Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга вторая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 38

Брошенные на перехват отряды гибли в засадах, попадали под неожиданные удары, просто не находили врага, а находили угли и трупы, множество трупов.

Это не было похоже на обычные партизанские набеги. Это было словно жертвоприношение новому неведомому богу...

Артемон Протасий встретился с Андроником Левкоем в ставке последнего в азахской деревне Лабы. Азахи легче и спокойнее принимали конкордийцев, чем простые крестьяне, а тем более стратиоты. Азаший взгляд на жизнь чем-то отличался от общепринятого...

Андроник расположился в пустующей половине (азахи, по давнему обычаю, строили дома на двух хозяев, спина к спине) каменного двухэтажного дома в центре деревни. Хозяин дома был на войне, хозяйка с детьми перебралась в соседнюю деревню ухаживать за раненым братом. Скот на постой разобрали соседи. Такие проблемы у азахов решались просто.

Протасий твердо решил для себя, что будет холоден и строг, но уже через четверть часа поймал себя на том, что испытывает доброе расположение к этому человеку – и вслед за тем понял, что испытывает его давно.

Он даже, внутренне посмеиваясь, покосился на камешек, который носил в перстне. Камешек имел редкое свойство... он темнел, если чувствовал чары. Нет, все в порядке...

Просто Левкой оказался нервным и порывистым, но при этом очень обаятельным человеком.

Кроме того – это был противник, когда-то Протасием разбитый наголову.

Такие воспоминания лишь добавляют симпатий... особенно когда противник высказывает свое непритворное восхищение.

Они как-то незаметно перешли на «ты».

– Саптахи всегда отличались непредсказуемым нравом, – говорил Левкой, поглаживая пальцами отполированный до блеска кусочек розового дерева в форме бараньей почки. Так он несколько успокаивался. – Я, например, не понял, почему они остались верны Степи, если степной царь, их Верховный Зрячий умер. Какой-то очень сложный мотив от противного... император где-то силой, где-то лаской привел их к подчинению, они всегда тихо кипели, но не пузырились; пришли другие и принизили императора, а заодно очень жестоко кипение прекратили, вторгшись при этом в чужую вотчину; и вот когда эти другие посрамлены и отброшены, когда их верховный страшный вождь уничтожен (потому что про мертвеца ведь не скажешь, что – убит, правда?) – саптахи восстают против возобновления мягкого правления и переходят на сторону жестоких усмирителей. То же и крайны...

– Старый враг лучше новых друзей, – сказал Протасий. – Давай решим, что будем делать. Вчера их видели в сорока верстах от Артемии. Крестьяне в панике.

– Нужно предложить им большую добычу... причем не обязательно, чтобы добыча была настоящая...

– Это как водится.

– Тогда слушай. То ли накануне, то ли сразу после низвержения мертвоживущего Авенезера один из ваших славов устроил степнякам большую трепку. Он сделал несколько огневых боев... но не врытых в землю, а на колесах...

– Сделал? Огневые бои? Неужели – каменные? Их же невозможно – на колесах...

– Невозможно. Я не знаю, в чем там был секрет. Правда, не знаю. Из его отряда уцелело несколько человек, простых солдат, и они сожгли все, что оставалось...

Андроник и представить себе не мог, что хозяином второй половины дома, где они сейчас сидят и беседуют, является не кто иной, как десятник Азар, многое могущий по этому поводу разъяснить – при желании, разумеется; и сидит Азар сейчас за этой вот перегородкой из тесаных плах и негромко, чтобы не разбудить спящих, беседует с начальником охраны Протасия, азахом Гетаном...

– Сам же слав отправился куда-то по своим делам, – продолжал Андроник. – Похоже, он человек известный – был телохранителем прежнего кесаря...

– Пактовий? Так он жив?!

– Тогда – был жив.

– Да. Мог погибнуть и после...

– Ты его знал?

– Лично – нет... Мой дядька, Венедим – он, правда, младше меня года на четыре – рассказывал, как ходил его выручать из Кузни... жуткое место. А Пактовий – ничего, несколько месяцев там провел. Чародеи его посылали. Что ему степняки – он и под теми молниями выжил сам и кесаревну спас...

– Загадочный человек... – Левкой перевернул деревянную почку и стал сандалить ее с другой стороны, где был бугорок. Бугорок придавал ему силы и обострял ум... – Так вот я предлагаю...

Никто не знал, что около полутысячи пеших крайнов затаились в Сухой Речке – заросшем ивой и ольхой высохшем старом русле Лабы, совсем рядом с деревней. Они ждали только сигнала.

Вождь их, жрец Темного Храма, носящий странное имя Игасий, готовился этот сигнал дать.

Стайка ворон взлетела с деревьев около Сухой Речки, не поднимаясь высоко долетела до крайних домов. Здесь вороны разделились и понеслись вообще над самой землей...

Заскулили по дворам собаки. Но никто не догадался разбудить двух девчушек из свиты Протасия... Живану Секунду и Ксантию Трифиллию. Ночь выдалась тревожной, и днем им отвалили поспать.

Алексей знал, что в серной бане следует пробыть достаточно долго, что она для того и нужна, чтобы умерить внутреннюю скорость, уравнять с тою, в которой жил монастырь и сложная чародейская механика монастыря... и все же лишь большим усилием воли он сумел заставить себя не выскочить из ванны немедленно, как только смылась дорожная пыль... Но в конце концов ему даже удалось оторвать взгляд от водяного колеса, описавшего к тому времени полтора круга.

Он наконец перестал слышать только то, что движется вокруг него, и стал слушать себя.

Шея и плечи – как камень...

Он попытался сбросить напряжение, впустить в себя тепло воды... это был безнадежно. Он закрыл глаза и стал представлять себя студнем... показалось, что почти получилось.

Но когда он чуть шевельнулся в воде, каменность вернулась, как и не уходила.

Появление двух здоровенных монахов в одних банных фартуках его слегка удивило. Монахи без лишних слов выгребли его из ванны, растянули на широкой деревянной доске и стали охаживать по спине кулаками и пятками.

Удары были гулкие. Алексею почему-то казалось, что бьют совсем не его, а кого-то рядом.

Потом то, что из него получилось, монахи сбросили обратно в воду. Вода за это время стала прохладной и очень соленой. Алексей в ней всплыл.