Осколки великой мечты - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 71

Но эти всякие съемки, и на обложки, и для рекламы, – все равно будут для нее как бы между делом. Главное все-таки – учеба. Лет через семь или восемь она станет классным специалистом. И напишет статью – какое-нибудь опровержение на научную статью Полонского. И тот прочитает и та-ак поразится!.. И, конечно, опять обязательно приедет к ней…

Ну, за то время, пока она будет учиться, у нее, конечно, будут любовники – разные Жаны, и Поли, и Пьеры… И благодаря им она еще лучше узнает язык и французскую культуру… И еще… В каникулы она будет путешествовать по Франции и по всяким другим странам… Это ж Европа! Представляете, здесь до Лондона – пару часов поездом! Все близко!.. Вон она из Гибралтара сюда, до Парижа, – всего час летела!..

Инна обошла старый, темный дворец и вышла из сада.

«Сорбонна здесь где-то недалеко. Интересно, можно ли снять поблизости ма-аленькую квартирку? Наверное, можно…»

По незнакомым улицам шли красивые, хорошо одетые и спокойные люди.

Большинство встречных мужчин осматривали Инну с ног до головы. Очень внимательными и очень мужскими (но не хамскими!) взглядами. Некоторые даже, кажется, оборачивались вслед. Но она решительно не обращала ни на кого внимания.

Инна дошла до перекрестка и прочитала на углу дома табличку: «Rue Raсine». Улица Расина, догадалась она.

Это был какой-то французский поэт или художник. Или скульптор?

Инна не знала и от этого почему-то засмеялась. Никто из прохожих не обратил на ее смех никакого внимания.

Про этого Расина ей, кажется, тоже придется узнать.

Вся жизнь впереди!

Ника открывала глаза тяжело и долго. Кажется, с ней что-то случилось.

Ну да, от всех переживаний она просто сошла с ума. Она помнит – точно помнит! – что к ней приехал Вася Безбородов. Человек, который двенадцать лет как мертв.

Ника с трудом приподняла непослушные, чугунные ресницы. Мир вокруг был нечетким, словно весь состоял из тумана. Где же она? Наверно, все-таки на земле…

Она лежит в своей спальне.

Но почему комната выглядит как больница? Возле кровати цаплей возвышается капельница, на тумбочке – тонометр.

Рядом выстроились принесенные снизу журнальные столики. На них стоит парочка медицинских приборов. В одном Ника признала кардиограф, назначение второго, внешне похожего на компьютер, ей было неизвестно.

К чему это все? Ника попыталась привстать…

У окна, в лучах осеннего солнца, притулилась хрупкая, родная фигурка. Сын услышал, что она пошевелилась, вскочил, бросился к ней, закричал: «Мама! Мамочка!!!» Обрушился на кровать, целовал ее щеки, плакал… Она обнимала его и поражалась, какие тяжелые и непослушные у нее руки.

– Васечка, что случилось? – наконец спросила она.

– Ты поправилась, мама! – торжественно крикнул он.

– Но что со мной было? – Ника действительно не помнила.

Василек не стал объяснять. Он вскочил с постели, виновато пробормотал: «Сейчас!» – и вынесся из комнаты, крича на ходу:

– Вася! Вася! Мама проснулась!!!

«Вася? – облилась холодным потом Ника. – Это было не сумасшествие?»

Но в комнату уже входил Василий Безбородов. Нет, не сам Васечка, а человек, похожий на него. Человек, каким мог бы стать через двенадцать лет Васька. Если бы не погиб. Его глаза – теперь в лучах морщинок. Те же губы – только более жесткие. Те же волосы – густые, черные, но с серебристыми прядями.

Он подошел к Нике, ловко взялся за пульс. Тут же отпустил ее руку.

Она инстинктивно, стараясь спрятать, сунула руку под одеяло. Спросила – плохо, что шепотом не получается говорить строго:

– Что за комедия? Вы что, Васин родственник?

Он присел на кровать и сделал вид, что не замечает, как Ника старается отодвинуться от него подальше. Наклонился к самому ее лицу. Сказал негромко:

– Вера, это – я.

Кошмар возвращался. Она снова почувствовала тяжесть в груди. Ладно, спорить пока не будем.

– Что со мной? – потребовала она.

– Было… м-мм… плохо с сердцем, – ответил он.

– Это не диагноз, – оборвала его Ника.

– Молодец, Верка. Узнаю, – похвалил тот, кто называл себя Безбородовым.

– И все-таки?

– Гипертонический криз, – коротко ответил он.

И, увидев, как расширились от страха ее зрачки, твердо добавил:

– Все меры приняты, организм молодой, лучшие врачи. Пара месяцев щадящего режима – и будешь как новенькая.

Она не сводила с него глаз, из закоулков памяти послушно всплывали картинки: они с Васей на Волге… В театре… Вместе идут из института… Нет, никакой брат не может быть так похож. Да и не было у Васечки брата!.. Это действительно он. Давно похороненный, оплаканный… И – скажем честно – позабытый. Ника набрала в легкие побольше воздуха:

– Жаль, я…

Он попытался было возразить, но она его остановила и закончила:

– Жаль – пока не могу набить тебе морду.

Василий расплылся в счастливой улыбке:

– Буду ждать с нетерпением.

Под ее холодным взглядом улыбка сползла с его лица. Он попытался взять ее за руку – Ника отстранилась.

– Я не знал, – склонил голову он. – Не знал, захочешь ли ты меня видеть…

– Про нашего сына ты тоже не знал? И про маму свою – не знал?! – из последних сил, но строго говорила Ника. – Она до сих пор плачет!.. По тебе – плачет! Двенадцать лет!

– Прости, – жестко сказал Василий. – Я виноват. Но у меня были причины. Я не мог вернуться. И не мог дать о себе знать – меня бы сразу арестовали. Приходилось, извини, таиться… Когда ты поправишься, я расскажу подробно. Все расскажу…

Его тон звучал безапелляционно. И это было для Ники внове.

«Да, это Васька. Но он – совсем не тот прежний Василек, – мгновенно поняла она. – Не тот мягкотелый мальчишка, что таскался за мной от института до общаги… И мечтал урвать поцелуйчик…»

– Ты наконец вырос… – устало сказала она.

– Ты тоже выросла, – парировал он. И поспешно добавил: – Но стала еще красивей.

Ника не стала спорить. Глупо тратить силы на пустячные разборки, когда каждая фраза дается с таким трудом. Безбородов цепко взглянул на нее:

– Ты устала, я ухожу, отдыхай.

– Подожди. – Нику что-то беспокоило. Что-то важное. Даже более важное, чем чудесное воскрешение отца ее сына. – Какое сегодня число?

– Среда, двадцать шестое.

– Двадцать шестое? – У Ники перехватило в горле.

– Ты была без сознания четыре дня.

– Не может быть!

– Верочка, даже самый здоровый организм не в состоянии выдержать все.

– Да я не о том, – раздраженно сказала она. – Мне никто не звонил?

И прошептала еле слышно:

– Нужно вставать… Сегодня последний день.

Последний срок, который ей дал шантажист.

Безбородов расслышал ее шепот и твердо сказал:

– Вставать тебе нельзя. И не нужно.

Вася предвидел ее реакцию. Как только она, борясь с головокружением, начала приподниматься, он сильными руками снова уложил ее на постель.

– Пусти! Мне нужно! Это очень важно!

– Что ты за наказание! – воскликнул он. – Лежи тихо. Пермяков тебя больше не тронет.

– Пермяков? – выдохнула она.

– Да, Пермяков. Тот, кто тебя шантажировал. Его зовут Андрей Ильич Пермяков. Бывший начальник охраны «Империя-банка». Сейчас – директор службы безопасности «Сиб-Ойла».

– Ты… ты? Откуда ты узнал?

– Эх, Ника, Ника… – улыбнулся Вася. – Помнишь конвертик, который ты дала моей маме семь лет назад?

И Ника мгновенно, молнией-вспышкой, вспомнила. Вспомнила – и все поняла.

Тот пакет, что она отдала несостоявшейся свекрови, был ее страховым полисом.

Мама Васечки казалась ей тогда единственным надежным человеком.

В пакете имелись: копия кредитного договора, что Вера Веселова заключила с «Империя-банком». Договор, по которому она получала ссуду в пять миллионов долларов.

Плюс – список тех сотрудников банка, кому она платила. Плюс: красочное описание роли Баргузинова и – подробно – детали их аферы с кредитом.