосетисам, то есть "учреждающим законы" – следовало поддерживать добрые отношения с соседями. Поскольку в противном случае могли возникнуть неприятные осложнения.

Необходимо было постоянно договариваться о неких правилах игры, чтобы на границах пузырей не возникало неразрешимых коллизий. И всё равно время от времени они возникали. В таких случаях приходилось долго и осторожно распутывать всевозможные узлы… либо, если уж ничего не получается, воздвигать вокруг мятежного пространства высокую стену. Как это произошло в конце концов с Богом и его миром…

А для того, чтобы иметь с соседями добрые отношения, следовало делать им подарки и исполнять просьбы.

Иногда это были странные просьбы…

До чего же он убедительно излагает, думала Отрада отвлечённо и чуть насмешливо. Мне просто ничего не остаётся, как в очередной раз поверить. Поверить в девочку-амулет… находку для героя. Как появление её в Боговом мире было предсказано ещё в глубокой древности, как её пытались спрятать от людей, как, прослышав про неё, старый номосетис Йир, ближайший сосед Отца, вознамерился взять её в жёны, как его и Отца креатуры и клевреты брали прочёсом немыслимо сложный, разросшийся и продолжающий дико и бесконтрольно разрастаться Богов мир… как нашли её у Диветоха, чудаковатого мелкого номосетиса, как Йир обручился с нею и повёл к алтарю – и как она, увидев что-то или вспомнив, бежала с собственной свадебной церемонии, нанеся Йиру несмываемое оскорбление, и теперь он не желает ничего другого, а лишь смерти её самой и её любовника…

Золотое пятнышко морщилось в такт его речи, и Отрада понимала, что он лжёт. Лжёт от первого слова до последнего. Он знает, что она не помнит ничего, и поэтому лжёт. Не следовало только подавать виду, что ложь его – видна…

– Я так понимаю, – сказала Отрада, скользя взглядом по пейзажу, по холмам, похожим на арбузы: тёмно-зёленые покатые вершины и склоны и ярко-красные промоины, – что во имя мира на границах…

– Это было бы слишком просто, – сказал Отец и впервые посмотрел на неё в упор. – Он получит своё: ибо мир на границах – это святое. Но я не очень люблю, когда от меня требуют чего-то. Меня можно просить… Он получит то, что хочет, – и даже чуть больше.

– Он получит меня? И… Алексея?

– Пусть это тебя не заботит. Ты всё равно останешься со мной.

Аски опять вздохнула бесшумно.