Кесаревна Отрада между славой и смертью. Книга вторая - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 42

– К Аркадию Филомену.

– Ух ты... Опять пестрое небо, опять падение, опять земля распахивается навстречу... Дворец сгустился вокруг.

Наместник сидел в саду у фонтана. Сад выглядел немастерской декорацией... скучные ветви, жесткие листья. И сам наместник тоже казался загримированным и плохо одетым старым актером. Алексей знал, что это не так, но пересилить впечатление было трудно.

– Я пришел говорить с тобой, – сказал Алексей.

– Говори... если тебе это так нужно...

Как и у всех тех, с кем Алексей разговаривал раньше, губы Филомена шевелились не в такт с произнесенными звуками. Будто он говорил, а звуки достигали уха собеседника тремя секундами позже.

– Ты завозишь белый камень. Зачем?

– Мои крепости будут неприступны. Я окружу их меловыми кругами и поставлю внутри железные огневые бои. Я выложу меловые круги на моих кораблях...

– Кто подсказал тебе это?

– Я увидел во сне...

– Кто навеял тебе этот сон?

Нет ответа. Наместник смотрит на неподвижную листву. Там криво сидит пыльная птица.

Назад.

– ...куда-куда-куда?..

– К Семену Трифиллию.

Падение.

Вечер.

Покосившийся дом... нет, неправильно... дом просто видится кривым, покосившимся, темным, вообще все воспринимается как будто зрением страдающего после буйной пьянки человека. Возможно, так воспринимают мир и извечные брюзги. Все так, как есть... но уж слишком, слишком бросаются в глаза мусор и грязь, сучки и щербины. Что называется, воротит с души...

Итак, дом. На скамейке у ворот седой слав. Толстая палка с отполированным набалдашником в виде головы орла. Одна нога неудобно выставлена вперед – наверное, не гнется.

– Я пришел говорить с тобой.

– Что ж, говори.

– Забирал ли твоих детей чародей Домнин Истукарий?

– Да... Квету, Грозу и Ксантию.

– Он говорил, зачем?

– Да... Да, он говорил.

– Ты знал, чем это может кончиться?

– Знал. Я слышал, что было раньше.

– Что он дал девочкам?

– Броши. Серебряные броши.

– Какие?

– В виде кошки, в виде льва, в виде совы.

Назад.

– Ксантия.

Паде...ние... Что-то с головой.

Где это мы? Явно азаший дом... сторонние люди стоят, как деревянные куклы. Конкордийские офицеры. И девочка с луком в руках и повязкой через глаз

– тоже деревянная кукла. Живая – одна. Рыженькая, очень похожая на Грозу.

– Я пришел говорить с тобой.

– Говори.

– Где твоя брошь в виде совы?

– Вот... – отгибает заворот зеленой курточки. К нательной рубашке приколота старинная брошь... сова.

– Ты знаешь, что она означает?

– Она укрывает от недоброго глаза. И помогает в тяжелый час.

– И это все?

– Так мне сказали.

– У твоих сестер были такие же?

– Да, только другой формы. Но форма была не важна.

Назад.

Форма не важна. Так им сказали.

Ничего не понимаю... Голову просто разрывает на части.

Если тех, кто посвящен Белому Льву, много – то почему Домнин спрятал именно Отраду? И почему у нее не было такой вот броши?

Прав был отец, когда говорил... чародеи лгут всегда. Не могут не лгать. Вся их сила соткана из лжи.

Смогу ли разобраться?

...дальше-дальше-даль...

– Бог Создатель.

Сказал – и испугался сам.

Падение... навзничь... Колодец. «Журавль» над колодцем – костяная рука. Темно. Скопище звезд.

Лун нет совсем – ни одной.

– Я здесь...

Алексей оглянулся. Рядом, держа в руке фонарь, стоял жилистый старик в простой белой рубахе. Узкое табачного цвета лицо, такой же темный лысый череп с седым венчиком. Редкая бородка. Странные глаза – почти бесцветные.

– Ты пришел. Что ж, давай поговорим.

– Я не могу больше бродить наощупь. Как мне узнать... все?

– Этого невозможно достичь. Никакого единого знания обо всем просто не существует. Могу предложить лишь то, что знаю я сам.

– Мир гибнет?

– Да.

– Кто разрушает его?

Короткое молчание.

– Можно сказать, что он был обречен на гибель в момент создания – как обречен на смерть каждый новорожденный. А то, что умирание пришлось именно на этот момент... Пожалуй, это заслуга чародеев. Всех сразу. В чародеях – и жизненная сила мира, в них и истощение его.

– И – никто конкретно?

– Сгущение воль...

– Можешь ли ты предотвратить гибель мира?

– Я не могу. Он существует во мне так же, как и я существую в нем. Ты не можешь поднять себя за волосы или приказать остановившемуся сердцу заработать вновь. Но это сможет сделать кто-то, кто рядом с тобой.

– С тобой рядом – я. Значит ли это, что мне по силам спасти мир?

– Нет. Хотя попытаться можешь и ты. Но шанс у тебя ничтожен.

– А кому по силам?

– Чародею, который достаточно силен, чтобы бросить вызов Авенезеру и достаточно безрассуден...

Алая полоса вдруг протянулась по небу, накалилась до невозможности и стала медленно гаснуть.

– Что это?

– Мы помянули Авенезера. Он откликнулся.

– Вот как... Ты можешь назвать мне этого чародея?

– Возможно, это Арий, император.

Алексей помолчал.

– А теперь скажи мне, что я забыл спросить у тебя?

– Ты не спросил меня о себе самом. И ты не спросил меня о кесаревне.

– Да. Почему на лице мира не находится человека, посвященного Белому Льву, если Домнин знакомил с ним десятки детей?

– Потому что никакого Белого Льва в природе не существует. Вернее, он есть, но это просто кусок опала, оправленный в серебро. И эти посвящения лишь помавания руцеми. Не имеющие ни цели, ни смысла. Все это было затеяно когда-то великим Ираклемоном единственно лишь для отвлечения внимания.

– Но как же тогда – Астерий...

– Он искренне верил в его силу. Этого оказалось достаточно, чтобы овладевать новыми и новыми умениями... Простые люди склонны переоценивать ум чародеев. Как правило, чародеи даже глупее. И в чем-то наивнее.

– Теперь скажи мне, кто я.

– Вынь свой клинок из ножен. Читай.

– Я не...

Он начал говорить и вдруг остановился. Надпись на Аниките, всегда состоявшая из незнакомых букв, вдруг... вдруг стала понятной! Он никогда не знал этого языка... или знал? В какой-то другой жизни?

– Читай же!

– «Владеющий мною подобен становится льву, и бел его облик»... Что это значит?

– Чародею, который вознамерится открыть подземелье, где томится добро, потребуются в помощь белый камень, белый лев и белая дева. И битва добра со злом будет идти потом, не прекращаясь, целую вечность. Хватит ли вам этой вечности для жизни?