Осколки великой мечты - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 47

«Эта история двухлетней давности – уже зацепка, – решила Ника. – С нее мы и начнем копать…»

Гораздо больше Нику беспокоило другое.

Неделю назад она обнаружила, что за ней следят. Не очень-то она и расстроилась. И уж по крайней мере – не испугалась. Подумаешь, новость – Баргузинов опять проверять ее вздумал. Чем бы дитя ни тешилось – лишь бы по ночам ее грело.

Но нынешние «хвосты» оказались какими-то странными. Если их приставил Иван, то почему же он так взъярился тогда, в воскресенье? Почему решил, что на Спивакова она ходила с любовником? С чего Баргузинову тогда подозревать ее? И устраивать тот ужасный скандал? Что, наружное наблюдение ему ничего не докладывает? Или докладывает – но не так? Может, у ребят, сидящих у нее на хвосте, с Баргузиновым какие-то свои счеты? Они специально ему гадостей наговорили?

Ведь тогда, на концерте Спивакова, Ника сидела ниже травы тише воды. Болтала с подругой, в буфет не ходила, ни с кем не кокетничала. Даже словом с посторонними не обмолвились. Не к Диброву же с его биноклем Иван приревновал? Да так, что залепил пощечину?!

Разъяренный Баргузинов ушел неделю назад. Но слежка за Никой продолжалась. Она без большого труда вычислила, на каких машинах ведется наблюдение, а с одним из «следопытов», белобрысым парнишкой, что целыми днями крутился возле ее салона, Ника даже здоровалась. Пацан, нимало не смущаясь, отвечал с глумливой ухмылкой: «И вам не хворать, Ника Александровна!»

У Ники была мысль пробить номера машин-»следопытов» через гибэдэдэшную программу, только все руки не доходили. Да и потом: выдаст ей компьютер информацию – владелец Пупкин Семен Семеныч, проживает там-то… И что дальше? Она приедет к нему домой и потребует ответа? Спросит грозно: «На кого, гад, работаешь?» Несерьезно как-то. Может быть, подключить к делу службу охраны собственного салона? Нет, ни к чему. Неудобно вмешивать подчиненных в семейные дела. А она была почти на сто процентов уверена, что слежка – именно семейное дело. Типичный баргузиновский прибамбах.

Когда Ника с профессором ужинали в «Патио-Пицце», на парковке у метро «Маяковская» их ждала бежевая «девятка» с двумя знакомыми рожами внутри. Одна из рож не поленилась заглянуть в ресторан, выпить у бара кружечку пива и смерить Нику подозрительным взглядом. Она встретилась с братком глазами – хоть бы маскировался тщательней, что ли! – и демонстративно погладила Полонского по щеке. Пусть сообщают Баргузинову, что его гражданская жена даром времени не теряет. Ника старалась держаться уверенно и свободно, но в душе ужасно злилась на Ивана: зачем он ставит ее в неловкое положение? Вдруг кто-то из ее знакомых – да пусть тот же Полонский! – обнаружит, что за ней так грубо и бесцеремонно присматривают?!

…К тому моменту, как Ника миновала пост ГИБДД и выехала из города на Осташковское шоссе, решение уже созрело. Она сегодня же позвонит Ивану и решительно скажет: «Слушай, хватит валять дурака. У нас с тобой все кончено, и «хвосты» свои убери».

Минут через десять Ника уже въехала в поселок. Дедуля-охранник увидал ее «БМВ» издали, поднял шлагбаум. Братки, что жили в поселке, обычно проезжали пост на полном ходу, грозно визжа покрышками. А Ника никогда не ленилась притормозить и сделать охраннику ручкой. Дедушка всегда радовался ее приветствию, расплывался в улыбке. Сегодня он даже не поленился спуститься из своей будки-курятника и подойти к Никиной машине.

– Супруг ваш уже подъехал, – сообщил ей охранник.

«Отлично, на ловца и зверь бежит, – подумала она. – Значит, Иван решил сам приехать и выяснить отношения».

Но Баргузинов выяснял отношения как-то странно. Он ждал ее не дома, а за два квартала до него – перегородив своим джипом дорогу. Ника пожала плечами, затормозила, вышла из машины. Спросила с улыбкой (Иван стоял на дороге, грозный, словно статуя Командора):

– Ты чего здесь? Пошли домой…

Ника успела заметить, что сквозь щелку в заборе за ними наблюдает выводок востроглазых пацанов – в соседнем доме проживал старичок-генерал с многочисленными внуками.

– Нам надо поговорить! – сквозь зубы процедил Иван.

– Ну и поговорим дома, – пожала плечами Ника. По насупленному виду Баргузинова она поняла, что тот настроен на серьезную ссору. Отлично, она тоже к ней готова. Только не на виду же у соседей!

– А где твой старый хрен? – спросил Баргузинов.

Из-за забора явственно слышалось мальчишеское хихиканье.

Ника подавила злость, показала глазами на место, где пряталась стайка любопытных пацанов, и спокойно сказала:

– Иван, мы все обсудим дома.

Она хотела добавить: «Не позорься!» – но удержалась. Зачем понапрасну его сердить? Им и так предстоит весьма неприятная беседа.

За ту минуту, пока они ехали к дому и парковали машины (свой джип Иван в гараж не погнал, оставил во дворе), Ника уже определила схему разговора: «Иван, мы взяли друг от друга все, что могли. Наши отношения себя изжили. Я могу тебя уверить в том, что «старый хрен» – всего лишь мой деловой партнер. Но – не буду. Потому что теперь – это мое личное дело, и тебя оно не касается. Наша любовь прошла, помидоры давно завяли. Настало время поставить точку и расстаться друзьями».

Но, как иногда бывает в математике (и тем более в человеческих отношениях), разговор пошел совсем не по заданному алгоритму…

Иван прошел в гостиную, машинально принял чашку со сваренным Никой кофе. Он почему-то избегал ее взгляда. Смотрел куда угодно, только не на нее. Ника устроилась в соседнем кресле, выжидательно взглянула на него… Баргузинов сказал наконец – его голос звучал хрипло и неуверенно, что ему вовсе не шло:

– Ника, я буду с тобой откровенным. Мне это решение далось тяжело… Ника, понимаешь, я понял… Это так смешно, – он нервно засмеялся, – так смешно и глупо…

Она терялась в догадках. Чего такого Иван надумал? Ника коснулась его руки, подбодрила:

– Баргузинов, не узнаю тебя! Чтоб ты – и смущался?! Говори быстрей!

– Да, я смущаюсь! – сказал он громко. – Смущаюсь, как последний идиот!

– Влюбился, что ли? – предположила она. – Девчонку молодую себе нашел?

– Тебя это волнует? – Он цепко взглянул на Нику.

– В общем-то, нет. – Она равнодушно пожала плечами.

В камине потрескивали дрова. Огонь увлеченно лизал поленья, подмокшие деревяшки посвистывали.

– Почему дрова мокрые? – неожиданно спросил Иван. – Опять забыли в дом занести?

– Не занесли. Только уже под дождем спохватились… Они еще высохнуть не успели, – призналась Ника.

– Бардак! – резюмировал Иван, презрительно пожав плечами.

Это был прежний Баргузинов – сердитый, строгий, уверенный в том, что без него Никина жизнь пойдет под откос.

– А какого черта ты тогда руки распускал? – фыркнула Ника. – Сам скандал начал, сам – ушел, а теперь еще на меня наезжаешь! Следил бы сам за своими дровами!

Он опустил голову:

– Ну… это… в общем, я извиняюсь.

Раньше Ника бы опешила. Иван – извиняется перед ней? Извиняется? Смущается, словно школьник? Да раньше за его «прости» она бы ему на шею бросилась, зацеловала бы, растаяла в его объятиях!

Но то было раньше. А сегодня Ника разъярилась. Она вспомнила, как прикладывала холодный компресс к щеке, на которой остался след от Ивановой руки, как Васечка утешал ее и плакал вместе с ней…

– Поздно извиняться, – холодно сказала она. – Ушел твой поезд, ясно?

– Ника… – Он потерянно посмотрел на нее. – Ну прости меня, я… я погорячился!

Ника не верила своим глазам. Баргузинов даже говорить стал на пару тонов ниже, его голос звучал мягко, вкрадчиво – вылитый профессор Полонский! Заболел он, что ли? Может, у него СПИД нашли?

– Ты, часом, не заболел? – Она постаралась, чтобы в голосе прозвучали презрительные нотки.

– Да, заболел, – сказал он спокойно. – Тобой. Я заболел – тобой. Люблю тебя, дуру, ясно?

Вот тебе, Никочка, и Юрьев день!

Иван вскочил с кресла, нервно прошелся по гостиной. Его голос креп, набирал обороты: