За право летать - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 60

– Мы есть крайне признательны и удивлены, – заговорил Кот. – Мы есть обязаны. Это небывало-ново-невозможно. Маленькая пара. Единый воздух, единый свет, единая мысль, единая жизнь. Невозможно порознь. Потом, большие – иногда. Маленькие – никогда. Глазам верить ли? Один, маленький, полный, единый. Дышит. Носит имя. Значит, есть второй единый. Большой – родитель. Два родитель? Два давали имя?

– Да, – прошептала Вита. – Двое…

– Истинно. Заключается, ваш маленький человек общий. Кешша. Вы есть родитель. Два родитель. Понятен есть?

В полном обалдении Вита шевелила губами.

– Хорошший, – подсказал Кеша. – Большшшой.

– Как честный человек теперь он обязан на мне жениться… – Это не было мыслью. Это была автоматическая словесная затычка.

– Одно неосторожное движение – и ты отец, – прокомментировал Ким. И чудом уклонился от свистнувшего в воздухе апельсина.

Геловани не мог позволить себе послеполетной реакции, а потому выпил пол-литра крепчайшего черного кофе, это не так чтобы помогло, и тогда он уговорил доктора Майе («…вообще-то я канадец, живу в Амстердаме, а с этими ребятами зарубился по контракту…») влить ему в трицепс какое-то снадобье, от которого действительно усталость и вялость как рукой сняло, но которое обладало продолжительным побочным эффектом, крайне нежелательным на таких вот изолированных от мира базах: возникла совершенно сумасшедшая беспредметная эрекция. С внешним своим видом Геловани кое-как управился, притянув озорника брючным ремнем к животу, но мысли постоянно уходили куда-то не туда – то к Мальборо, то к этой бедняжке на койке в медотсеке… Видения приходилось отгонять, как мух. Они тут же возвращались.

Полчаса Геловани потратил, шифруя телеграмму в Пулково. Не помогло.

Эскадра на «Мтубатуба» базировалась небольшая, тридцать шесть боевых бортов (точно таких же, как у него, «Портосов», только французской постройки; в бою было потеряно восемь) и десять транспортных, – но командовал ею вице-адмирал, поджарый седой зулус по имени Рейли и с совершенно непроизносимой фамилией. Геловани сидел в его кабинете, равнодушно разглядывал богатую коллекцию развешанного по стенам старинного оружия и пил из высокого стального бокала какую-то чересчур крепкую гадость, отдававшую жженой резиной, патокой и зубной пастой. Налито это было из красивой черной бутылки со множеством печатей, так что Геловани приходилось пенять разве что на свои недостаточно проработанные вкусовые пристрастия…

– То, что вы рассказали, мистер фест, удивительно и совершенно неправдоподобно, – сказал хозяин кабинета, раскуривая кривую норвежскую трубку. – Но ваш выговор превосходен, вы правильно расставляете слова в предложениях – в отличие от моих пилотов, – и поэтому я вынужден вам поверить… я уже не говорю про великолепные снимки… – Он пыхнул дымом и сложил тонкие серые губы в тильду: один уголок рта вверх, другой вниз. – Вы абсолютно уверены, что это были марцалы?

– Это были корабли марцалов, – сказал Геловани. – Их стандартные эсминцы. В наших альбомах они именуются «Звездные птицы». – Он произнес название по-русски и тут же перевел на английский. – В этом у меня нет ни малейших сомнений. Были ли на борту именно марцалы – этого я знать не могу.

– «Старбердс»… – протянул адмирал. – Как же вам удалось от них уйти? Тем более что ваш визибл…

– Я только об этом и думаю, – соврал Геловани. – И единственное, что приходит на ум, – это то, что их тоже ослепило. Видимо, этот остров как-то пытался защищаться…

– Остров – защищаться… – Адмирал снова запыхал трубкой. – Я приказал проверить. Все визиблы на нашей базе с периодичностью примерно раз в полторы-три минуты выдают сбой. Все одновременно. Несомненно, это внешнее воздействие. Неясной природы. Периодичность сбоев не строгая, закономерности изменений ритма пока не установлено. С поверхности никаких летающих объектов в радиусе пяти тысяч миль не определяется, пространство кажется удивительно пустым… впрочем, как вы знаете, с поверхности всегда мало что улавливается…

Не выпуская изо рта курительной трубки, он поднял телефонную, сказал что-то на непонятном языке, подождал ответа, покачал головой. Снова сказал что-то, коротко и устало.

– Никаких изменений, – сказал он. – Визиблы сбоят. Я приказал прекратить наблюдения за пространством. Мальчикам очень больно.

Геловани внутренне поежился. Он помнил, как отходил – да что там, отходит до сих пор – Исса после того, как визибл взбесился. Исса так это и воспринял: взбесился. Все перемешалось…

– Мой корабль готов к вылету? – спросил Геловани.

– Да, – медленно кивнул головой адмирал. – В любую минуту. Вы поведете сами? Или возьмете свежего пилота?

Секунду-другую Геловани колебался. Потом покачал головой:

– Нет. У мальчиков недостаточно навыков в атмосферном пилотаже – да ещё вживую. Поведу сам.

– Можете прихватить доктора Майе, ему все равно нужно в его обдолбанный Амстердам, – предложил адмирал. – Через неделю у него кончается контракт, но я готов отпустить его хоть сейчас. Из Петербурга до Амстердама ходят трамваи, не так ли? – Он усмехнулся.

– Плохой доктор?

– Доктор хороший. Очень хороший. Но пидор. А я отвечаю за мальчиков.

– Были какие-то?.. – осторожно спросил Геловани.

– Нет. Держался, как скальный баран. Молодец. Но я боюсь, как бы не расслабился напоследок. А его сменщик уже готов, я заберу его завтра из Кейптауна…

(Только спустя несколько лет, вспоминая эти дни, когда случилось так много всего и, можно сказать, радикально поменялась эпоха, Геловани сообразил; а откуда же сэр Рейли узнал, что доктор – голубой? Если тот весь срок службы честно воздерживался от приставаний к мальчикам? Ему даже захотелось найти дока Майе и задать пару вопросов, но тот не отозвался…)

Потом как-то сразу, не успев моргнуть, Геловани оказался в пилотском кресле. Рядом был Исса, бледный и строгий, но с сияющими глазами, а за спиной ворковал доктор и бредила Римма, совершенно невозможная женщина со все ещё пушистыми, как одуванчик, волосами. Двое из космодромной обслуги, в оранжевых меховых комбинезонах, провожали корабль. Вот его подцепил пушер, направил к воротам. Оранжевые подняли руки в одинаковом прощальном жесте. Ворота распахнулись, фары осветили черную гладь стартового стола. Когда пропала тяжесть и корабль закачался под порывами ветра, Геловани полностью выпустил крылья и чуть качнул вперед сектор тяги…

Он сделал круг над базой, потом развернулся на северо-восток и взял курс примерно на южную оконечность Индии, держа высоту около километра и скорость около восьмисот. Когда внизу кончились льды и луч прожектора осветил пенные волны, он снизился до пятисот метров и стал разгоняться до двух махов. Это была компромиссная скорость: сравнительно быстрый полет – но воздух, обтекающий корабль, ещё не начинает светиться.

Любых гостей, кроме самых несимпатичных, надо приглашать к столу и кормить, а не поить пустым чаем. Так учила Виту мама, переехавшая в северную столицу из Краснодара, с благословенного юга, где традиции гостеприимства все ещё живы и подыхают очень медленно – в отличие от холодных многоэтажных городов, многие из которых этих традиций и вовсе не знали.

За хорошей едой легче найти общий язык. В застольном разговоре двух дальнобойщиков в придорожном кафе легко решаются вопросы, над которыми годами бьются опытные дипломаты. Это на Западе: сначала дела, а потом что-нибудь быстро съесть и выпить – отметить успех. На мудром медленном Востоке наоборот: сначала пир, а уж потом, может быть, и дела… Интересно, что пьют инопланетяне, если они вообще пьют. Надо ли посылать Кима искать валерьянку.

Эти, а также другие глупости крутились у Виты в голове, пока Ким стелил на полу одеяла и простыню, превращенную в скатерть, а сама она разбиралась в награбленных «близнецами» лакомствах.

Их опять было четверо в палате – Кеша ускользнул на дежурство к своим подопечным. Второй кот хотел было пойти вместе с малышом, помочь, но вентиляционное отверстие, увы, оказалось маловато для взрослого.