Заговор небес - Литвиновы Анна и Сергей - Страница 75

– Только пригрозил. Ничего он не поменял…

– Маша, похоже, принимала это в расчет… – в раздумье сказал Павел. – Она, наверно, все-таки изучила характер Джейка – вспыльчивый, но отходчивый – и держала про запас два варианта… Первый – он вычеркнул ее из завещания. А второй – нет… И на всякий случай «убила» себя…

– А зачем?! – воскликнула Екатерина Сергеевна.

– Значит, – предположил я, – Борис был действительно сыном Джейка… И она была абсолютно в этом уверена… Потому и расчищала Борису – несчастному, всеми обиженному сироте, путь к наследству… Ведь если б она убила всех вас… И «умерла» бы сама… Тогда… Тогда Борису сам бог велел: подавать в американский суд ходатайство о проведении ДНК-экспертизы и признании господина О'Гара своим отцом… А экспертиза по ДНК дает точный ответ – кто отец – в девятисот девяноста девяти случаях из тысячи… И тогда – завещание неисполнимо, налицо прямой наследник… И существовала большая вероятность того, что все наследство мистера О'Гара перешло бы к Борису Маркелову… А вот если бы хоть кто-то из вас, из четверки, остался жив, вы могли бы подать встречный иск, и процесс затянулся бы на годы – если не на десятилетия… А если вы все мертвы – никаких, кроме Бориса, претендентов на наследство нет… Несчастный подросток, которого всю жизнь не признавал отец-миллионер… Да это история – прямо для первой полосы ихнего «Кливлендского комсомольца»!.. Все газеты встали бы горой за Бориса… И телевидение… И общественное мнение… А адвокаты дрались бы за право представлять его интересы в суде… Он бы выиграл дело, и очень быстро. Держу пари!.. Наверно, и в Америке-то остался для того, чтобы изучить там все ходы-выходы – в суде и прокуратуре…

– А ты думаешь, он действительно остался в Штатах? – перебила меня Катя.

– Думаю, да… Работает где-нибудь на заправке или в «Макдоналдсе». Мало ли в Америке нелегальных эмигрантов!.. По вечерам учит язык, ходит в библиотеку окружного суда и читает законы… Ищет прецеденты для своего случая… Ну, а потом, если б все было нормально – для нее, Маши, нормально, не для нас! – Борис получил бы наследство… Здешний шум по поводу убийств улегся бы, она, Мэри, по чужим документам переехала бы в Штаты… Или он, Борис, вернулся бы сюда с деньгами… С большими деньгами…

Катя устало прикрыла глаза.

– Но это все мои догадки, – поспешил оговориться я. – Может, твой приятель-пограничник ошибся. И Борис все-таки вернулся. Жил все это время где-нибудь у двоюродной бабушки в Малаховке – и помогал, кстати говоря, Маше совершать убийства…

– Еще один момент, – сказала Катя. – Вам, Павел, не показалось странным, что адвокат Джейка вот так легко и просто, всего за какую-то там сексуальную услугу, выдал Машке тайну своего клиента? Рассказал ей все о завещании?

– Показалось.

– И мне показалось… А может, – продолжила Катя, – мистер О'Гар лукавит? Точнее говоря, врет? Может, Машка не адвоката, а его самого, Джейка, соблазнила? Он растаял и все ей рассказал? Все о своем завещании?

Я минуту подумал и сказал:

– Запросто может быть и такое! Адвокаты вообще-то – народ скрытный… А уж американские – тем более… Выдать тайну клиента – преступление почище уголовного… Запросто можно и под суд угодить… Так что вполне возможно, что Джейк всю эту историю для нас с вами выдумал… Для того чтобы все вокруг были, извините, в дерьме, а он весь в белом… А у вас, должен заметить, уважаемая Екатерина Сергеевна, голова работает неплохо… Даже в столь поздний, точнее, уже ранний час…

– Спасибо за комплимент, – чуть склонила голову Катя.

– И последнее, – сказал я. – Вы бы хотели, Екатерина Сергеевна, чтобы я продолжил свои … э-э… изыскания?

Катя пристально посмотрела мне прямо в лицо.

– Угроза моей жизни миновала?

– Думаю, да. Если не будете ездить на красный свет.

Екатерина Сергеевна едва заметно улыбнулась.

Я видел, что она отчаянно борется и с усталостью, и со сном, и с возбужденным состоянием, которые принес нам этот долгий-долгий день.

Но, по иронии судьбы, в гостинице остались свободными два номера. И в каждом из них недавно совершались преступления: номер Фомича, где мы теперь сидели, а за стенкой посапывал мистер О'Гар, и Катин номер – с подушками, изрезанными Машиным ножом. Поэтому я понимал – идти к себе ей вовсе не хотелось.

– А еще Джейк сказал, – добавила Катя, – что он очень разочарован в нас. Если бы он предполагал, что его благой порыв приведет к стольким смертям, он бы ни в коем случае не оставил никому из нас ни цента.

– Вы-то здесь при чем? – пожал я плечами. – Все дело в Маше…

– Все дело в нас – русских! – вдруг зло выкрикнула Екатерина Сергеевна. – Вечно мы перед Западом так: то гавкаем, то косточку клянчим, то – между собой деремся… Как собаки дворовые!.. Загадочные, блин, русские души!..

Был уже тот поздний, или ранний, час. За окном стояла предутренняя тишина. Обычно в это время спавшие всю ночь люди на пределе своих сил говорят то, что они никогда бы не сказали в иное время, при свете дня.

Глаза Кати повлажнели. Я сел на ручку кресла и ободряюще приобнял девушку.

– А еще Джейк сказал, – сквозь слезы продолжила Катя, – что он оставит нам с Валентиной по сто тысяч долларов. А все остальное – отдаст на благотворительность… Подумаешь!.. Да мне и не нужны были его деньги! Жила – ничего о них не знала! И прекрасно жила! А тут он нас, видите ли, решил наказать! Нас – за Машу – наказать!

– Ты еще сутки назад ничего не знала, а теперь стала вдруг богаче на сто тысяч, – разумно заметил я. – Радоваться надо, а не плакать.

– Я… я… я и радуюсь! – еле сдерживая слезы, проговорила Катя, уткнувшись мне в свитер, и горько расплакалась.

Глава 15

Полночные воспоминания

Маша вжималась в холодную стену «обезьянника» чеховского отделения милиции. Она была здесь одна, траурный холод разливался меж бетонными стенами, она уронила голову на руки – и то ли спала, то ли бредила, то ли вспоминала…

А помнишь, Джейк, какой я была? Ты взял меня, ты был моим первым мужчиной, ты столько обещал мне, ты звал меня с собой… А помнишь, как ты, богатый, холеный, опытный чужеземец, обошелся со мной?.. Как растоптал меня… Растоптал, унизил, бросил – и когда?.. Как раз в тот день, когда я была растеряна и рада, рада и смущена, – когда я узнала, что у меня будет ребеночек – от тебя ребеночек, Джейк, – от кого же еще?.. Каким ты был в тот вечер ледяным, непреклонным – ты ничего не желал понимать, даже не попытался выслушать моих объяснений – просто собрал вещи и ушел, а ведь ты не понимал, старая богатая сволочь, ничего не понимал – ни обо мне, ни о нашей жизни, ни о тогдашней России…

Но даже если бы я тебе рассказала, как бы ты смог постигнуть, какими словами я смогла бы объяснить, как это страшно… Когда на улице подходят двое – мышиные костюмчики, мышиные глаза, один мимоходом достает красную корочку, а на ней горят золотые буквы: Комитет Государственной Безопасности СССР… И как они говорят: «Гражданка Маркелова?» – и я лепечу: «Да, а что случилось?», а они, жестко: «Пока ничего, но может случиться…» А второй, любезно: «Проедемте с нами, здесь недалеко…» И как они сажают меня на заднее сиденье «Волги» со шторками на окнах и садятся по обе стороны, а шофер неприступен, и его затылок аккуратно пострижен – и они привозят, и приводят в какой-то домик, что-то вроде мансарды в старом дворе, и никаких вывесок, только табличка с загадочной надписью «Помещение № 2» на двери, а там диван, два стула, стол, портрет Дзержинского на стене, и откуда-то доносится стук молотков – наверное, идет ремонт, но кажется, что кого-то распинают, что готовится пытка, и сердце леденеет от ужаса… Они говорят тихими голосами, никто не кричит, не замахивается, не стучит кулаками по столу – вежливые молодые люди со стальными глазами, – но слова, что они говорят, предельно понятны и до ужаса холодны: тунеядство, статья такая-то… проституция… спекуляция… незаконное приобретение и сбыт валюты… «Ваша сообщница, по кличке Жанна, во всем созналась, по совокупности вам дадут десять лет, вы вернетесь из лагеря еще молодой женщиной, и тридцати не будет – вот, правда, без зубов, с туберкулезом и не единожды изнасилованная…» И я сама спросила их: «А как же быть?» – они переглянулись и сказали – они не оставили мне выбора, понимаешь, Джейк, никакого выбора, – что, я виновата, что я не Зоя Космодемьянская, к тому же они были совсем не фашисты, а свои, советские люди, работники органов, а я чувствовала вину перед Родиной, и перед людьми, простыми советскими людьми, и даже перед ними, этими молодыми ребятами в серых костюмчиках – вину и за себя, и за тебя, и за твои ласки, и за то белье, косметику и джинсы, что ты покупал мне в «Березке»…