Жестяной бор - Лазарчук Андрей Геннадьевич - Страница 34

Он почувствовал, что засыпает, что не в силах противиться этому – заснул и проснулся через секунду как от удара.

Горело лицо, и глаза разъедало светом.

Все вокруг было как раньше, ничто не успело измениться – но он видел все по-другому.

– Меня не интересуют мотивы, – перебил Андрис доктора. – Я не веду уголовного расследования. То, что вы скажете, ни при каких обстоятельствах не будет использовано против вас. Поэтому, пожалуйста, на сей раз – правду. Когда именно вы поняли, что имеются побочные эффекты?

– У противонаркотической записи? – уточнил доктор. С перевязанным лбом и без очков он напоминал почему-то старого зайца.

– Да.

– Год назад, – сказал доктор. – Я подвел итог серии клинических испытаний. Двенадцать добровольцев. Три девушки и девять молодых людей. Все наркоманы со стажем…

– Ну, и?..

– У всех двенадцати наблюдался полный, подчеркиваю – полный отказ от наркотиков уже после третьего-пятого сеанса. Я провел им два курса по десять сеансов – для закрепления эффекта. Месячный интервал. И вот… к концу года в живых осталось двое. То есть… четыре самоубийства, две дорожные аварии, два молодых человека убиты в драках, еще один совершил преступление и при задержании сопротивлялся… и еще одна девушка пропала без вести. Понимаете?

– Но вы решили продолжать?

– Н-не совсем… нет, не совсем. Я ограничил число сеансов – пятью. Перестал проводить повторный курс, если не было рецидива. Рецидивов было всего три – за все время. Ну, и… разбирался, что к чему… В общем, мне удалось выяснить, что центр… вообще, «центр» – это неправильно, я говорю – узел… так вот, узел, отвечающий за эмоциональный ответ на химические факторы, переплетен – вот так, как две гребенки – с узлом, регулирующим забывание. Не забывание в долговременной памяти, там иной механизм, а – в момент перехода из оперативной памяти в долговременную. Вы же знаете, что дети до трех лет не забывают практически ничего. Они страшно быстро учатся. Этот узел у них не развит. Потом он активизируется. Годам к пятнадцати он работает на полную мощность. То есть не на полную – на оптимальную. Так правильно. Он блокирует примерно четыре пятых информации. Ну, понятно, зачем все это… Так вот: обрабатывая узел химзависимостей, мы одновременно обрабатываем и узел забывания. Они активизируются…

– Активизируются?

– Да, возникает так называемое застойное возбуждение. Долго объяснять, но так надо, поверьте.

– Верю. А центра агрессивности там поблизости нет?

– Вот вы о чем… Нет, он в другом месте. Но, видите ли, при длительной нагрузке на узел забывания происходит перевозбуждение узла химзависимостей… мозг принимает попытки помнить что-то за наркотическую абстиненцию…

– То есть – ты пытаешься чему-то научиться, что-то запомнить, не получается – и в отчаяньи?.. – спросил Андрис.

– Примерно так.

– Но это же нормальная реакция.

– Да, но… возведенная в степень. И – каждый раз…

– И сколько же человек… прошло через это?

– Двадцать девять. Слушайте, – повысил голос доктор, – все они были наркоманы, многие – на последней стадии, им оставалось жить всего ничего…

– Вы не помните такого – Любомира Станева? Конец прошлого года. Глотал какие-то таблетки.

– Помню.

– После вашего лечения он не смог работать.

– Кем он работал?

– Программистом.

– Тогда я еще не знал, что к чему.

– А когда узнали, решили помешать Радулеску провести исследования?

– Не совсем так… но допустим.

– Ничего. И так все понятно.

– Что вам может быть понятно…

– Действительно.

– Наркоманы. Люди, принципиально потерянные для общества. Они редко доживают до тридцати. А… что еще можно…

– Не волнуйтесь так.

– Знаете, совершенно не ваша забота – волнуюсь я или не волнуюсь.

– Последнее: к вам обращались с предложениями продать метод?

– Не один раз.

– А особо настойчивые предложения были?

– Все были особо настойчивые.

– Последнее по времени: кто и когда?

– Неделю назад. Фонд Махольского в лице очаровательной блондинки…

– Фонд Махольского? – Андрис приподнялся. – Че-орт!

– А в чем, собственно?

– Да как сказать… У «ФМ» достаточно грязная репутация.

– Но я им тоже отказал.

– Боюсь, что это роли уже не играет.

– Подождите, дорогой Ольвик. Что-то я вас не пойму… Я что-то неправильно сделал?

– Да. Все – неправильно. Начиная с момента, когда продолжали обещать исцеление от наркомании, зная уже о побочных эффектах.

– Я никому ничего не обещал!

– Обещали, я сам читал. Вы раздавали обещания, зная, что их нельзя выполнить. Вы противились проверке ваших результатов – чтобы не погас ваш ореол. Вы из-за этого ушли из института. Вы не предупредили Радулеску, кто такая Сандра Шиманович…

– Я узнал слишком поздно – все уже состоялось.

– Ну, и наконец, вы решили воспользоваться положением, в которое попал Радулеску, чтобы объяснить, почему вы не выполняете обещаний.

– Но я действительно не могу работать с копиями!

– Доктор, не держите меня за идиота. Копирование производилось на аппаратуре «ЭЛТОР» с точностью до двенадцатой девятки. Ваша воспроизводящая аппаратура дает точность до девятой девятки. Она просто не в состоянии заметить разницу между оригиналом и копией.

– Дайте мне воды, – сказал доктор. – Вон, в графине…

Андрис подал ему стакан воды. Доктор вытряхнул из пенала две зеленые капсулы, сунул в рот, нервно запил. Откинулся на подушку. На лбу его проступил пот.

– Да, – сказал он. – Все так. Я вам… врал. Да.

– Что грозит тем, кто применяет вашу запись с помощью плейера и головных телефонов?

– Не знаю. Честное слово, не знаю. Надо проверить на муляже.

– Кто мог бы провести такую проверку?

– Попробуйте связаться с Марком Линдерманом. Крупный нейрофизиолог, консультант…

– Я знаю его. Он бывал в нашем центре. А – ближе, здесь, в городе? В университете?

– Я и говорю – Линдерман. У него загородный дом – километров двадцать от города.

– Телефон?

– Сорок семь – сорок семь – сорок семь. Очень легко…

– Да.

– Послушайте, Ольвик… Андрис… Вы мне так ничего не объяснили… но даже не это главное. Что мне делать – теперь? Я не… я боюсь…