Белый пиар - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 67

67

– Миш, но ведь многое же и от тебя зависит, – жалобно сказала она. – Разве я мало для тебя и для твоей организации сделала? Почему бы тебе не отпустить меня – с миром?

– С миром, говоришь? – усмехнулся Миша. – С миром – в мир? Виз пис – инту зэ ворлд?..[34] Ты хочешь сказать, что я нарушу присягу и оставлю тебя здесь – наслаждаться Веной?!

– Миша… – вздохнула она. – Тебе что – будет легче, если ты меня посадишь?

Он впервые замялся. На сотую долю секунды. Но Женя почувствовала его смущение и горячо продолжила:

– Значит, после всего, что я для тебя сделала, ты хочешь меня – вместо благодарности! – уничтожить?

– Такие решения принимаю не я, – твердо заявил он.

– Но ты ведь тоже что-то значишь! – наступала Женя.

– Ну, допустим, отпущу я тебя… – неуверенно сказал он. – Ну, может быть, сумею уговорить свое начальство, что ты нам не нужна… И что? Мне-то от этого что за радость?

– Я же говорю тебе: деньги.

– Ах, де-еньги… – насмешливо протянул Бобров. – Ну и где же, интересно мне знать, вы, Марченко, храните украденные вами финансы? – официальным тоном продолжил Бобров. – В каком банке? Сберегательном?

– Не твое собачье дело, – вдруг обозлилась Женя. – Дашь мне уйти – получишь половину. Нет – арестовывай, поехали в Москву.

– Пое-ха-ли в Москву… По-еха-ли в Мос-кву… – задумчиво, по складам, передразнил ее Миша, а потом вдруг сказал: – Ладно, допустим, ты меня уговорила. И – что?

Женя снова – как у нее не раз бывало с Бобровым – не успевала уследить за всеми поворотами и зигзагами «гэбэшной» мысли. Она только недоуменно уставилась на сидящего рядом Мишу.

– Я говорю: допустим, ты меня убедила, – повторил Бобров. – Только допустим. И мы с тобой будем делиться. Как завещали господь бог и Лившиц… Опять же – допустим …

Женя замерла. Она боялась спугнуть удачу.

– А сколько, интересно, стоит моя честь офицера? – задумчиво-дурашливым голосом произнес Бобров. – Мои восемь лет беспорочной службы, две медали и один боевой орден?

Женя не отвечала на риторические бобровские вопросы. «Что будет, – тоскливо думала она, – если шарахнуть его сейчас стулом по голове? Не справлюсь… Да и что толку… Замочу этого – приедет из России другой… С этим хоть есть надежда договориться…»

– По моим данным, – продолжал Бобров, – тебе удалось украсть у «Глобуса», за вычетом гонорара председателю «Инстолбанка», девятьсот тысяч американских долларов. Что за сумма, право! Чем же тут можно делиться!

Миша все витийствовал и витийствовал – над полупустым стаканом виски:

– Ведь надо же кое-что оставить и тебе… А?.. Нет, не половину, конечно… Но ведь и ты работала, рисковала… И теперь заслужила хотя бы лет семь спокойной жизни в теплых краях… Я думаю, трехсот тысяч тебе хватило бы. А? Это как раз треть.

– Ты… Ты… серьезно?

– А что делать? Приеду на родную Лубянку. Сдам сумму в бухгалтерию. Доложу: так, мол, и так, преступницу задержать не удалось, однако я сумел похитить у нее часть награбленного. Объявят мне благодарность… Выпишут премию пятьсот рублей… Ну что, пошли? Где они там, твои пещеры Лихтвейса? Давай, рассчитывайся за свой омлет – и, так и быть, оплати мой виски, и пошли…

– Ты оставишь мне всего треть? – надув губки (но на самом деле обмирая от радости), произнесла Женя.

– А вот торговаться, Марченко, не надо. – И голос, и взгляд Боброва мгновенно стали жестче металла – того самого металла, из которого отливали бесчисленные бюсты Дзержинского для многочисленных кабинетов и коридоров КГБ. – Ведь мы все можем и переиграть, Марченко. Давай, если хочешь, вернемся в Москву. Без бабок, но вместе. Хочешь?.. Кельнер! – заорал Бобров.

Подбежал бармен, выжидательно посмотрел на них обоих.

– Леди вуд лайк ту пэй ауэ чек[35], – бросил ему Бобров.

– Вэлком, – радушно развел руками кельнер. – Три хандред эйти шиллингз.[36]

«Никакой бармен не сообщник, – подумалось Жене. – Все врет мой Миша».

Она достала из кошелька купюру в пятьсот шиллингов, радушно улыбнулась бармену: сдачи, дескать, не надо, – и поспешила к выходу из кафе.

Миша нагнал ее на улице, цепко взял за локоток. Другой рукой ловко вытащил из кармана пиджака очки, нацепил на нос.

– Поедем на такси? – спросил весело. – Или прогуляемся?

– А какие у меня гарантии? – жалобно сказала Женя.

– Да никаких у тебя, Женечка, нету гарантий! На все – наша с тобой добрая воля. Ты – делишься со мной бабками. Добровольно. Я – тебя добровольно отпускаю. И разбегаемся. Поняла?

С делами удалось покончить быстро. На такси до вокзала, где в ячейке автоматической камеры хранения покоилась сумка с деньгами, они доехали за семь минут. Обратно, до гостиницы, – за десять. Дежурный за стойкой внимательно посмотрел на Боброва. Бросил на Женю взгляд с еле уловимыми лучиками презрения. Молча выдал ключ. Они поднялись в ее номер – уже вылизанный безымянной австрийской горничной.

– До чего же приятно вести дела с цивилизованным человеком, – сказал Миша, складывая пачки долларов в полиэтиленовый непрозрачный пакет, который он, оказывается, носил с собой в кармане пиджака. Что за советская привычка!

– Умная, интеллигентная девочка… – продолжал ерничать Бобров. Он сидел на ее кровати. Покрывало смялось и сползло чуть не до пола. – Скажешь ей: надо делиться – она делится… Пойдем, проводишь меня до такси…

– Мы так не договаривались, – сказала Женя.

– Ну, не упрямься. Не укушу же я тебя. И ядом тебе в лицо прыскать не буду. Ты же не Бандера… Да и ФСБ теперь работает цивилизованно, безо всяких тебе «активных мероприятий» за границей. Вот насчет Интерпола ничего обещать не могу… Пошли-пошли… И не грусти. У тебя еще осталось триста тысяч долларов. Хороший куш…

Словно завороженная – заколдованная дудочкой крысолова! – Женя вышла вслед за Бобровым на улицу. Миша нес в руке полиэтиленовый пакет с долларами. Оттого походил на советского человека, оторвавшего в универмаге что-то дефицитное: может, потому, что вид имел до противности довольный. Прямо-таки весь светился.

Он взял Женю под руку. Она чувствовала, что вот-вот он скажет: «Пока», – и она никогда его больше не увидит. Несмотря ни на что, ей вдруг стало грустно с ним расставаться. После стольких дней одиночества за границей вдруг появился человек, говоривший по-русски… Человек из ее прежней жизни… Тот, с кем она даже была близка… Женя почувствовала, что за последний месяц в Москве она, оказывается, привязалась к Боброву. Говорят, так заложники привязываются к своим мучителям…

– Знаешь, Женя, – поддерживая ее под руку, несколько нерешительно сказал Бобров. – Сначала я не хотел тебе говорить… Но все же…

«Сейчас начнет объясняться в любви», – сердце у нее замерло… Затем застучало часто, и кровь прилила к щекам.

Миша остановился, повернул ее к себе лицом, снял очки.

– Я совсем не обязан тебе это говорить, – продолжал он, глядя ей в глаза, – но… Я скажу… Знаешь, я работаю вовсе не в КГБ.

Она ничего не понимала. Его слова пролетели мимо его сознания. Он повторил еще раз, отчетливо и внятно:

– Ни в каком ФСБ я не работаю.

– Как?! – Женя опешила.

Она почувствовала себя одураченной – а затем ощутила, как земля уходит из-под ее ног.

Как?! Он опять обманул ее? Что же такое происходит?!

– Да, милая, да, – еще раз повторил Бобров. – Никакой я не капитан ФСБ. Я – частное лицо. Абсолютно частное…

Она потрясенно молчала. Потом наконец проговорила:

– Что же ты морочил мне голову, сволочь?

– Я работаю на совсем другую корпорацию… – продолжал Михаил, – мощную, но – частную… Точнее даже сказать – на теневую. Стало быть, – извини, но так получилось! – и ты, в конечном итоге, работала на нее. Ну, вот… Зато теперь ты можешь быть счастлива и свободна. Никакое КГБ тебя здесь, за границей, искать не будет.

вернуться

34

С миром – в мир (искаж. англ.).

вернуться

35

Дама желает оплатить наш счет (искаж. англ.).

вернуться

36

Триста восемьдесят шиллингов (англ.).