Черно-белый танец - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 57

57

– И о чем ты пишешь? – спросила она, поднимая бокал. В самом деле, почему бы не оставить машину во дворике у факультета? Там спокойно, на ночь калитку, ведущую с проспекта Маркса во двор, запирают…

– Пишу я… – проговорил Сеня и жадно выпил. – Обо всем на свете пишу. По пять заметок в неделю сдаю. Третьего дня у Бориса Николаевича интервью взял.

– У Ельцина? И напечатают?

– Пей, пей, до дна!… Уже напечатали! Я умно к нему подошел: о политике – ни слова, все интервью – только о программе «Каждой семье отдельную квартиру к двухтысячному году». Он же все-таки, Ельцин наш, в Госстрое работает. Ну, он мне и наговорил. И о том, что программа эта не выполняется, и не выполнится никогда. Во всяком случае, пока коммунисты у власти… Ну, про коммунистов в газете пришлось смягчить… Вот, Борис Николаич мне свою визитку оставил. С прямым телефоном, между прочим. Очень я ему понравился.

Арсений достал из кожаного портмоне визитку, показал издалека Насте. Она обратила внимание, что в кошельке у Сеньки – приличная стопочка денег, да все в основном сиреневые (двадцатипятирублевые) купюры.

– А как у тебя дела? – небрежно поинтересовался он.

Настя не могла не признать, что таким – веселым, наглым, борзым – Сеня нравится ей куда больше. Он был точь-в-точь как тот нахальный матрос, что умыкнул ее шесть лет назад из собственного дома. А может, даже лучше – потому что стал взрослее и мудрее.

– Только не говори мне, – она не ответила на его вопрос, – что тебе в «Советской промышленности» платят огромные гонорары.

– Платят. И не только там. – покивал Арсений, снова разливая вино. Настя и не заметила, как выпила свой бокал. – Знаешь, меня тут один парень нашел – я его еще по той, прошлой жизни знаю. В «Смене» он работает. Андрюхой зовут. Красавчик, между прочим, редкостный. И умница. Так он мне из своего кармана башляет за некоторые матерьяльчики, что я в газету делаю. За интервью со всякими знаменитостями, звездами эстрадными. Только, т-с-с, это строго между нами. За беседу с Игорем Николаевым три сотни вот заплатил. За интервью с Корнелюком – двести. С Кузьминым – тоже двести…

– Ты берешь деньги за публикации??

– А что тут такого? Тебе что, Кузьмин не нравится?

Его, похоже, слегка забрало вино. Как, впрочем, и Настю.

– «Две звезды, две светлых повести…» – напел Сенька. – По-моему, это про нас с тобой.

– А как же этика журналистская? – вяло запротестовала она.

– А я, в отличие от некоторых, факультетов журналистики не заканчиваю. Кстати, меня там у вас даже восстановить отказались. Ясен Николаич головой покивал и говорит: «Очень жаль, Арсений, но я не имею права. Давайте подождем еще пару лет. Возможно, ситуация изменится…» Так что я для факультета – социально чуждый элемент. И мы о журналистической этике – или как ее там? – без понятиев.

Выпитое вино ударило ей в голову. Арсений тоже, кажется, захмелел – потому что вдруг начал разливаться соловьем:

– Ты что, Настька, не видишь?… Сейчас самое переломное время. Кремль качается, по швам трещит. Митинги. Всюду орут: «Долой шестую Статью!» (Имеется в виду шестая статья Конституции СССР, провозглашавшая в государстве ведущую роль Коммунистической партии.) А подразумевают: «Долой КПСС! Долой Горбачева! Долой привилегии!» Скоро и провинция ударит! Шахтеры, металлурги!… Так что кончается время всяких там аппаратчиков. – Арсений презрительно оттопырил губу. – Таких, как твой муж – службистов, «гэбешников», мидовцев!… Конец придет всей этой шатии, что в распределителях отоваривается, по загранкам ездит, в спецполиклиниках лечится, в спецбуфетах жрет! Они – герои вчерашних дней!…

– Ну, а чье время начинается? – с усмешкой спросила она. – Твое, что ли?

– А хотя бы даже и мое! И, может быть, – твое! Время для молодых, умных, незашоренных, пробивных!… Ты посмотри, что вокруг-то делается! Кругом кооперативные кафе, совместные предприятия открываются… Я тут с одним мужиком познакомился – с натуральным миллионером. Он сколотил бабки на гипсовых масках. И на женских трусах… Я сам видел: стоят на кухне две коробки из-под итальянских сапог. А в них – миллион рублей!… И это ж ведь – кафе кооперативные – только начало!…

Настя не могла не признать правоту Арсения, но из духа противоречия сказала с усмешкой:

– Откуда ты знаешь?… Может, герои вчерашних дней станут героями завтрашних дней? Они – эти, как ты говоришь, аппаратчики и кагэбешники. У них – связи, власть, сила. И мой муженек – откуда ты знаешь? – может, он при любом строе на коне будет. С его-то знакомствами, связями и личными качествами!…

Арсений зло сощурил глаза:

– Ну, насчет его личных качеств – тебе видней. Этот вопрос ты можешь решить для себя сама. Смотря кто тебе люб.

Настя посмотрела в сторону и таинственно улыбнулась. Приветственно подняла бокал. Решила больше не провоцировать Арсения, не портить ему (и себе) вечер.

…Потом они каким-то образом, она уже не помнила как (выпито было немало), очутились в ресторане «Центральный». В памяти остались вздымающиеся под высоченный потолок колонны, черная икра в розетке на льду, водка в ледяном графинчике, ансамбль, голосящий:

«Глеб Жеглови Володя Шараповза столомзасиделись не зря…»

И еще: рука Арсения на ее талии, его лицо совсем близко, пахнет вкусным одеколоном, и он уверенно ведет ее в танце…

«…Глеб Жеглови Володя Шараповловят бандуи главаря…»

…А потом они ехали в такси, сидели рядом на заднем сиденье (как когда-то, давным-давно, после новогоднего карнавала) – и неотрывно целовались.

Куда ехать – вопроса не возникло. Шофер доставил их в Марьино. К Сене.

У подъезда счастливый Сенька подхватил Настю на руки:

– Донесу, как обещал! Как невесту, донесу до квартиры!

И Настя воскресала в его объятьях. Но в виске билась мысль: «Осталось – пять минут. Три, две, одна… И наше счастье – кончится».

Когда Сеня поставил ее перед дверью квартиры и полез в карман за ключом, она сказала:

– Сеня. Отпусти меня. Не трогай. Я хочу, чтобы ты прочитал… м-мм… один документ.

Он распахнул перед ней дверь в квартиру:

– Прошу, прекрасный Гаврош!

Затащил ее в коридор и тут же набросился с поцелуями. Она отстранила его – хотя каждая клеточка рвалась, билась ему навстречу. Твердо повторила:

– Сеня. Пожалуйста, сначала прочти.

Он досадливо ослабил объятья.

– Господи, Настя, ну о чем ты говоришь?! Да какие сейчас документы?!

Настя и сама видела, что ему совсем не до документов. Читать-то сможет ли в таком взволнованном состоянии?! Но, тем не менее, достала из сумочки пожелтелый конверт. Протянула Сене. Тот отмахнулся:

– Я не читаю чужие письма!

Но адрес все-таки прочел. Вслух.

– «Южнороссийск, ул. Набережная, дом 2, квартира 47. Челышевой Татьяне Дмитриевне».

Удивленно взглянул на нее:

– Откуда у тебя это?

– Твоя бабушка отдала. Год назад. Когда я ездила к ней.

В Сениных глазах сверкнуло любопытство.

– Хорошо, я прочитаю. Обязательно. Потом. После.

Он снова обнял ее – крепко, до потери дыхания. И Настя не сдержалась – тоже обвила его руками, уткнулась в мускулистую шею. Письмо упало на пол.

«Нет. Я не могу!»

Нечеловеческим усилием Настя вырвалась из объятий. Присела, подняла письмо. Твердо сказала:

– Нет, Сеня. Сначала ты все-таки прочитаешь.

Он вздохнул:

– Еще упрямей стала… Ладно. Давай свое письмецо в конверте. Это что – анонимка? Обратного адреса нет…

– Не анонимка, – вздохнула Настя. – Но ты читай, читай. Там сразу понятно – от кого оно.

Сеня вытащил ветхий листок:

«Дорогая Танечка!

Известно ли тебе, что ты – самая красивая, самая лучшая и самая порядочная в мире женщина?»